Я хотела кинуться к Григу, вцепиться в него, прорасти всеми иглами, ветками, корнями, зубами вгрызться, выть, чтобы снова меня защитил. Но не смогла сдвинуться с места. А он как будто отпрыгнул в сторону, лишая меня покровительства, так далеко вдруг оказался: на дороге, у храма Воскресения Христова, уже в седле черного байка.

– Не стану мешать, – согласился с Фроловым, сдал меня, продал в рабство. – Но выдвигаю условие: девушку вернете домой. И приставите курсанта в охрану. Кондашов налепил ей метку на шрам, так что ночь предстоит веселая.

– Ого! – всполошился Фролов. – Погодите-ка, Григ, Григорий!..

Но мотор уже взвыл, байк рванул – и через миг Воронцов растворился в чернильном мареве. Остался лишь запах парфюма и мерзкая боль в плече.

– Аля, – одернул меня добрый дядечка, состроив умильную рожу. – Не нужно о нем горевать. Найдете нормального парня. Вы попали в серьезный замес. Вышли живой из такой передряги! Поверьте старику: все идет как надо. Мы лучшее, что с вами случилось сегодня. Садитесь в машину, деточка. Ночевать останетесь в нашем Бюро, за решеткой, в отдельной камере. Обещаю устроить со всеми удобствами!

3

Бюро Кромки, или агентство «Брюс», как мелькало иногда в разговорах по рации, приютилось в парке Останкино, в неприметном павильоне в стороне от главных дорог. Странно, я ведь гуляла в парке после концерта во дворце Шереметевых, что давал на Дне города мой квартет, даже сюда забрела, будто кто-то тянул за ниточку, с тропинки на мягкую травку. А павильона не видела…

Над входом красовался загадочный герб, вырезанный из цельного камня. Заключенная в щит роза ветров, сверху – рука с дубиной, а внизу – лента с надписью «Fuimus». Что еще за «фуимус» такой, интересно?

– Это не дубина, – буркнул Фролов, хотя вслух я ничего не сказала. – Маршальский жезл, символ воинской славы. А «фуимус» – по латыни «мы были». Оба элемента, чтоб вы знали, барышня, взяты с герба Якова Брюса.

– А при чем тут Брюс? – удивилась я. – Это шереметевская усадьба!

– Один из Шереметевых был из Школы, завещал павильон Бюро… Впрочем, это не важно. Проходите, Аля, наш разговор будет долгим.

– Я хочу есть и спать, – апатично откликнулась я. Не осталось у меня энергии для исторических экскурсов. Для всех этих Брюсов и Шереметевых, с Воронцовым бы разобраться!

Но послушно шагнула вперед. И вздрогнула от того, как изменилось звучание мира. Ощущение такое, будто нас взяли и утопили в бассейне. Звуки стали глухими, далекими, еле пробивающими толщу воды. Влажность повысилась, и вязкость воздуха, все наполнилось капелью и бульканьем, захотелось насухо вытереть руки. Перехватило дыхание, будто шею сдавили ошейником. Я почувствовала, что тону́, хотя видела себя в тихом парке на травке, среди отцветающих кустов сирени.

– Дышите, что за фантазии? – хлопнул меня по спине Фролов. – Вот что метки чужие делают! Покажите-ка запястья, милочка. Это что за браслетик? Снять!

– Ни за что! – Я отпрыгнула в сторону, поднесла к лицу травяной браслет. Сразу стало легче дышать, вернулось чувство реальности. Просто ночь, старый павильон, сирень непролазная, шелест дубов…

И черта, проведенная по земле. За которую я шагнула.

– Глазам не верю! – прошипел Фролов, всматриваясь в мой браслет. – Знать бы, что эта вещичка у вас, во время схватки в Сокольниках… Впрочем, пустые мечты. Вы действительно играли дуэтом с Григорием?

Я кивнула и опустила рукав, прикрывая и браслет, и запястье. Молча прошла в раскрытую дверь, оказавшись, как внутренне и ожидала, в убогой пародии на ментовку. Фролов провел меня в кабинет, указал на деревянный стол, обитый зеленым сукном. Рядом стояло несколько кресел, я выбрала одно, пристроила шопер. Наконец-то сняла кофр со спины.

– Вы скрипачка? – спросил Вадим Никанорович. – Да не бойтесь, Аля, садитесь. Я даже браслет ваш не трону, хотя очень велик соблазн. Оберег, отданный добровольно, да еще и самим Воронцовым, – это в наши дни дорогого стоит. Чем же вы его зацепили?

Я пожала плечами. Откуда я знаю? Тем, что хваталась за него и канючила, весь тренч залила слезами. Тем, что очки разбила туфлей. Жалко, хорошие были очки…

– Обухов, пойди-ка сюда, сынок!

В коридоре что-то негромко лязгнуло, будто открылась дверь в камеру. В кабинет заглянул симпатичный парень примерно моего возраста. Я с интересом уставилась на таинственного метателя карт.

Темноволосый, подтянутый, ростом чуть ниже Грига, но плечи широкие, как у пловца. Короткая модная стрижка, брови густые, прямой тонкий нос. Глаза карие, дерзкие, непокорные. Смотрят на мир с прищуром, с вечным вызовом дуре-судьбе. Такому плевать, с кем драться. Хоть пьяному навалять, чтоб не лез, хоть с Григом силой помериться.

– Сгоняй-ка, голубчик, на ВДНХ, купи пожевать трем полуночникам. Барышня как к фастфуду относится? В этот час только бургер с картошкой…

– Пойдет. Все что угодно схомячу. На свадьбе меня ели, а не кормили.

– Ну а как вас не кушать, радость моя? – начал было сволочной Фролов.

Но Обухов его перебил:

– А как же гауптвахта, Вадим Никанорыч?

Фролов потешно замахал руками.

– Да ступай уже с богом, голубчик. Это ж я перед Григом строгость развел. Мол, виновный наказан, и делу конец. Ты ж, шельмец, его зацепил! А чего сорвался, скажи на милость? Григорий, считай, единственный, кто способен вести переговоры.

– Фара же лопнула, – буркнул Обухов, разве что ножкой не шаркнул. Мол, признаю, накосячил, но по объективным причинам. – Я потом смекнул, что это она. Психанула, значит, из-за любовника.

– Из-за кого? – подскочила я, хватая со стула шопер.

– Брысь отсюда, – вмешался Фролов. – Успеете подраться, малые дети. Жрать охота. И спать охота. Не только вам, звезда неземная. Мы тоже целый день на ногах. Данилка, не экономь, родимый, ночь сегодня вдвое растянется.

Обухов козырнул и скрылся, только грохнула входная дверь.

– Уф, – подытожил Вадим Никанорович. – Аля, устраивайтесь, отдыхайте. Может, хотите прилечь? В соседнем кабинете диванчик имеется.

Я проигнорила его вопрос. Достала телефон, отключила. С тоской подумала о горячей ванне.

– А телик в вашем хозяйстве есть? Нужно звук врубить на полную громкость.

– Воронцов посоветовал? – уточнил Фролов. Очень серьезно, мигом собравшись и растеряв полусонную мягкость. – Это дело, это он молодец. Включу-ка я глушители от греха. Сейчас жалею, что мы так с ним столкнулись. Но кто ж мог подумать, что Григ… Понимаете, со стороны… В общем, страшно смотрелось. У Обухова сестра так погибла, вот курсант и сорвался на ровном месте. Я чаек поставлю, не возражаете?

Фролов вышел куда-то с электрическим чайником, вернулся, зашуршал пакетом с конфетами. Вручил мне «Мишку на севере».

– Обязательно расскажите мне, Аля, чем Григория так достали. Не теперь, а когда поедим. Говорить на голодный желудок вредно, а думать – еще и противно. Но он был вздрючен как никогда. Словно вызов бросал кому-то, вытаскивая вас из болота. Я бы подумал про амурные стрелы, но сердце Грига холодное, как, простите, кусок дерьма мамонта, сохранившийся в мерзлоте.

Интересное сравнение, есть над чем поразмыслить. Спасибо, Вадим Никанорович, вы разнообразили этот вечер!

Обухов вернулся неожиданно быстро, с двумя огромными пакетами вкусностей. Долетел на реактивном ранце? Или карты вместо стелек подложил в кроссовки?

Мозг сбоил, бунтовал, и сознание отказывалось воспринимать чертовщину, навалившуюся за долгий день. Я устала, устала, устала! Не было уже сил пугаться, удивляться, отрицать увиденное. Я отыграла программу на свадьбе, где меня собирались съесть, если верить словам Фролова. Я видела, как один крутой парень метал, будто дротики, обычные карты и те светились во тьме, как демонические артефакты из фэнтезийных фильмов. А другой крутой парень из-под ногтей выпустил сияющий нотный стан! И погасил фонари в округе.

Какое-то агентство «Брюс», затерянный в реальности павильон…

– Барышня, – подал голос Фролов, – кажется, вы собирались хомячить? Налетайте, пока не остыло. Друг сердечный, Обухов, а зачем так много?

– Я вызвал Люську и Патрика. – Курсант выдал лыбу на пол-лица. – Вы устали, я в карцере на двадцать суток. Кому отбиваться от Кондашова?

– Не дерзи, – осадил наглеца Фролов. И обернулся ко мне: – Стоит признать, что Петр Иванович – это серьезное испытание. То, что вы живы, прелестная Аля, – диво дивное, не стану врать. Ох, господин Воронцов! Что же вы сотворили такое? И главное, шельмец, соскочил красиво! Вроде как нанял нас для охраны. А, Данилка? Классно подставил?

– Должен будет, – с набитым ртом проворчал неугомонный курсант.

– Нет, голубчик, его не припашешь. Это мы ему в обратку должны. Он нам свидетеля со свадьбы сберег, хотя хата Григория с краю. Как и всегда, если подумать. Аля, что-то хотите спросить?

Я торопливо прожевала бургер, вытерла рот салфеткой.

– Вадим Никанорович, а Григ – он кто? Оборотень или вампир? И те остальные на свадьбе? Упыри-вурдалаки?

Обухов подавился картошкой. Фролов почесал затылок.

– Вот насмотрятся по телику всякой дряни! «Сумерки» у них, понимаешь, романтика. Вампир спасает прекрасную деву!

Курсант хрюкнул молочным коктейлем и мрачно буркнул под нос:

– Гад он, тварь бессердечная. Если сравнивать, Ганнибал Лектер рядом с Григом чистый младенец!

Фролов покачал головой.

– И этот телика насмотрелся. Обухов, не сгущай! Понятно, что Воронцов не подарок, но с ним можно дело иметь. Удивляет порой, я бы сказал. Ну а если серьезно, Аля, Григорий Андреевич – рок-музыкант, кстати, довольно известный. Знаете, это все: клипы, контракты, поклонницы. Погуглите на досуге.

– У него скоро концерт на «ЦСКА Арене», реклама по всей Москве, с каждого столба – разукрашенный лик, – добавил Данила Обухов.

– Ладно, курсант Навигацкой школы! – замахал руками Фролов. – Сбереги немного еды для товарищей и перестань отсвечивать. Аля, я чаю покрепче налью. Кладите сахар, ешьте конфеты. Для снятия стресса – самое то. И давайте уже разговаривать. Вопрос первый, естественно, о наболевшем: как вы познакомились с Григом? Второй: как оказались на свадьбе, кто пригласил, зачем именно вас?

Я отхлебнула чаю. Он оказался настолько крепким, что я от возмущения даже проснулась. С упреком посмотрела на садиста Фролова. Сделала новый глоток. От терпкости занемел язык, но стресс действительно отступил, отошел в сторонку, притаился на время. Подмигнул, будто старой знакомой. Мой вечный спутник и друг.

Я рассказала Фролову что знала. Про эпическую встречу в метро. Про случайную заботу Грига. Умолчала о музыкальной теме подземки, которую Григ тоже услышал.

– Вот откуда коллапс в метро! – Обухов вклинился в разговор, забыв о приказе молчать. – Сегодня поезда шли с интервалами, кого-то затоптали в толпе, на скорой увезли в Склифосовского. А это Григ развлекался! Ох, впаять бы ему, мерзавцу…

– Обухов, иди в карцер! – устало погрозил пальцем Фролов.

Курсант заткнулся, но никуда не ушел.

Я рассказала про свадьбу. Как меня пригласила подруга, про всю эту готику, странный плейлист, что хотели послушать во время банкета. Вспомнила остальных музыкантов, тенора и театральную труппу.

– Проверяй! – приказал Фролов.

Обухов спешно полез в смартфон.

– А вы, барышня, куртку снимите. Давайте уже, не стесняйтесь. Вообразите, что я добрый доктор!

– Какой же вы добрый? – отшутилась я. – Хоть слышите, как вы звучите?

Фролов полоснул по мне острым взглядом, будто препарировал по живому, потом закашлялся, увидев тату. Черт возьми, я сегодня звезда! Мужики штабелями ложатся!

Пейте чаек, Вадим Никанорович, полезная штука при стрессе.

Даже Данила отвлекся, перестал ковыряться в смартфоне, восторженно выдал:

– Ух ты ж!

Фролов высказал комплимент покрепче, да так, что уши свернулись в трубочку.

– Можете ослабить браслетик? Хочу посмотреть на ваш шрам, дорогая.

Я чуть сдвинула полоску плетеной кожи.