Россия и Европа по понятным причинам китайскую литературу в подлиннике не читали, для знакомства с нею потребны были переводы. И они появились – силами русских и европейских китаеведов. Первыми здесь были русские, ученики Пекинской духовной миссии. Их заслуга не только в приобретении одной из рукописей ранней редакции романа, о которой мы уже писали. Ученик миссии д. И. Кованько, возвратившись из Китая в 1836 году, опубликовал под псевдонимом Дэ Мин очерки под названием «Поездка в Китай» (журнал «Отечественные записки» за 1841–1843 годы). К заключительной части он приложил перевод вступления к первой главе «Сна в красном тереме», и это было первой попыткой в Европе продемонстрировать шедевры китайской литературы на образцах. Частичные переводы отдельных глав и фрагментов романа включались постоянно русскими китаеведами в их учебные программы в Университете. Ведущий китайст XIX века акад. В. П. Васильев впервые в мире издал «Очерк истории китайской литературы» в составе «Всеобщей истории литературы» В. Ф. Корша (1880). Подобного очерка до того не было не только в западных странах, но и в самом Китае. Включив в свой очерк китайскую повествовательную прозу, В. П. Васильев особо отметил как выдающееся произведение, могущее стать наравне с шедеврами мировой литературы, роман «Сон в красном тереме».

В европейских странах роман тоже появился сначала в избранных фрагментах. В Англии в 1868 году вышли первые восемь глав в переводе Е. Боура, в 1885 году – переводы главы тогдашнего английского китаеведения Герберта Джайлза, в 1919 году – переложение одного из знаменитейших в Англии переводчиков китайской литературы Артура Уэйли. Немецкий перевод Франца Куна вышел в 1932 году, французский в избранных фрагментах – в 1933 году.

Все перечисленные переводы были в той или иной мере адаптированы, приспособлены к привычным представлениям о литературе тех культур, на язык которых делался перевод, или представлены в избранных, наиболее, по мнению переводчиков, интересных для читателя отрывках. Перевод романа во всех деталях, составляющих его особую прелесть, казался европейским переводчикам громоздким и для западного читателя неудобочитаемым – и это несмотря на то, что сходные произведения Стерна, Филдинга, Рабле, Шодерло де Лакло читались и читаются с большим интересом и подробные их описания не отпугивают читателей.

Эту боязнь сохранения подлинного облика переводимого произведения смог преодолеть в себе русский переводчик В. А. Панасок. Он сначала перевел на русский язык, ничего не опуская, сложнейший исторический роман «Троецарствие» Ло Гуань-чжуна, полный описаний сражений, перечней титулов и должностей и множества исторических подробностей. И, уже имея опыт такого перевода, приступил к «Сну в красном тереме». Переводчик старался передать по-русски все бесчисленные бытовые детали, в изобилии встречающиеся на страницах романа – и в этом преуспел, хотя, может быть, при проверке бдительным взглядом специалиста по китайскому быту кое-что может нуждаться в поправках (как это случилось после проверки знатока истории китайской одежды Л. П. Сычова – он предложил целый ряд уточнений к названиям одежды и деталей одежды), но это, видимо, дело будущего и грядущих переводчиков, ибо В. А. Панасюка уже нет в живых, он умер в 1990 году, едва начав готовить новое издание романа в исправленном переводе.

Также впервые были переведены все стихи, встречающиеся в романе, без исключения. Переводчик – автор данных строк – столкнулся с многими трудностями, главная из которых состояла в том, что стихи эти – не просто стихотворные вставки, они сочиняются действующими лицами романа и служат их характеристике. Переводчик – кроме стремления к наибольшей точности перевода по тексту – старался передать также и разнообразие написанного в подлиннике.

Так или иначе, перевод В. А. Панасюка состоялся и давно уже имеет своего благодарного читателя. Думается, под впечатлением проделанной им работы был предпринят такой же полный перевод на английский язык. Первые три тома – начальные восемьдесят глав – под названием «История камня, или Сон в красном тереме» в переводе Д. Хоукса вышли в Англии в 1976–1978 годах. Еще два тома, заключительные сорок глав, в переводе Дж. Минфорда, появились в 1982 году. Англоязычная публика, таким образом, вслед за русским читателем стала обладательницей полного, неадаптированного текста великого романа.

При значительно возросшем за последнее время интересе нашего читателя к восточной, в частности китайской, классике переиздание романа по-русски стало необходимым: первое издание, вышедшее в 1958 году, давно уже – чуть ли не с момента его выпуска в свет – стало библиографической редкостью. Переиздание в 1997 году романа «Сон в красном тереме» в переводе В. А. Панасюка должно было в какой-то степени удовлетворить читательский спрос.

Л. Н. Меньшиков

Глава первая,
повествующая о том, как Чжэнь Ши-инь в чудесном сне узнал об изумительной яшме и как Цзя Юй-цунь в мирской пыли мечтал о подруге жизни

Вот первая глава, которой начинается повествование. Мне, автору этой книги, самому пришлось пережить когда-то период чудесных снов, поэтому я решил воспользоваться сказанием о чудесной яшме, чтобы поведать миру «Историю камня», скрыв подлинные события и факты. Поэтому и героя своего я назвал «Чжэнь Ши-инь»^[5].

О каких же событиях, о каких людях рассказывается в этой книге? – спросите вы.

И вот что я отвечу: ныне, когда жизнь окончательно сломила меня, когда удачи перестали сопутствовать мне, я вдруг вспомнил о девушках минувших дней, тщательно сравнил себя с каждой из них и пришел к выводу, что их взгляды и поступки намного возвышеннее моих собственных, а мои пышные брови и усы, право же, не сто́ят их шпилек и юбок. Мне стало чрезвычайно стыдно от этого, но раскаиваться было бесполезно – время ушло, теперь уж ничего не исправишь! И тогда мне захотелось рассказать Поднебесной о тех днях, когда, пользуясь милостями неба и добродетелями предков, я носил дорогие парчовые халаты и белые шелковые штаны, сладко пил и сытно ел, а потом, презрев родительские наставления и советы учителей и друзей, без пользы загубил свои еще не развившиеся таланты и бесцельно прожил вторую половину жизни, совершив тем самым тягчайшее преступление.

Пусть сам я грешен – сознаюсь в этом, – но при чем здесь обитательницы женских покоев? Ведь не должны они оставаться в безвестности только потому, что я когда-то был непутевым, а теперь пожелал бы умолчать о своих прежних недостатках!

Да, именно поэтому я и должен писать. Ни жесткий плетеный стул, ни дымный очаг в моей убогой лачуге не могут помешать мне осуществить заветную мечту. Да и утренний ветерок и вечерняя луна, ивы у крыльца и цветы во дворе вызывают во мне желание взяться за кисть. Правда, я не отличаюсь большой ученостью, но разве я не могу воспользоваться вымышленными фразами и простыми деревенскими выражениями для того, чтобы излить свою душу?! Это поможет осветить жизнь женских покоев, развеять скуку и открыть глаза таким людям, как я сам. Не должен ли я написать книгу хотя бы ради этого? Вот почему своего второго героя я назвал Цзя Юй-цунь^[6].

Кроме того, в книге употребляются такие слова, как «сон», «грезы»^[7], – в них-то и заключается основная идея повествования. Я хотел бы, чтобы читатель задумался над этими словами.

Дорогой читатель, ты спросишь – с чего же начинается мой рассказ? Хотя ответ на этот вопрос граничит с вымыслом, в нем есть много интересного.

Это случилось в незапамятные времена, когда богиня Нюйва* у подножья скалы Уцзияй в горах Дахуаншань выплавила тридцать шесть тысяч пятьсот один камень высотой в двенадцать чжанов^[8] и по двадцать четыре чжана в длину и ширину, чтобы заделать пролом в небосводе. Но употребила она лишь тридцать шесть тысяч пятьсот камней; неиспользованным остался один камень, который был брошен у подножья хребта Цингэн.

Кто бы мог подумать, что этот камень, пройдя переплавку, обретет чудесные свойства? Он научился передвигаться, увеличиваться и уменьшаться в размерах, и только одно не давало ему покоя и заставляло вечно роптать на свою судьбу: он не вошел в число избранных, которым выпала доля участвовать в починке небосвода. Целые дни он скорбел и страдал.

Однажды в момент отчаяния чудесный камень неожиданно увидел двух приближающихся к нему монахов – одного буддийского, другого даосского, с необычной внешностью и манерами. Они подошли к подножью хребта Цингэн, опустились на землю и стали беседовать. Взгляд их упал на этот кристально-чистый камень, который сейчас сжался и стал не больше яшмовой подвески к вееру. Буддийский монах взял камень, взвесил его на ладони и с улыбкой сказал:

– Судя по внешнему виду, ты не простой камень. Только пользы от тебя никакой нет. Надо выгравировать на твоей поверхности несколько иероглифов, чтобы кто-нибудь, увидев тебя, понял, что перед ним чудесная вещь, и унес тебя в прекрасную цветущую страну, в семью ученых, носящих кисти на шапках, в приют наслаждений и роскоши, богатства и неги, чтобы там прошел твой период грез и снов.

Услышав это, камень обрадовался и спросил:

– Не представляю себе, какие вы можете выгравировать на мне иероглифы? Куда меня унесут? Объясните мне, прошу вас.

– Пока ни о чем не спрашивай, – ответил буддийский монах, – настанет время, и все само собой прояснится.

Он взмахнул рукавом и унесся, как вихрь, вместе с даосом.

Много лет и много калп^[9] минуло с тех пор. Однажды монах Кун-кун, стремившийся постигнуть истину и стать бессмертным, проходил мимо скалы Уцзияй у подножья хребта Цингэн в горах Дахуаншань и увидел камень. На его поверхности он заметил отчетливо выступавшие следы иероглифов.

Оказалось, это был тот самый камень, которому не выпало счастье участвовать в починке небосвода и который был принесен в этот бренный мир учителем Ман-маном и праведником Мяо-мяо и брошен здесь, у подножья скалы. На нем было записано, где ему суждено появиться на свет из материнской утробы, перечислялись мелкие семейные события, говорилось о том, как он будет проводить время в женских покоях, приводились стихи и загадки, которыми он будет увлекаться, и только годы и название династии стерлись бесследно. И в самом конце записи была начертана гата, гласившая:

Не подходил он брешь залатать
на голубом небосводе.
И долгие годы в подлунном миру
провел он в плену, в несвободе.
События жизней – ушедших и будущих
– нанесены на него.
Но кто же запомнит их, кто передаст
и перепишет их – кто?^[10]

Прочитав написанное, даос Кун-кун понял, что у этого камня необыкновенное происхождение, и обратился к нему:

– Брат-камень, ты считаешь, что история твоя замечательна, поэтому она выгравирована на тебе, и ты хочешь, чтобы люди в бренном мире передавали ее из поколения в поколение. Но мне кажется, в ней есть некоторые упущения: не обозначены даты, ничего не говорится о добродетельных правителях, мудро правивших государством и совершенствовавших нравы своих подданных. Здесь упоминается лишь о нескольких милых и умных либо глупых и ни на что не способных девушках, и если я даже перепишу эту историю, из нее все равно невозможно создать интересную, увлекательную книгу.

– Почему у вас такое предвзятое мнение? – решительно возразил ему камень. – Правда, во всех без исключения неофициальных историях принято говорить о знаменитых красавицах времен династий Хань и Тан^[11], а на мне, не в пример установившимся правилам, записано лишь то, что мне самому пришлось пережить, но я все же считаю, что это свежо и оригинально. К тому же авторы всех неофициальных историй клевещут на государей и их сановников либо на чужих жен и дочерей, а что касается интриг и злодеяний, описанных в этих книгах, то они вообще не поддаются исчислению. Мало того, есть еще один род книг, которые прославляют мерзость и разврат, распространяют грязь и зловоние и могут легко испортить молодое поколение. Если же говорить о книгах, посвященных талантливым людям и известным красавицам, то здесь

Что ни разворот – про Вэнь-цзюнь* повествует. А что ни страница – Цзы-цзяня* найдешь. Как будто одна лишь мелодия в мире, И всякий герой на другого похож!