– А потом налетают какие-то парни с нашими кассетами и просят подписать! А я даже не знаю, что пишут в таких случаях вообще!

– И что написал?

– Костяну от Астарота.

– Да блин! Надо придумать что-то прикольное уже…

– А много кассет разобрали? Велиал, ты нас слушаешь вообще?

– Все, сколько я взял, – ответил я. – Пятнадцать. Блин, знал бы, что так получится, больше бы взял. Спрашивали больше, я сказал, чтобы в «Юбилейный» приходили.

Мы решили, что пора уходить, как-то все вместе, не сговариваясь, где-то часа через полтора после выступления «ангелочков». Когда сцену заняли уж какие-то совсем трэшовые коллективы, а градус алкоголя в толпе повысился настолько, что догонять публику ни у кого из нас не было ни желания, ни возможности. Сэнсей тоже к этому моменту погрузился в свою «алконирвану», так что мы незаметно свалили и направились, было, домой. Забрались на свою мансарду, уложили спать Кристину, а сами сначала смотрели на ночные огни через удивительное полукруглое окно. А потом, когда пошел настоящий снег вместо того недоразумения из смеси воды и льда, оделись и пошли гулять. Потому что спать не хотелось совершенно. Да и глупо как-то. Вокруг нас ночной Питер, а мы спать ляжем? Не такая долгая у нас поездка, чтобы так безалаберно распоряжаться временем.

Гуляли, болтали, совершенно не слушая друг друга. Делились только что пережитыми эмоциями. Пьянея от вязкого питерского воздуха, вперемешку с собственным счастьем. Я сжимал в руке холодные пальцы Евы. Иногда мы встречались взглядами. И каждый раз мое сердце начинало биться сильнее, когда я видел блеск ее глаз.

– Может, наденешь перчатки? – тихо спросил я, когда мы чуть отстали от остальных. – Замёрзла же!

– Знаешь, я так давно хотела сюда попасть, – сказала она и положила ладони на металлический парапет. – Я хочу трогать этот город голой кожей. Хочу его касаться, впитывать… И мне совсем не холодно!

Я обнял Еву за плечи. Она прижалась ко мне спиной и положила голову мне на плечо.

– Люблю тебя, – прошептал я.

– Я тоже тебя люблю, – ответила она и посмотрела мне в лицо. Растаявший снежинки блестели в ее волосах, словно маленькие бриллианты. – Я иногда с ужасом думаю, что было бы, если бы мы в тот вечер не встретились.

– Значит встретились бы в другой, – сказал я, коснувшись губами ее щеки.

– Или в другой жизни, – Ева порывисто вздохнула и снова уставилась в черные воды Невы, покрытые крупными мазками белого льда.

– Велиал! Ева! Вы где там? – закричал Бельфегор с моста.

Мы обменялись быстрым поцелуем и помчались догонять «ангелочков», которые стояли уже на Дворцовом мосту.

– Да не могу я ничего есть, у меня голова болит… – простонал, а Кристина, отодвигая от себя тарелку с яичницей.

– Тебе надо поесть! – назидательно сказал Бельфегор. – Тогда голова пройдет.

– Ой, отвали, много ты понимаешь! – заныла Кристина.

Честно говоря, я сомневался, что у нее такое уж дикое похмелье. Во-первых, выглядела она лишь самую малость утопленной, да и то скорее потому, что ее платиновые волосы были в некотором беспорядке. А во-вторых началось оно у нее ровно в тот момент, когда она узнала, что пока она спала, мы ушли гулять. А она пропустила прогулку по ночному Питеру. И голова у нее заболела ровно в тот момент, когда все взялись делиться впечатлениями.

Особенно виноватым себя чувствовал Астарот, разумеется. Прямо умиление вызывало его озабоченное и встревоженное лицо.

– Милая, давай я в аптеку сбегаю? – оттерев Бельфегора, сказал он. – Что тебе купить?

– У меня есть цитрамон, – сказала Ева.

– Дай ему побыть рыцарем, – прошептал я, утаскивая Еву с кухни. – Сегодня у нас свободный день, сходим погулять? Поедим пышек на Большой Конюшенной, в музей какой-нибудь сходим, а?

– Я не знала, что ты был в Питере, – сказала Ева.

– А я и не был, – усмехнулся я. – Но про пышки ведь все знают, разве нет?

– А ребята? – спросила Ева.

– А ребята не маленькие и сами справятся, – засмеялся я. – Или мы весь день проведем, квохча вокруг страдающей Кристины.

– Да, точно, – Ева хихикнула. – Отличный аргумент. Тогда сейчас я оденусь и пойдем.

Правда, прежде чем пойти праздно гулять по зимнему Питеру, мы заскочили в рок-клуб, благо это было рядом, чтобы убедиться, что с завтрашним концертом все в порядке, что «ангелочки» есть в расписании. И вроде там заплатить какой-то взнос было нужно.

В другое время я даже может остался бы потусоваться. Несмотря на ранний час, там царило нервное оживление, наверняка среди бродящей и бегающей там публики хватало суперзвёзд, нынешних и будущих.

«Хех, пара моих однокашников, фанатеющих по русскому року, от зависти бы удавились!» – подумал я, передавая деньги уставшей девице в мятом красном платье.

– «Ангелы С» из Новокиневска? – повторила она. – А это где вообще?

– Настя, это же те самые ребята, ну! – воскликнул бородатый парень в джинсах и кожаной жилетке на голое тело. – Сэнсей ещё месяц назад про них говорил!

– А, точно! – лицо ее просветлело. – Сейчас, подождите, я вам проходку выпишу. Сколько вас человек?

С погодой повезло, вот что. С утра небо немного хмурилось, но когда мы вышли из рок-клуба, серая хмарь развеялась, обнажив акварельно-голубое небо. И дома на Рубинштейна озарились тускловатыми лучами солнца. Питер стал почти таким, как я его помнил. С нюансами, разумеется. Мало машин, большая часть из них отечественные. Исчезающе мало стильных вывесок, зато то тут, то там изящные фасады домов закрывали аляпистые рекламные баннеры.

Но все равно это был Питер. С которым у меня было связано много приятных воспоминаний. Я здесь был раз, наверное, шесть. С компанией приятелей, и тогда он состоял из одних шумных баров. С романтичной поэтессой Лерой, которая таскала меня по каким-то крохотным музеям и читала стихи на ступенях бесконечных питерских набережных. Один раз по работе, когда пришлось сопровождать босса в деловой поездке. И в тот раз я увидел строгий Питер больших денег. А сейчас мы шли по узким тротуарам непарадного центра с Евой. Взявшись за руки. И это был неумытый и мрачноватый Питер. В другом настроении я бы подмечал и мусор, и разбитый асфальт, и быковатых парней в черных куртках, кучкующихся вокруг «девяток». Но почему-то мне нравилось думать, что этот город не в разрухе, а просто просыпается с похмелья. Вот протрет он глаза своих окон, выметет со своих улиц останки ушедшей эпохе, причешет паутину проводов… И вернет себе блистательное имперское величие. Совсем скоро.

– Я после школы собиралась ехать сюда поступать, – сказала Ева, прищурившись на неяркое зимнее солнце. – Тоже на исторический. Я никогда здесь не была, просто… Ну, в общем, когда мы где-то в одиннадцатом классе заговорили о планах на будущее, все говорили про всякие там политех, универ, юридический-экономический, я просто брякнула, что поеду в Ленинград. Ну и как-то… прилепилось. Папа сказал, что после выпускного мы обязательно сюда съездим. А потом… В общем, не получилось.

– Жалеешь? – спросил я.

– Нет, – она покачала головой и улыбнулась. На реснице повисла слезинка. Не потому что она плакала, просто долго смотрела на солнце. – На самом деле, я не уверена, что мечтала именно об этом. Возможно, мне просто хотелось сюда уехать, чтобы залезть на шпиль Петропавловской крепости и показать оттуда всем одноклассникам язык.

– Вчера ночью ты говорила иначе, – напомнил я.

– По-моему, это вообще никак не противоречит, – усмехнулась Ева. – Этот город действительно красивый и особенный. Но я же не могла этого знать в Новокиневске.

– Зато честно, – заржал я. – Может, в Эрмитаж сходим?

– Нет, – внезапно скорчила гримаску Ева. – Здесь все ходят в Эрмитаж, значит я не хочу. Давай просто пойдем… куда-нибудь. Куда понесут ноги.

– Погоди-погоди, – я придержал ее за плечо. – Ты историк. И не хочешь идти в самый главный в России музей?

– Я вообще не люблю музеи, – Ева пожала плечами. – Они мне кажутся искусственными и… И еще я не люблю экскурсоводов, которые мне показывают, куда смотреть и как идти.

– Ладно-ладно, я все понял, – засмеялся я. – И полностью тебя поддерживаю. Так что давай представим, будто мы местные жители, погуляем, может быть, сходим в кино. Потом съедим по шаверме, а вечером вернемся домой, там должен прийти Сэнсей с какими-то друзьями…

– Что-что мы съедим? – переспросила Ева.

– Ну, шаверму, – сказал я. – Везде щаурма, в Питере шаверма. Это же как с бордюром и поребриком…

Я замолчал, глядя на недоуменное лицо Евы. Черт! Девяносто второй же! Не две тысячи двадцать третий ни разу, когда шаурма – это что-то настолько привычное, что, кажется, всегда существовало. Стопудово, когда Адама и Еву изгнали из рая, то первое же, что они должны были увидеть, это ларек с шавухой.

– В общем, это такая еда, – начал выкручиваться я. – У моих родителей друг недавно ездил в Питер и рассказывал, что где-то купил такое. Мясо и овощи в соусе, завернутые в тонкую лепешку. Очень вкусно и нажористо. Говорят.

Я напрягся, отчаянно тормоша свою память. Ну давайте, мозги, скрипите шустрее! Я же точно слышал эту историю, стопудово, когда был здесь в один из разов. Причем не в развлекательной, а в деловой поездке… Мой босс, несмотря на его состоянии, был большим любителем шаурмы во всех видах. И привел меня в какой-то сирийский ресторанчик, в котором, по его словам, шаверма была каноничная и идеальная. И вот как раз там… То ли на Площади Восстания это было. То ли на площади Мужества… Разговорчивый дядька, который нам эту самую эстетскую шавуху заворачивал, рассказывал, что самая первая шаверма открылась в… девяносто втором? Или в девяносто первом даже… И открыл ее какой-то его родственник. Там было написано SHAWARMA, и поэтому Питер так и стал называть это блюдо. В отличие от остальной страны.

Блин. Все вспомнил. Осталось самое главное. Где, черт возьми, было это место?!

– А, вспомнил! – просиял я. – На самом деле, мы довольно недалеко сейчас. Он говорил, что вроде бы ел шаверму на Витебском вокзале. Помнишь, мы там вчера были?

– Ой, я вчерашний день почти весь как страшный сон вспоминаю, – фыркнула Ева. – Это такой красивый вокзал, как из кино, да?

– Да-да, – покивал я. – Ну так что, попробуем?

Надо же, занозило! Прямо даже захотелось непременно найти первую российскую шаверму! Это же как в легенде побывать, не меньше. Поездки в Питер и раньше-то у меня вызывали удивительное чувство узнавания. Мест из кино, улиц из книжек. Радовался, как ребенок, когда случайно набрел на Петроградке на улицу Бармалеева. А сейчас ситуация еще круче. Это же прикосновение к истокам! Увидеть вживую место, которое вбило здоровенный клин между петербуржцами и остальной Россией!

– Конечно! – радостно согласилась Ева, и мы, снова взявшись за руки, пошагали вперед.

Вернулись мы уже по темноте, разумеется. Продрогшие на местном промозглом ветру, вымокшие под дождем, который начался как-то внезапно уже под вечер. Но бессовестно счастливые. И нагруженные пакетом со свертками той самой шавермы, киоск с которой нашелся-таки на Витебском вокзале. Как же я веселился, когда спрашивал у всех подряд встречных, где продается шаверма! Почему-то меня так радовало это недоумение в глазах коренных петербуржцев, которые впервые слышали это слово!

Оказалось, что мы вернулись лишь чуть-чуть позже, чем остальные «ангелочки». Астарот и Кристина ходили в Эрмитаж, а остальная банда – в Петропавловскую крепость.

– Ммм, как вкусно пахнет! – принюхалась Кристина. – Вова, ты же еду какую-то принес, да?

– Это, друзья мои, не просто еда! – важно подняв палец, сказал я. – Это своего рода культ!

– Я не понимаю, о чем он говорит, – засмеялась Ева. – Но это вкусно, правда-правда!