Алиса Дж. Кей: Инари: легенда о мироходце

Лук шепчет стреле, отпуская ее: «В твоей свободе – моя».

Рабиндранат Тагор

1. В лабиринте прошлого

Храм Инари

Лицо девушки было скрыто под странной маской, отполированной до блеска. И это была не маска животного или божества, она отражала лишь смотрящего на неё. Волосы незнакомки были собраны на затылке, разобрать, какого они цвета, не получалось из-за недостатка освещения. Пространство, в котором они находились, заполнял тусклый фиолетовый свет, сравнимый разве что с редким видом заката, возникающем при стихийном бедствии. Он же падал на белое одеяние хрупкой фигуры, собираясь черничными пятнами в складках непривычного наряда. Девушка приложила к раскрытой ладони большой палец и сжала кулак.

Кен Джун знал этот жест. Это была просьба о помощи.

– Скажи, что я могу для тебя сделать? – спросил он, протягивая руку к незнакомке.

Однако, между ними возникла решётка, а мягкое освещение сменилось яркими красными всполохами. Помещение заполнил громкий звук, похожий на удары в гонг. Девушка резко обернулась, в движениях её чувствовались тревога и страх. Она сделала шаг назад, растворяясь в сумраке.

– Стой! Подожди! – крикнул Кен Джун, не желая чтобы образ рассеялся.

Но открыл глаза и проснулся. Сердце учащенно билось. Во рту пересохло.

Сквозь полупрозрачную рисовую бумагу оконной рамы в покои падал утренний свет. Из сада доносилось пение щегла, лишь изредка прерываемое фырканьем лошадей в конюшне. Кен Джун решил отправиться в путь, не дожидаясь, пока весь дом встанет.

Наскоро собравшись, он взял с собой лишь пару слуг, а матери велел передать, что до следующих гроз вернётся.

Тропа вилась между кряжистыми кедрами, такими характерными для восточных гористых земель владений семьи Кен. Кедры единственные стояли нетронутыми плющом, хмелем и вьюнком, остальные деревья были увиты лианоподобными растениями. Со дня последней битвы стояла та тёплая пора, которая сменила сезон дождей, и теперь лес напоминал дикие сады и издавал влажный дурманящий запах. А яркие сойки носились меж ветвей как простые воробьи, подняв такой щебет, что могло бы показаться, что путник попал на птичий базар в торговый день.

Одетый в подпоясанную куртку из грубой кожи поверх тёмно-синей рубахи и широкие штаны, перехваченные тесьмой на щиколотках, воин восседал на коне. Тот чинно шёл по лесу, а за ним, тихо переговариваясь, следовали слуги. Неделю назад войско Оверлорда, верховного господина Дай-го, победило и присоединило к его владениям земли до самого Горизонта Событий. Теперь выжившие получили жалование и отпуск, чтобы навестить свои дома. Так Кен Джун предстал перед семьей.

После смерти отца Джун был старшим мужчиной в семье. Мать и младшие братья были рады его возвращению. При дворе «Птичий терем», куда с весны по осень перемещались родственники и слуги, устроили праздник с музыкальным представлением. Теперь, когда радость улеглась, настало время забот. Первым делом Кен Джун проверил все записи о приходах и расходах, отметив, что учёт вёлся из рук вон плохо. А потому он решил лично отправиться осмотреть владения и поговорить с управляющими о достижениях и проблемах на местах.

К полудню Кен Джун и его небольшая свита достигли первого на их пути села. Здесь они расположились в гостевом доме и решили пообедать. Именно за этим занятием их застал управляющий Го.

– Добрый господин Кен, – пал на колени управляющий прямо посередине обеденного зала, – Ваш визит оказался таким внезапным! Простите нас за скудность поданных блюд, – мужчина столь усердно поклонился, что ударился лбом о деревянный пол.

Кен Джун знал, что всё это разыгрываемое для него представление и притворство, потому что все успешные управляющие были теми ещё хитрецами и пройдохами, которые по своей убедительности во вранье могли сравниться лишь с актерами. Иначе никогда бы им не получить своей должности.

– Закаленный в военных кампаниях, я привык питаться варёным рисом и рыбой, – ответил Кен Джун, пощелкивая палочками, – поэтому сочту за благо отведать вместе с вами пельменей на пару с тофу, свининой и бобами.

– А морских черепах и вяленых змей едят только при дворе Лорда, – добавил один из слуг, но тут же под испуганным взглядом соседа прикусил язык.

Но управляющий Го и господин Кен сделали вид, что ничего не слышали.

Так они плавно перешли к обсуждению дел. Выслушав трагичный рассказ управляющего Го о нашествии мышей и появлении плесени, а также о том, что на мельнице завёлся злой дух, Кен Джун отдал распоряжение прибывшим с ним слугам проверить и пересчитать оставшиеся мешки с рисом. Сам же он взялся уладить вопрос, который отвлекал его от службы и омрачал прибывание на родной земле.

Оставив коня в селе, Кен Джун пешим направился в священную рощу. Высокие деревья, столетиями росшие здесь, задерживали солнце в кронах, даруя путнику зыбкую тень. Именно поэтому в роще кое-где блестели лужи, не высохшие после обильных дождей. Вскоре среди зелени показались первые каменные фонари, поросшие в щербинах мхом, а дальше – высоченные ворота Тории.

Мужчина прочитал вырезанный на нижней перекладине девиз их рода «Однажды и навсегда», поклонился божеству и вошёл.

От ворот дорога была вымощенная большими каменными плитами и вела в низину. Там, на озере, находился храм Инари-но-ками. Этот старый храм в восточных землях мало кто посещал. Но, отдавая дань уважения покровительнице их рода, Кен Джун раз в сезон приезжал сюда. Из всех остальных храмов, посвященных Инари, он предпочитал этот. Ему казалось, что если где-то и можно застать госпожу Инари, то только здесь: в тишине рощи и вдали от двора Лорда, приходившегося Кен Джуну дядей, которому воин служил.

Впереди показались красные колонны храма. В землях, принадлежащих семье Кен, издавна считалось, что Инари благоволит воинам. Поэтому род потомственных военных взял на себя заботу по содержанию святилища. Ещё в детстве Джуна разросшийся перед храмом кустарник гибискуса был всегда ровно острижен, поблекшие каменные плиты, которыми был вымощен пол, сияли начищенные до блеска, и каждую значимую дату служители проводили здесь обряды. Но детство Кен Джуна безвозвратно ушло, а с ним и прежняя ухоженность храма.

Воин подумал о том, при каких обстоятельствах увидел божество первый раз.

Как только Джуну исполнилось шесть лет, отец повёл его в военную школу Каннагара-но-мичи, что означало «путь духов и божественных сущностей». В этом заведении обучались дети из благородных семей, намеревавшиеся в дальнейшем поступать на военную службу. Однако, подростков здесь учили не только боевому искусству, но и калиграфии, тактике, поэзии и манерам. Особое внимание уделялось медитациям и работе с энергией Ци, пронизывающей всю Вселенную. Заведение славилось на весь Дай-го, поэтому в день вступительных испытаний у ворот выстраивалась длинная очередь из претендентов, а порядок их выступления определялся жребием.

Посмотреть на зачисление мальчиков в Каннагара-но-мичи собрались многие: от бесчисленных родственников кандидатов, их наставников и придворных до военачальников действующей армии Оверлорда и директоров других частных школ, готовых предложить не прошедшим отбор учебное место в своих учреждениях. Вступительные испытания предусматривали декламацию специально подобранного поучения, показательное выступление, демонстрирующее физические способности мальчика, и непосредственно церемонию зачисления.

Джун точно не знал, был ли он настолько удачлив, что по жребию ему предстояло выступать первым. Или влияние отца и дяди имели имели в его судьбе не меньшее значение. Сам Джун не считал, что выступать первым более почетно, чем в середине списка или в конце, но мать растолковала ему по дороге к школе, что есть такое слово как «амбиции», а тот, кто не хочет стать первым, ничего в жизни не добьется.

Такой же морали придерживался и наставник Джуна, господин Ван, выписанный отцом из какого-то монастыря, находившегося высоко в горах на юге. Господин Ван был человеком пожилым и строгим. Он целый год готовил Джуна к вступительным испытаниям: именно он выбрал прозаический отрывок для декламации и подобрал комплекс упражнений, выполнение которых должно было продемонстрировать силу и ловкость ребенка на вступительных испытаниях. Господин Ван был равнодушен к слезам и жалобам, требовал полного подчинения, ругал Джуна за невоспитанность, пустоголовость и медлительность, и уж точно не допускал, что его воспитанник может провалить испытания.

Перед вступительными экзаменами Джуна побрили налысо и облачили в сшитый по снятым меркам синий костюм из куртки, брюк и повязки на голову. Синий был цветом рода Кен, олицетворявшим «высоту и глубину». Одним словом, когда на школьном дворе ударили в гонг, оповещая о начале состязаний и призывая присутствовать на выступлении всех божеств, Джун был абсолютно готов.

Выйдя на середину, он, стараясь не смотреть перед собой, громко назвал своё имя и поклонился, а затем почитал по памяти отрывок из поучения:

Самое большое препятствие – страх.

Самая большая ошибка – пасть духом.

Самый опасный человек – лжец.

Самое коварное чувство – зависть.

Самый красивый поступок – простить.

Самая лучшая защита – улыбка.

Самая мощная сила – вера.

Далее требовалось перейти к серии физических упражнений, которую господин Ван назвал «Трудом и молитвой». Сандали Джуна забрали – обуви ученикам при выполнении упражнений не полагалось. Джун идеально выполнил передний пронзающий удар, разворот, прыжок. В воздухе в верхней части прыжка он широко расставил ноги, выбросив одну ногу вперёд, а другую – назад. И приземлиться он должен был в «позу тигра», коснувшись земли лишь подушечками пальцев передней ноги и поставив заднюю «лапу» ровно, направив слегка наружу. Но на земле оказались брошены шкурки плодов каштана с крупными шипами, которых Джун сразу не заметил. Уколов пальцы ноги, которая упиралась лишь на носок, он не успел поставить опорную ногу ровно, подвернул её, не удержал равновесия и упал.

Джун смог лишь сдержать крик, потому что сильнее боли физической было испытываемое им в тот момент унижение. Время замедлилось. Мальчик поднял глаза и увидел разочарованное и гневное лицо отца, сидевшего в первом ряду. Ещё бы: если сын упал при выполнении упражнений, над которыми работал год, то ни за что не станет хорошим воином. Господин Ван, находившийся по правую руку от отца весь позеленел, и Джун догадался, что для наставника это провал и позор не меньший, чем для ученика. Мать сжимала левую руку отца, удерживая его на месте.

Слёзы подкатили к глазам Джуна. Он отвернулся в сторону и тогда у прохода, где оставались только стоячие места, впервые увидел её – госпожу Инари.

Раньше Джун видел её только на картинах, но был абсолютно уверен в том, что не ошибся. Выделявшаяся из толпы своим непоколебимым спокойствием, женщина была одета в мужской костюм: черную узкоманжетную рубаху и зелёную с золотым поясом безрукавку до колен. Светлые распущенные волосы (что было бы недопустимо для цивилизованных дам, не будь Инари божеством) рассыпались волнами из-под украшенной кораллами диадемы. Лицо её было прекрасней лика луны, а сапфировые глаза горели словно звёзды в ночи. У ног божества сидела белая лиса. Но, казалось, никто не узнавал Инари кроме одного Джуна.

– Какова самая большая ошибка? – спросило божество, глядя прямо на мальчика.

Джун сидел на земле и хлопал глазами, судорожно соображая.

– Какова самая большая ошибка? – повторила Инари.

– Пасть духом… – прошептал Джун, закусывая губу.

Госпожа Инари улыбнулась и хлопнула в ладоши. При этом зазвенели на ветру её поясные подвески с фениксами, а время снова побежало вперёд.

Джун еле заметно поклонился, встал и окончил выступление.