– О, сынуля! Тебе тетка Света в постели и не то еще про меня на ушко нашепчет. Я желала выскочить замуж за Генку-цыгана? Любовника матери?! – Пьяная, почти потерявшая над собой контроль Аксинья – мать, женщина, вдова – подбоченилась: – Мне было девятнадцать лет. Я танцами в Тарусе занималась. Танго, вальс… Я выиграла областной конкурс красоты. А твой папик – лысый, с брюхом, жаба жабой! Скопидом! Если бы не залет… не ты в моем животе, чертов зародыш, я б на него и не глядела даже. За мной парни ухлестывали вроде этого красавца, под два метра! – Аксинья ткнула пальцем в Гектора, хранившего молчание. – Добивались моего внимания! Увивались за мной! Жениться предлагали!

– А ты в отца влюбилась. И ты его бешено ревновала, – не отступал Серафим. – Ты на моих глазах на него с ножом кухонным из ревности бросилась! И когда мы с ним от тебя сбежали в дом Тиграна, ты за нами бросилась следом! Отца «изменщиком» обзывала, прикончить грозилась. И ты…

– Ну, что я?

Стоп. Катя замерла. Истерика, хвастовство Аксиньи… их вдруг как будто ножницами отрезало. Аксинья словно разом протрезвела. Короткий вопрос задан сыну ледяным тоном.

– …это ты его убила, – тихо произнес Симура.

– Гадина… отморозок… меня, мать родную… при посторонних смеешь обвинять… – Аксинья сжала кулаки и шагнула к сыну.

– Отец тебя бросил! Разводился, а ты его отдать другой женщине не могла. Ты его убила. Я часто размышлял, повзрослев… Облить горючкой – только ты способна… никто больше. Явилась на Кручу… и расправилась с ним.

– Сволочь ты! – заорала Аксинья. – Правильно мы с матерью от тебя, твари лживой, тогда отказались! Не захотела я с тобой больше дела иметь. Ты меня в убийстве обвиняешь… Подонок! Ты сам его убил на Круче! Он ведь довел тебя. Ты забыл про его издевательства? Давил он тебя дома, словно червя, да, видно, мало! И на Круче, куда вы вдвоем от меня скрылись, он над тобой изгалялся. Наверняка воспитывал тебя, пьяный, уму-разуму учил. Он ведь обожал всех учить, давить, командовать! Он лупил тебя. А ты ему отомстил. Подкараулил его сонного!

– Отец меня не бил. Мы с ним рыбачили. Поймали сома. Я его вез в лодке в брезенте. – Симуру всего трясло от волнения. – Тебе отлично известно: отец на меня никогда руку не поднимал. Он и на тебя руки не поднимал! И с бабой Раей всегда вежливо обходился. А она его еле терпела. Я в ее глазах читал злость. Отец при мне лишь однажды сорвался на твою подругу.

– Евдоха меня тогда защищала. Она всегда стояла за меня, а не за Генку с Арькой!

Катя вновь насторожилась: в бедламе семейного скандала внезапно мелькнул призрак Ариадны Счастливцевой, исчезнувшей без следа. И возник новый фантом – некая Евдоха, подруга Аксиньи.

– Помнишь Евдоху? – продолжала Аксинья. – Генка ей врезал, клыки передние почти выбил. Я ее в ванной у нас дома умывала, вся раковина в крови… А ты, поганец, глазел. А потом уполз наверх решать свои задачки по математике. Хоть бы посочувствовал. Я Евдоху таблетками от боли пичкала, а ты улыбался, созерцая ее лицо перекошенное, синячищи ее… Ты ж сострадания к людям не ведаешь. Евдоха, подружка моя, Генку тогда засудить могла за побои, посадить в тюрягу. Она меня пожалела, я ее на коленках молила не вмешивать ментов… А ты, гаденыш, вырос и нанял себе бывших легавых и сейчас при них смеешь меня, мать, обвинять в убийстве! Еще слово вякнешь – я тебя прокляну!

– Мать!

– Прокляну! – Аксинья на нетвердых ногах приблизилась к сыну. Заглянула ему снизу в глаза. – Ну? Рискнешь?

Симура молчал. Его мать тоже. Бешено лаяли псы в клетках.

Катя почти жалела об их с Гектором участии во всем происходящем…

– Пошел вон, говнюк! – властно, совсем трезво приказала Аксинья Елисеева сыну. – И своих знакомцев забирай. Не то я на вас собак спущу. А посмеешь со Светкой, теткой – любовницей своей, затеять дележку нашего дома по суду с адвокатами, явлюсь в Москву. Сердце из груди вырву и ей, гадине ненасытной, и тебе – выродку. Убийце!

Глава 13
Дом ведьмы. Странности начинаются

Выгнанные взашей, Катя и Гектор за воротами негостеприимного дома Елисеевых хранили молчание. Серафим вытер рукавом байкерской куртки глаза. Слезы или пыль дорожную смахнул? У него зазвонил мобильный, он глянул на дисплей – искаженные черты его лица разгладились. Он отошел в сторону. «Завтра вернусь, – донеслось до Кати и Гектора. – И я по тебе сильно скучаю. Но мне необходимо задержаться… Целую… твои сладкие губы… И еще ты знаешь где».

Возбуждение, юношеское нетерпение, нежность… Кате невольно сразу пришли на ум слова его матери Аксиньи про тетку-любовницу. Светлана Елисеева – сколько же ей лет? Правда, она не родная сестра его отца, а троюродная, разница в возрасте у них с братом может оказаться солидной. Но она в оные времена опекала еще старшего сына Елисеева Тимура, погибшего при невыясненных пока обстоятельствах, и вроде соблазнила его, по обвинениям Аксиньи. Неужели и двадцатидвухлетний Симура – звезда кафедры теории чисел – попал в ее сети? Аксинья, пусть и пьяная, яростная, неистовая в своей озлобленности, но она им сейчас не лгала про сестру бывшего мужа. А Симура в кафе выдал им неправду насчет наплевательского отношения тетки к нему – воспитаннику, чьей опекуншей и законным представителем она являлась в детстве и распоряжалась его имуществом. «Он именно с ней общается по телефону… И в кафе тогда тоже они ворковали. Тетке Свете Бродяга Кэнсин столь пылко обещает вернуться и целует ее губы. Невероятно! Нет, нет… У него наверняка есть подружка – сверстница», – одернула себя в размышлениях Катя. Но следующая фраза Симуры: «Плевать нам на сплетни, я люблю каждую твою морщинку, каждую складочку на теле» – заставила ее вернуться к своим подозрениям.

Катя вопросительно посмотрела на Гектора. Шлемоблещущий тоже все слышал. Но оставался невозмутим.

– Наши планы на вечер? – поинтересовался он коротко, когда Симура закончил беседу и вернулся.

– Я звонил с дороги и бабе Рае, – ответил тот. – Она удивилась. Всполошилась. Согласилась встретиться. Правда, только завтра. Сегодня она допоздна в своем офисе. Заявила мне, что у нее в цехе крупные неполадки с оборудованием. Баба Рая расстроена: бизнес для нее – все. Она человек дела. Трудоголик. Железная леди у нас в семейке. Завтра в восемь она нам рандеву назначила.

– Вечера? – уточнил Гектор.

– Утра. – Симура развернул мотоцикл. – И не дома, и не в офисе. У поворота на Птичий мыс. Ей удобно, по пути в цех.

– Бабушка разве живет не с дочерью? – Катя кивнула на дом Елисеевых за колючей проволокой, охраняемый алабаем и ротвейлером.

– Они с моей матерью когда-то ютились в однушке в хрущевке – заметили, наверное, развалюхи. А затем баба Рая начала работать у отца в фирме. Она брала кредиты в банке и построила сама себе коттедж рядом с возводимым тогда экоотелем, воспользовалась его инфраструктурой, подключилась к их водопроводу, электричеству. Еще до моего рождения она свила собственное гнездо.

– Плюс-плюс. В восемь, с первыми лучами солнца, – кивнул Гектор. – А слабо, самурай, сгонять в дом ведьмы на ночь глядя? Прямо щассс?

– Хотите видеть, где убили отца? – Симура обернулся к Кате.

– Да. – Катя твердо кивнула. Гектор Шлемоблещущий под занавес желает понаблюдать Симуру на месте трагедии. Пытается закончить день с максимальной пользой для их авантюрного предприятия.

– Выдвигаемся, – почти приказал Гектор. – Дорогу-то, самурай, найдешь?

Симура нахлобучил свой черный мотоциклетный шлем. Гектор и Катя сели во внедорожник.

Лес, лес, лес… сумерки сгущались. А они мчались по разбитому проселку, рассекавшему чащу. Впереди – красные габаритные огни мотоцикла. Он вел их за собой. Ни одной машины не попалось им навстречу. В просвете среди деревьев – узкая багряная полоса на темнеющем вечернем небе. Похожая на длинную кровавую рану… от косы-литовки… Взмахнули ею и… распороли осенние тучи…

Лесной проселок сменился заросшей колеей с выбоинами и ямами, полными воды. Мотоцикл впереди вилял, объезжая их. Никто сюда не заглядывал с давних пор. Потом и колея закончилась, они ехали сквозь лес и внезапно уперлись в гнилой черный забор, потемневший от непогоды. Симура остановился. Гектор тоже. Достал из армейского баула фонарь, помог Кате выбраться наружу. Вековые ели окружали их. В заборе среди буйных кустов – еле заметная калитка. Ни замка, ни цепи на ней. Симура попытался ее открыть, у него не получилось. Калитку плотно опутали заросли, обвил засохший вьюнок.

– Выбить ногой проще пареной репы, – заявил Гектор. – Тебе, правда, ее потом на место прилаживать придется, молотком стучать. Не оставлять же двор настежь. А давайте махнем через забор? Легко.

Но Симура упрямо пытался открыть калитку.

– Пенаты, зашибись! – Гектор плечом отодвинул его и потянул калитку на себя. Гнилое дерево затрещало. Гектор дернул сильнее и, ломая ветки кустов, разрывая вьюн, расширил проход. Симура первым юркнул боком в щель.

– Катюша, осторожно, здесь гвоздь ржавый торчит сбоку, – предупредил Гектор.

Катя в сумерках, естественно, не заметила никакого гвоздя. Гектор снова мощно дернул калитку, встал спиной к деревянному столбу, отгораживая от него Катю. Прижимаясь к мужу, она протиснулась на участок. А Гектор повернулся, включил фонарь и посветил на столб. Он ощупывал здоровенный ржавый гвоздь, вылезший наружу и согнутый под необычным углом. Катя видела в свете фонаря: Гектор изучает именно место сгиба, касаясь его пальцами. Что его привлекло в старом гвозде?

Впереди маячили сплошные заросли. Катя попыталась продраться сквозь них. Ветки хищными пальцами моментально вцепились в ее длинные волосы, распущенные по плечам.

– Тихонько, не дергай. – Гектор бережно освободил ее. – Иди прямо за мной.

И он начал продвигаться вперед, прокладывая всем корпусом сквозь сплошные заросли кустов путь для себя и Кати. Сбоку тоже трещали ветки: Бродяга Кэнсин ломился на свой участок. Вокруг царил мутный, душный, сырой сумрак, их частоколом обступали со всех сторон старые деревья с узловатыми стволами, покрытыми зеленым мхом. Кроны их были подобны шатру.

Дом ведьмы среди девственного леса, тронутого красками осени.

Стоп.

Катя замерла.

Деревенская изба в три окошка с резными наличниками, выкрашенная голубым цветом… Она отлично помнила описание Симуры в кафе, да и после он его повторил, сравнивая дом своих предков с беседкой, выстроенной для него в детстве отцом. Почти Пряничный домик из детской сказки, обиталище чудовища…

Но где же он?

Бревенчатый сруб под шиферной покатой крышей, представший перед их взором на участке, черный от дождей и непогоды, имел всего одно окно. Никаких резных наличников. На бревнах – следы коричневой краски… Дом ведьмы когда-то давно раз за разом красили обычным суриком. Сбоку прилепилась ветхая терраска. Крыльцо в три ступени – из бруса с навесом – довольно просторное, широкое.

Симура ошарашенно уставился на дом. На лице его – искреннее недоумение. Почти испуг.

– Мы с женой несколько иначе представляли пенаты по твоему описанию, – хмыкнул Гектор. – Где же резные наличники?

– Я… я не знаю… Они были! Я помню! – Симура обеими ладонями потер глаза, будто морок прогонял. – Дом не тот!

– В смысле – не тот? – спросил Гектор. – Мы не туда приехали? Ты ж вел нас. Мы следовали за тобой.

– Вел… Здесь была всегда одна дорога…

– Куда? К дому ведьмы? – Гектор разглядывал сруб, крашенный суриком, под шиферной крышей.

– Я по навигатору гнал к речной станции. В навигатор ее забил! – Потрясенный Симура обернулся. – Невозможно заблудиться. Речная станция внизу на Оке. Причал. Дед же мой был бакенщик! А дом их с бабкой рядом, на Круче.

И он ткнул в глубину заросшего участка.

– Но это не тот дом! – воскликнул он с дрожью в голосе.

– Наверное, вы все же ошиблись, – предположила Катя. – Мы свернули не туда.

– Мы не сворачивали! Вы ж свидетели: нет никаких поворотов в лесу. Но дом… дом другой! – Симура уже почти кричал. – Он был голубой. И окошки другие. Наличники я помню. Я же не сумасшедший!.. У меня с собой ключи от нашего дома. Но он не тот!

Он выхватил из кармана байкерской куртки связку ключей.

– После расследования полиция ключи твоей тетке Светлане вернула? – уточнил Гектор. – Хибара-то на тебя была записана, да? Ей, опекунше, и отдали, не матери с бабкой.

– Ключи от того дома. Настоящего. – Симура, казалось, не мог прийти в себя от шока. – А этот… другой!