– Вы просто чудовищно упрощаете ему задачу, ваше величество, – усмехнулся Макаров. – Но с другой стороны, будет интересно понаблюдать, как он справится с этим.

– Он так и будет изображать графа? – я вскрыл конверт. Макаров очень сильно пытался скрыть заинтересованность, но ему не удалось этого сделать.

– Нет, разумеется. Просто потомственного дворянина, кем он и так стал бы, если бы его отец оказался чуть сильнее, – Макаров не сводил взгляда с бумаги в моей руке. Он тоже понимал, что письмо очень важное, по какой-то другой причине Сперанский не стал бы нам мешать.

Я же тем временем прочитал, что пишет Куракин и задумчиво посмотрел на Макарова, а потом протянул ему письмо. Александр Семёнович схватил лист и углубился в чтение. Закончив, он очень аккуратно положил его на стол и даже разгладил пальцами.

– Что скажете, Александр Семёнович? – спросил я его. Макаров задумчиво смотрел на письмо и не спешил отвечать. Наконец, спустя минуту, он заговорил.

– Ну что же, не зря мы Александра Борисовича в Париж отправили. И вот, кстати, ответ на то, как именно французы отреагировали на известие об аресте принца Уэльского. Я только одного не понимаю, что это нам даёт?

– Пока ничего, – я провёл пальцами по губам. – Кроме одного. Получается, что д, Этувиля вовремя не оповещают о настолько важных делах. И у меня только один вопрос. А собственно, почему?

– У меня нет ответа на этот вопрос, ваше величество, – Макаров покачал головой, а потом добавил. – Значит, Бонапарт хочет стать императором. Интересный путь от республики до империи. И французов ничего в этом не смущает?

– Нет, – я пожал плечами. – Что их может смущать в империи? Это же Франция становится империей, а не её включают в состав другой. И сейчас я могу с уверенностью сказать, Наполеон пока не знает, что хочет сделать в отношении России. А когда определится, то сменит посла.

– Мне нужно возвращаться в Петербург, ваше величество, – хмуро сказал Макаров.

– Да, Александр Семёнович, – я снова провёл пальцами по губам. – По правде говоря, это давно уже нужно было сделать. Передашь своему Климу Щедрову, что, начиная с завтрашнего дня, он вместе с Ростопчиным Фёдором Васильевичем будут делать мне ежедневный доклад.

– Слушаюсь, ваше величество, – Макаров встал и поклонился. – Разрешите идти собираться?

– Идите. Да, Александр Семёнович, если Горголи закончил здесь дела, то поедете вместе. И я отправлю с вами Сперанского. Будет с Иваном Саввичем приказ о Пожарной службе составлять и на месте, в столице его реализовывать.

Макаров задержался у двери. Уже взявшись за ручку, он повернулся ко мне.

– Война с Францией будет, ваше величество? – спросил он, пристально глядя на меня.

– Да, – я не стал скрывать уже почти очевидное. – Скорее всего, да. Наполеон не просто так решился назваться императором. Чтобы быть императором, нужно править империей. Он не остановится. Только не на полпути. И нам нужно из кожи вон вылезти, но провести её на своих условиях.

– Тогда я прослежу, чтобы Лёнька подтянул свой французский. Он-то больше по Пруссии специалистом был, – и Макаров усмехнулся.

– Думаю, что нужно и капитану Гольдбергу подтянуть свой французский. Я понимаю, он привык к Лондону, но уверен, Ивану Савельевичу понравится Париж, – сказал я, глядя на шефа Службы Безопасности. Макаров снова внимательно на меня посмотрел, а потом склонил голову в знак согласия, после чего вышел из кабинета.

Я же несколько минут смотрел в пустоту, а затем встрепенулся и вышел в приёмную. Там за двумя столами сидели Сперанский и Скворцов, раскладывая бумаги на стопки по только им ведомому принципу.

– Миша, напиши ответ князю Куракину. Пускай он срежет две пуговицы со своего самого скромного камзола и подарит их Талейрану. Заодно пусть узнает, что Наполеон хочет сделать с Луизианой, – быстро сказал я.

– Это как-то связано с письмом князя? – осторожно спросил Михаил.

– Не как-то, а напрямую, – я сунул руку в карман и дотронулся до табакерки. Почему никак не могу её выложить? Сам не понимаю, но эта проклятая табакерка кочует из кармана в карман с завидной регулярностью. У меня часто складывается впечатление, что я скорее рейтузы не надену, но табакерку, которой убили Павла, обязательно суну в карман мундира. – Наполеон станет императором. Он будет стремиться расширить границы империи. А на это нужны будут деньги. А Луизиана Франции не очень-то и нужна. Это только вопрос времени, кому они её продадут, и князь Куракин должен быть первым в списке желающих.

– М-м-м, – промычал Сперанский. Я понимаю его скепсис, но не буду же говорить, что абсолютно точно знаю, что Наполеон продаст эти земли ещё молодым и голодным Штатам.

– Миша, просто напиши, что я велел! Мычать будешь потом. С Горголи помычите, когда вернётесь в Петербург, а там половина начинаний Ивана Саввича уже разрушена, – рявкнул я так, что Илья, сидевший за соседним столом, вздрогнул.

– Слушаюсь, ваше величество, – тут же ответил Сперанский.

– Да, завтра мы с её величеством посетим вечер Демидовой Елизаветы Александровны. Илья, предупреди Зимина, – приказал я, повернувшись к Скворцову.

– Слушаюсь, ваше величество, – Илья тут же вскочил со своего места.

– Ну вот так бы всегда, – и я снова вошёл в кабинет.

Это было вчера, а сегодня я не без удовольствия разглядывал бывшего манвихера. Макаров хорошо постарался, да и сам парень молодец. Если нигде не напортачит, то его может ждать неплохое будущее.

– Ваше величество, о чём вы хотели со мной поговорить? – я повернулся к бледному Строганову.

– Кто это рядом с Крюковым? – я кивнул в сторону Лёньки, на котором повисла симпатичная блондинка.

– Элизабет Виже-Лебрен. Она художница и мечтает написать ваш портрет, – Павел слабо улыбнулся.

– Нет, – я покачал головой. – Нет-нет-нет.

– Почему? Она очень талантлива, – Строганов даже удивился моему категорическому отказу.

– Я не спорю, что она талантлива, вот только её портреты… – я поморщился. – Паша, на её портретах ты похож на нашу Анну Фёдоровну, а она, в свою очередь, на Марию-Антуанетту и брата самой прелестной Элизабет. Я не знаю, кто её вдохновляет, но это явно один человек. И она его черты переносит на все портреты. Даже на автопортрет. Поэтому нет. Я лучше буду позировать кому-то, кто изобразит меня более реалистично.

– Наверное, я вас понимаю, ваше величество, – Строганов закусил губу. – Вы о мадам Виже-Лебран хотели со мной поговорить?

– Нет, Паша, – я осмотрел его с ног до головы. – Вчера я внезапно понял, что всё ещё не назначил президента иностранной коллегии. Чуть позже это будет Министерство иностранных дел, но пока вот так. Как думаешь, ты справишься с этой должностью?

– Я? – Строганов моргнул.

– Да, Паша. Ты прожил много лет за границей. Ты знаешь англичан, а самое главное, ты знаешь Наполеона. Так что завтра получишь приказ о назначении и представишься послам. И ещё, Паша. Нам нужен посол в Лондоне. Не прямо сейчас, но в ближайшее время. Подумай, кого можно туда послать.

И пока он хлопал глазами, я быстро отошёл к Краснову с Розиным, потому что целеустремлённая художница, похоже, решилась на то, чтобы прямо спросить про портрет. Раевский хмыкнул, разгадав мой манёвр, и встал так, чтобы перегородить ей дорогу. Ну вот и хорошо. Пока мои адъютанты обсуждают достоинства присутствующих здесь дам, я смогу как следует всё обдумать.

Глава 3

– Что мы здесь делаем? – камер-паж Саша Чернышёв наклонился к сидящем рядом с ним такому же как и он камер-пажу Павлу Киселёву. – Ты не знаешь, зачем нас пригласили?

– Нет, – Киселёв покачал головой. – Очень может быть, что его величеству снова нужна компания, чтобы куда-то съездить.

– В таких случаях его величество адъютантов своих берёт, – с сомнением в голосе возразил Саша. – Раньше-то вообще один ездить на прогулки любил.

– Однажды мне приказали сопровождать его величество, и Александр Павлович сказал, что ему понравилось со мной разговаривать. Что так ему много интересных идей в голову приходит. – Саша посмотрел на дверь кабинета. – Хотя я и не говорил почти ничего. Больше молчал и слушал.

– Мне тебя было жалко, – Чернышёв внимательно осмотрел Павла. – Я слышал, как граф Кочубей обмолвился, что его величество велел вам Салтычиху показать, – его голос упал до шёпота. – Она, правда, ну, старая ведьма?

– Я как-то особо не обратил внимание, – нахмурился Киселёв. – Больше слушал то, что его величество нам говорил.

– И что он говорил? – Тёмные глаза Саши заблестели. Он придвинулся ещё ближе к приятелю, предвкушая интересную историю.

– Ты в своём уме? – Павел невольно поморщился. – Как я могу что-то рассказать? С нами Макаров Александр Семёнович в Новодевичий монастырь ездил. Я не хочу очутиться в Петропавловской крепости, если он узнает, что я направо и налево о сказанном его величеством болтаю. Оттуда в последнее время не все возвращаются, – добавил он, тихо.

– А-а-а, – протянул Чернышёв. – Ну, тогда, да. Не стоит Макарова дразнить. И что, совсем ничего не можешь рассказать? – спросил он жалобно.

Киселёв прищурился и пристально посмотрел на Сашу. Он хорошо помнил, что говорил Александр Павлович о повышении интереса к книгам если они запрещены. Как-то не особо в это верилось, но почему бы не провести эксперимент. А потом он даже сможет, если наберется смелости, конечно, сказать его величеству, что тот ошибся.

– Могу кое-что рассказать, вроде бы его величество из этого тайны делать не намерен, – Павел огляделся по сторонам. Они сидели в приёмной одни. Илья – секретарь императора Александра как вошёл в кабинет, так и пропал. Поэтому они и начали на такие темы разговаривать. – Но, Саша, ты всё равно не должен болтать.

– Конечно, даю слово, что от меня никто ничего не узнает, – торжественно произнёс Чернышёв.

– Его величество хочет запретить Макиавелли. Чтобы все книги из лавок изъяли и даже из домашних библиотек. – Быстро проговорил Киселёв. Про домашние библиотеки он придумал, ничего подобного ему Александр не говорил, но юноше захотелось таким образом усилить эффект своих слов.

– Зачем? – Чернышёв недоверчиво уставился на Киселёва. – Даже его величество Павел Петрович Макиавелли не запрещал. А ведь он много чего запретил.

– Не знаю, – Киселёв развёл руками. – Говорю только то, что слышал.

– Интересно, – задумчиво проговорил Саша. Он хотел что-то добавить, но тут дверь в кабинет открылась, и на пороге показался секретарь его величества.

– Господа, зайдите, – и Илья отступил в сторону, чтобы оба молодых человека могли беспрепятственно войти в кабинет.

Парни переглянулись и прошли к кабинету императора, с опаской поглядывая на Скворцова. В голове у каждого крутилась одна мысль: что я натворил-то такого, из-за чего меня к самому императору вызвали?

Илья зашёл в кабинет вместе с ними и закрыл дверь. Император Александр стоял возле стола и что-то разглядывал, не обращая внимания на вошедших юношей. Саша с Павлом переглянулись и, весьма синхронно поклонившись, проговорили:

– Ваше императорское величество, – и только лишь поймав насмешливый взгляд Скворцова, парни поняли, что приветствовали Александра с запозданием.

Но император словно не заметил их оплошности. Он продолжал рассматривать что-то на столе. Наконец, повернувшись к камер-пажам, он кивнул им в знак приветствия.

– Павел Дмитриевич, Александр Иванович, подойдите сюда, – и Александр указал им на место рядом с собой.

Киселёв первым сделал шаг, но к столу они с Чернышёвым подошли вместе, и уставились на разложенную на столе… форму?

– Что скажете? – спросил император. – Князь Багратион выполнил мою давнюю просьбу, переданную ему Сперанским и попытался создать удобную полевую форму. Он сейчас с инспекцией в Казани, – Александр на мгновение задумался, – вероятно, в Казани. Во всяком случае, курьер с посылкой прибыл именно оттуда. Так что скажете?