– Ой! – Я тут же смущённо одёрнула руку, будто обжёгшись, но, продолжая смотреть на дорогу через лобовое стекло, увидела перед нашей машиной развёрнутую поперёк серую легковушку с мигающими в темноте аварийными огнями; рассмотреть марку или модель в темноте не получилось.

Зато я отлично разглядела смятый бампер и левое переднее крыло, а ещё подушки безопасности, белеющие в затуманенном пылью салоне, словно два воздушных шара.

Глава 6. «Азарт»

Лазарев и наш водитель Семён сразу же, не сговариваясь, вышли на улицу. Не захотев оставаться одна в тёмном салоне, я тоже вышла.

В лицо ударил резкий вечерний холод, защипало щёки и нос, и я обняла себя руками за плечи, понимая, что мой тоненький жакет, рассчитанный лишь на то, чтобы передвигаться перебежками от дома до остановки и от автобуса до работы, совершенно не греет в нетипичной ситуации.

Пока я, озадаченно осматриваясь вокруг, пыталась понять, что произошло, мужчины открыли дверцы повреждённой иномарки и обнаружили внутри пожилую семейную пару; те пытались прийти в себя после неожиданного дорожно-транспортного происшествия, которое, видимо, случилось буквально за минуту-две до нашего прибытия.

– Что произошло? – громко спросил Лазарев у мужчины-водителя. – Вы в порядке? Помощь нужна?

– Скорую вызвать? – обратился Семён к седовласой пассажирке, у которой от удара шла кровь из носа.

На обочине дороги остановилась ещё пара машин, водители которых тоже спешили к нам. А я стояла растерянная, не зная, что вообще могу сделать в сложившейся ситуации.

Психологи говорят, что во время стресса у человека есть три варианта реакции: бить, бежать или замереть. Моё сознание почему-то всегда предпочитало третий. И я застыла у машины, продолжая оглядываться, но на всякий случай достала из кармана телефон, чтобы вызвать скорую, если понадобится.

– Не нужно, я уже вызвал, – отозвался водитель слабым голосом.

Пошатываясь, он вышел из машины, чтобы достать из багажника аптечку и знак аварийной остановки. И, кивнув в сторону лесополосы, добавил хмуро:

– А вот что с лихачом этим, не знаю.

Тогда мы все как один перевели взгляды в том же направлении и не сразу увидели улетевший в кювет автомобиль. От удара о бампер встречной легковушки он ушёл в сторону и перевернулся, а теперь безжизненно замер, уставившись в небо чёрными шинами полустёртой низкопрофильной резины.

Лазарев направился в его сторону, а я пошла следом. Почему-то в этой напряжённой темноте, разрезаемой резкими отсветами жёлтых фар, я предпочитала держаться ближе к Деспоту, несмотря на своё противоречивое отношение к нему.

Широкими шагами адвокат подошёл к кромке дорожного полотна, а уже на обочине обернулся и заметил моё присутствие. Он отрывисто спросил:

– Фонарик есть?

Я с готовностью протянула ему смартфон с включённым фонариком, тотчас же нечаянно ослепив своего спутника и заставив недовольно сощуриться от яркого света. Тем не менее Лазарев ничего не сказал, лишь протянул руку, взял телефон и, освещая себе дорогу, спрыгнул в кювет.

Продолжая следить за адвокатом напряжённым внимательным взглядом, я осталась на обочине в одиночестве и в тщетной попытке согреться потёрла ладонями замёрзшие плечи.

И только когда он по полосе смятой сухой травы и прошлогодней листвы дошёл до повреждённого автомобиля, присев, чтобы заглянуть в салон, я поняла, что это и есть тот самый белый спорткар, который не так давно обошёл нас по встречной полосе.

Перевёрнутый и разбитый, он выглядел иначе. Лобовое стекло разошлось паутиной трещин и обзавелось огромной дырой в самом центре. Бампер и крыло смялись, словно бумажные, а откуда-то из-под такого же мятого капота тянулась в ночное небо серая струйка дыма. Вокруг всё ещё витала пыль, не успевшая осесть.

Лазарев выпрямился, и я поняла, что водителя он в машине не обнаружил, но, проследив направление по отверстию в лобовом стекле, Деспот перевёл свет фонарика на тонкие деревца перед собой.

Увиденное заставило меня содрогнуться и на мгновение забыть о холоде и дискомфорте.

От удара непристёгнутого Пака выкинуло из автомобиля через лобовое стекло и отбросило на опушку прилегающей лесополосы, где деревья подхватили его острыми ветками. И вряд ли это приземление можно было назвать мягким.

Лазарев подошёл ближе, освещая себе дорогу, и я тоже смогла разглядеть искорёженное тело молодого человека, который менее получаса назад смеялся и ухмылялся друзьям на парковке перед зданием суда. Лицо его теперь было разбито и залито густой тёмной кровью, а конечности безвольно свесились вниз, будто у тряпичной куклы или марионетки, брошенной за ненадобностью.

Застыв на месте, я наблюдала, как Деспот подошёл ближе, осторожно коснулся лица пострадавшего, прощупал пульс на шее. И то ли ветер внезапно зашумел, то ли Пак издал не поддающийся определению хрип.

– Что там? – громко спросил подоспевший к этому моменту Семён, но я не нашла подходящих слов, чтобы ответить, тем более что Лазарев уже шёл в нашу сторону и водитель бюро мог воочию оценить масштабы случившегося.

Он протянул руку Деспоту, чтобы помочь подняться на высокий косогор, но тот запрыгнул на него самостоятельно, неожиданно легко и бодро для человека, скованного плотной тканью делового костюма.

– Можно что-то сделать?

– Вряд ли. Жив, но не знаю, надолго ли. Вероятнее всего, позвоночник травмирован, и перемещать его до приезда сотрудников скорой всё равно нельзя, – ответил Лазарев Семёну и паре мужчин, успевших к этому моменту подойти ближе. – Поехали.

– Мы не дождёмся скорой? – спросила я неуверенно и в последний раз обернулась на человека, оставшегося там, в темноте и холоде.

Но водители других машин уже спускались к нему, точно так же светя телефонами перед собой. Тем не менее, судя по словам Лазарева, вся эта иллюзия бурной деятельности вряд ли могла как-то улучшить сложившееся положение.

– Смысл? Никто из нас не медик, чтобы помочь, – отозвался Деспот, когда мы возвращались к чёрному седану бюро, и, обернувшись, протянул мне мой смартфон.

Я осознавала его правоту, но почему-то мне казалось неправильным бездействовать, когда в темноте лесополосы до сих пор билось сердце живого человека, отсчитывая, возможно, его последние минуты. Тем не менее спорить я не стала и, ещё раз неуверенно оглянувшись, следом за Деспотом забралась в тёплый салон автомобиля, позволив шумоизоляции отрезать нас от встревоженных голосов снаружи.

Когда Семён завёл машину, Лазарев набрал чей-то номер в справочнике смартфона и, дождавшись ответа, произнёс в трубку:

– Вячеслав Алексеевич, здравствуйте. Ваш сын попал в ДТП на объездном шоссе. Состояние у него тяжёлое, очевидцы вызвали скорую, и она уже в пути. Сейчас я отправлю вам координаты.

Дождавшись ответа, Деспот сбросил звонок, отправил обещанное сообщение с координатами и принялся как ни в чём не бывало приводить себя в порядок. Очистил щёткой брюки от пыли и налипших сухих травинок, протёр губкой чёрные туфли до блеска, нанёс на руки санитайзер, резко ударивший в ноздри запахом дезинфицирующего средства.

Наряду с ним, запахи дорогого парфюма и кожаного салона, раньше казавшиеся столь приятными, почему-то сейчас вызвали у меня неожиданный приступ тошноты и заставили неприязненно поморщиться.

– Всё в порядке, Ева Сергеевна? – холодно поинтересовался Лазарев, когда управляемая Семёном машина снова медленно двинулась с места.

В его голосе не было ни капли участия или сочувствия – возможно, вопрос и вовсе был просто данью вежливости, поэтому я, снова отвернувшись к окну, ответила с горечью:

– Как у вас получается оставаться столь хладнокровным в подобной ситуации?

Боковым зрением я увидела, как Лазарев отстранённо дёрнул плечом.

– Разве не вы только что с пеной у рта доказывали, что мой подзащитный заслужил более суровое наказание, чем определил для него судья? Теперешнее его «наказание» устраивает вас больше? Социальная справедливость наконец-то восстановлена? – полюбопытствовал он со злой иронией. – Как видите, суд далеко не самая последняя из инстанций.

– Не знаю, – честно ответила я, почему-то смутившись.

Действительно, поразительно легко было рассуждать в теории о том, чего человек достоин и не достоин, а наблюдать столь сомнительный акт восстановления справедливости воочию оказалось слишком жутко. Теперь я думала, что судьба обошлась с Паком слишком сурово и чаша весов Фемиды снова перевесила, только в другую сторону. Но разве от меня что-то зависело? Я поёжилась, представив, что это кто-то свыше услышал мои слова, и тут же нервно мотнула головой, поняв, что не желаю брать на себя такую ответственность.

– Наверное, он всё-таки этого не заслужил, – выговорила я, вслух подытожив собственные размышления.

– Не заслужил, конечно, – согласился Лазарев. – Молодой и глупый мальчишка в будущем вполне мог остепениться и из него вышло бы что-то стоящее. А теперь у него больше нет будущего, а у нас – возможности о нём узнать.

Меня почему-то зацепила характеристика «молодой и глупый» в отношении моего ровесника. Интересно, обо мне он такого же мнения?

– Почему нет? Он не выживет?

– Если и выживет, скорее всего, на всю жизнь останется прикованным к постели, так что ещё непонятно, какой вариант предпочтительнее.

Я тяжело вздохнула, почувствовав, что дрожу. Или уличный холод только сейчас дал о себе знать, или это дрожь непонятного страха и неуверенности зародилась внутри, когда я в полной мере осознала суть произошедшего – постигла в одно мгновение хрупкость и беспомощность человека.

В такой ситуации совсем не удивительно, что я вспомнила о корпоративе, на который мы с Лазаревым безнадёжно опоздали, лишь когда машина подъехала к огромному бело-голубому зданию с высокими колоннами. Античные статуи и вывеска «Империя», сияющая на балконе, свидетельствовали о том, что мы прибыли к пункту назначения.

Откровенно говоря, в ресторан мне в теперешнем состоянии хотелось идти меньше всего. Но, покинув салон и услышав, как Лазарев отпускает водителя, я молча последовала за адвокатом, входящим в высокие двустворчатые двери.

Пока метрдотель провожал нас в большой зал, закрытый на сегодняшний вечер от посторонних, я всё ещё была погружена в не самые приятные раздумья, но, войдя в просторное шумное помещение, вынуждена была от них отвлечься.

Сотрудники S&L расселись за шестью круглыми столами; отделы специально перемешали, чтобы новички лучше вливались в коллектив к старожилам. Бо́льшая часть из них была уже изрядно навеселе и, увлечённая праздничной программой, почти не обратила на нас с Лазаревым внимания.

Приглашённый парнишка-тамада, которого нередко звали на такие мероприятия, проводил конкурс по перетягиванию каната. Те, кто не участвовал, прямо как болельщики, громко скандировали названия противоборствующих команд. И, пользуясь суматохой, я проскользнула на своё место за столиком, а Лазарев занял своё рядом с Сушковым, тут же смерившим опоздавшего партнёра недовольным взглядом.

– Ясень, ну ты даёшь! – перекрикивая гвалт, поприветствовала меня Крис, салютуя бокалом шампанского. Она вся блестела от пайеток, усыпавших её платье, юбка которого заканчивалась так высоко, что не оставляла простора для фантазии. – Мы уж думали, вы с Деспотом предпочли ресторану более уединённую и интимную обстановку.

Она грубовато хохотнула, радуясь, по её мнению, удачной шутке.

– Ага. Это уединённое место называется «городской суд», – фыркнула я и тут же поспешила перевести тему, не желая просвещать главную сплетницу бюро о череде своих сегодняшних несчастий. – А Павлова где? Вы заказали лимонад?

– Вон она, в конкурсе участвует, – кивнула на ярко освещённый постамент собеседница. – А лимонад твой вот. В нём, наверное, уже весь лёд успел растаять.