Мы повернули обратно, и я размышлял о странности ситуации. Может, в этом безумии и есть своя логика. В конце концов, если мир рушится, почему бы не встретить конец с улыбкой?

За панорамным окном анфилады, на посадочной площадке, офицерские шаттлы один за другим взмывали в небо, унося адмиралов к их флагманским кораблям. К их дивизиям. К их иллюзии контроля над ситуацией. Реактивные струи расчерчивали голубое небо Суража-4, оставляя белые росчерки – как будто кто-то пытался зачеркнуть неудачный день…

– Кстати, о советнике Гинце, – продолжал Борисевич, пока мы шли. – Знаете, что он вчера за ужином сказал? Что эмоции – это просто химические реакции, которые можно и нужно оптимизировать. Представляете? Я ему говорю: «Густав Адольфович, а как же любовь, дружба, радость?» А он мне: «Дофамин, окситоцин, серотонин. Все измеримо, все контролируемо». Бррр! От таких речей у меня мороз по коже! Это ж не человек, а калькулятор!

– Старик всегда был склонен к рационализму, – заметил я.

– Рационализм – это одно, – возразил губернатор. – А вот это… Знаете, я вчера видел, как он смотрел на закат, когда мы после ужина вышли на балкон. Таисия Константиновна была… Так вот Густава Адольфович посмотрел пять секунд и говорит: «Преломление света в атмосфере. Длина волны 700 нанометров. Красиво, но непрактично». И ушел работать в свою нору!

Я промолчал, но внутренне содрогнулся. Старый Гинце часами мог рассказывать о том, как уравнения описывают гармонию вселенной. Он видел поэзию в цифрах. А теперь видит только цифры.

– А еще, – продолжал Борисевич, явно рад найти благодарного слушателя, – он не пьет! Совсем! Говорит, алкоголь снижает эффективность мыслительных процессов на двадцать три процента. Двадцать три, Карл! Он что, измерял? И как вообще можно жить без выпивки? Это ж противоестественно!

– Я вообще-то тоже не пью, – пожал я плечами.

– И очень даже зря, – буркнул толстяк Борисевич.

Мы прошли в левое крыло губернаторской резиденции и поднялись на третий, последний этаж. Впереди показалась дверь.

– Вот мы и пришли, – объявил Борисевич, останавливаясь у входа. – Александр Иванович, я вас тут подожду. Не хочу видеть, во что превратилась часть моего дома, когда здесь появилась техническая лаборатория корпорации. Раньше там хоть живые цветы стоял, а сейчас только стерильные белые стены, операторы, роботы и мониторы. Как в колл-центре.

– Спасибо за компанию, Генрих Христофорович, – я пожал руку губернатору.

– Да не за что! – он крепко сжал мою ладонь. – Александр Иванович, найдите ответы. И найдите их быстро. Потому что я старый солдат, много войн повидал, и нюх у меня на беду не подводит. А сейчас такая беда надвигается, что… В общем, поторопитесь.

Я кивнул и направился к входу. Автоматические двери бесшумно разъехались, впуская меня в стерильный мир новой корпорации Гинце.

«Что же ты насоветовал нашему юному императору?»

Глава 4

Место действия: столичная звездная система HD 30909, созвездие «Ориона».

Национальное название: «Сураж» – сектор Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется силами императора.

Точка пространства: столичная планета Сураж-4.

Правительственный квартал. Лаборатория корпорации «Имперские Кибернетические Системы».

Дата: 11 августа 2215 года.

Автоматические двери с надписью корпорация «Имперские Кибернетические Системы» разъехались с едва слышным шипением, впуская меня в царство стерильной белизны. Первое, что бросилось в глаза – полное отсутствие того творческого хаоса, который всегда окружал профессора Гинце у меня на корабле. Никаких разбросанных чертежей от руки, никаких наполовину собранных устройств, никаких кружек с недопитым кофе. Только белые стены, белый пол, белый потолок и ряды мониторов с бегущими строчками кода.

– Александр Иванович, как я рад вас видеть! – профессор встретил меня у входа, и я сразу отметил изменения в его манере держаться. Раньше Гинце при встрече расплывался в улыбке и начинал размахивать руками, рассказывая о своих последних изобретениях. Теперь – сдержанное приветствие, выверенный жест, рукопожатие ровно такой длительности, чтобы не показаться ни холодным, ни фамильярным.

– Взаимно, профессор, – ответил я, оглядываясь по сторонам и пытаясь скрыть свое разочарование этой клинической чистотой. – Впечатляющие изменения. Раньше ваша лаборатория больше напоминала… как бы это сказать…

– Свалку гениальных идей? – подсказал Гинце с легкой улыбкой. – Знаю, знаю. Но эффективность работы в организованном пространстве возрастает значительно. Я провел исследование – оптимизация рабочего места позволяет сэкономить до трех часов в день.

– И потерять душу в процессе, – пробормотал я себе под нос, но профессор услышал.

– Душа – понятие абстрактное, Александр Иванович. А время – ресурс вполне конкретный и невосполнимый. Но вы же не за философскими дебатами пришли?

Прямота – еще одно новое качество профессора. Раньше он мог часами ходить вокруг да около, прежде чем перейти к сути. Теперь – сразу к делу. Эффективно? Возможно. Но что-то важное терялось в этой эффективности.

– Удивлен, что вас не было на военном совете, – начал я, решив не сразу выкладывать свои подозрения. – Вы же теперь ближайший советник Его Величества, к тому же исполняющий обязанности министра финансов. Как же так – обсуждаем судьбу Империи, а главного финансиста нет?

Гинце поправил очки – единственный жест, оставшийся от прежнего профессора, хотя теперь и он казался отрепетированным.

– У меня было множество неотложных дел. Финансовые потоки требуют постоянного мониторинга, особенно в условиях военного времени. Плюс строительные проекты, исследовательские программы, административные вопросы…

– По строительству этих мегалитических сооружений? – я не удержался от усмешки, кивнув в сторону панорамного окна, за которым виднелся растущий как на дрожжах новый императорский дворец. Белый мрамор сверкал на солнце, строительные принтеры размером с космический линкор методично наращивали этаж за этажом. – Серьезно, Густав Адольфович? Мы в разгаре гражданской войны, враги со всех сторон, ресурсов в обрез, а вы дворцы строите?

Профессор проследил за моим взглядом, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то похожее на прежнее оживление. Но только на мгновение.

– Это необходимо, Александр Иванович. Символы имеют колоссальное значение в государственном строительстве. Народ должен видеть, что новая власть не просто удерживает позиции, но и строит будущее. Психологический эффект от возведения дворца превышает его стоимость в разы.

– Психологический эффект? – я покачал головой. – Вы же дрались с нами за каждый использованный бриллиантовый империал! Помните, как торговались с Бобом за цену модернизации «2525»? Как считали каждую заклепку на крейсере? Профессор, который неделю назад экономил каждый рубль, теперь транжирит деньги направо и налево!

Гинце выпрямился, и его лицо приобрело выражение спокойной уверенности – именно это выражение раздражало меня больше всего в «новом» профессоре.

– Я не потратил из нашего контейнера ни одной монеты, – произнес он тоном преподавателя, объясняющего очевидные вещи нерадивому студенту. – Те бриллиантовые империалы, которые господин Наливайко… позаимствовал из хранилища на «Кронштадте», остаются в неприкосновенности. Более того, строительство дворца нашему бюджету вообще ничего не стоит.

– То есть как это – ничего не стоит? – я нахмурился. – Дворец из воздуха материализуется? Или у вас там работают добровольцы-энтузиасты?

– Почти угадали с добровольцами, – легкая улыбка тронула губы Густава Адольфовича. – Строительные принтеры, материалы, энергоснабжение, даже рабочая сила – все предоставлено местными корпорациями. «Суражский горнопромышленный комплекс», «Орбитальные верфи Сомова», «Энергетический консорциум» – все крупнейшие компании системы сочли за честь внести свой вклад в строительство резиденции законного императора.

– Вот как? – я скрестил руки на груди. – И вы не видите в этом проблемы? Бизнесмены просто так, от чистого сердца, решили подарить императору дворец? Густав Адольфович, вы же не вчера родились. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Разумеется, их мотивы не полностью альтруистичны, – согласился Гинце. – Но в данный момент наши интересы совпадают. Они демонстрируют лояльность новой власти, мы получаем необходимую инфраструктуру без затрат из казны. Взаимовыгодное сотрудничество.

– Взаимовыгодное? – я шагнул ближе к профессору. – А что будет потом? Когда эти благодетели придут за ответными услугами? Вы же понимаете – если мы сейчас возводим императорский дворец на частные деньги, потом Ивана Константиновича обвинят в связях с олигархатом, в коррупции, в продажности власти. Вы создаете прецедент, который аукнется через годы!

На лице Гинце появилось выражение обиды – настолько искреннее, что на мгновение я засомневался. Брови сдвинулись к переносице, уголки губ опустились, в глазах появился укор.

– Александр Иванович, я действительно не понимаю источник вашей агрессии. Мы же старые друзья, соратники, прошли через столько испытаний вместе. Неужели вы думаете, что я способен навредить Его Величеству? Что я не просчитал все риски? Я же не враг вам, не враг императору…

Игра была превосходной. Если бы я не знал о нейрочипе, если бы не наблюдал метаморфозу профессора последние недели, может, и поверил бы. Но сейчас это выглядело как попытка сложной машины имитировать человеческие эмоции – технически безупречно, но без той искренности, которая отличает настоящие чувства от их симуляции.

– Прекратите этот спектакль, – я поморщился, словно от зубной боли. – Густав Адольфович, мы оба знаем, что после установки чипа вы изменились. Кардинально изменились. Так что давайте без этих… эмоциональных манипуляций. У нас нет времени на игры.

Обиженное выражение исчезло с лица профессора мгновенно, словно кто-то щелкнул выключателем. Никакого перехода, никакой постепенности – просто в одну секунду обида, в следующую – нейтральность.

– Как вам будет угодно, – сухо произнес Гинце. – Перейдем к делу. Что именно вас привело ко мне, Александр Иванович?

– А вы не догадываетесь? – я внимательно следил за его реакцией. – Час назад на военном совете император принял решение, которое может стоить нам всем жизни. И я хочу знать – чья это была идея.

– Решение? – в голосе профессора появилось любопытство. – Какое решение? Я не в курсе деталей совета.

– Лучше ответьте прямо: зачем вы посоветовали императору не назначать главнокомандующего?

Эффект превзошел все мои ожидания. Глаза Гинце расширились, рот приоткрылся, очки съехали на кончик носа – картина полного и абсолютного изумления.

– Что? О чем вы говорите? Главнокомандующего? Александр Иванович, я понятия не имею, о чем речь!

Я коротко, но емко пересказал события последних часов. Как мои наблюдатели засекли три точки входа в систему. Как мы собрались на экстренный совет у императора. Споры адмиралов о стратегии обороны, мое предложение о назначении единого командующего. И наконец – шокирующее решение восьмилетнего императора оставить все как есть, без изменений в командной структуре.

С каждым моим словом изумление на лице профессора становилось все более явным. Когда я упомянул о трех вражеских эскадрах, он вообще схватился за край стола, словно почва ушла у него из-под ног.

– Три флота? И они будут здесь через… через сколько?

– Девять часов и семнадцать минут, – машинально уточнил я, скосив взгляд на таймер. – Может, чуть больше, если выберут окольные маршруты. Но не намного. Ну, и вероятно не все сюда прибудут, а только один из них…