Взгляд интуитивно упал на колонну военной техники слева на обочине. Некоторые военные в полном обмундировании и балаклавах сидели наверху внушительных машин. Кто-то курил, кто-то разговаривал с товарищами, а кто-то мельком поглядывал на пробку из гражданских. Я не разбиралась, что это была за техника. Но, чисто визуально можно было распознать ракетные комплексы и танки.

Я громко и раздраженно выдохнула, сложив руки на уровне солнечного сплетения.

– Че там пишут? Новостей никаких не было? – спросил какой-то парень негромко.

– Интернет не ловит… – досадно шепнул кто-то. – Хотя полчаса назад еще ловил.

– Это из-за военных. По-любому, – громко ответил водитель средних лет. – У них глушилки сотовой связи.

Где-то позади раздался голодный крик еще одного младенца. Это была толстенькая девочка месяцев шести и ее мать с грудью едва ли не шестого размера. Я увидела их на автовокзале еще до посадки на автобус. Девушка лет тридцати бесконечно ворковала над дочерью и на протяжении получаса кормила грудью, закрыв ребенка от лишних глаз хлопковой пеленкой. А отец и муж носился вокруг них с несколькими бренчащими игрушками в руках, лишь бы их чадо не стало скучно. Но, вероятно, мужчина их лишь провожал, потому как в автобус не сел.

– Когда мы остановимся в туалет? – спросила у водителя женщина со знакомым скрипучим голосом.

– Пробка, разве не видите? – равнодушно бросил мужчина, взяв в руки смартфон. – Либо терпите до границы, либо выходите прямо сейчас. Все равно уже минут пятнадцать стоим на одном месте.

– А можно прибавить кондиционер? Жара невыносимая, – произнесла все та же беременная шепелявая женщина.

– Не нужно, женщина, здесь дети! У меня уже руки замерзли, – возмутилась вторая. По голосу ей было не меньше пятидесяти.

– Какая я вам женщина? Мне всего тридцать! И это ваши проблемы! Это не значит, что другие должны в обморок падать от жары, – недовольно проскрипела беременная. – Наденьте тулуп.

– Еще чего! Делать больше нечего. Хабалка!

– Я вообще-то беременна. Хотите, чтобы я в обморок упала от духоты? Кто меня потом откачивать будет? Вы что ли? – прошепелявила скандалистка, высунув голову в проход. – У меня вообще-то еще дочка пятилетняя есть, и ей не холодно от теплого ветра! Привыкли кутаться как капуста… Тоже мне…

– Спокойно, я ничего прибавлять не буду. Бензин дороже, – без энтузиазма ответил водитель.

Мы с мамой молча переглянулись. Ее глаза, как две капли воды, были похожи на мои – ясное небо в яркий солнечный день. Но, зная ее, я заметила мимолетную обеспокоенность в ее взгляде. Она поправила светлую прядь из стрижки боб-каре, и я подумала, как мы обе похожи: светло-русые волосы, золотисто-пепельный оттенок, который так нравится женщинам. В детстве, когда мама брала меня с собой на работу в парикмахерскую, ее клиентки часто указывали на меня, говоря: «Хочу такой цвет, как у твоей дочери». Мне от нее передалась и бледная нежная кожа, благодаря которой я всегда была счастливой обладательницей синяков под глазами и гематом на теле от малейшего прикосновения.

О жаре и уборной я тогда думала в последнюю очередь. А вот отсутствие интернета весьма беспокоило. По привычке я начала нервно трясти ногой. Мама мягко погладила меня по коленке в утешающем жесте.

– Все хорошо, – всего лишь шепнула она, коротко кивнув.

Но я чувствовала, что эта ситуация не приведет ни к чему хорошему.

– Смотрите, четыре машины развернулись и едут обратно по обочине! – громко воскликнула девочка лет пяти.

– Амалия, не ори ты так! – упрекнула ее мать, которую саму совсем недавно назвали хабалкой.

Наконец, автобус продвинулся вперед на несколько метров. Скорее всего за счет уехавших машин. Прошло пятнадцать минут и еще минус семь-восемь автомобилей, уехавших по обочине. Я забеспокоилась и заерзала на месте. Автобус двинулся вперед метров на триста, а после вновь остановился. Граница стала ближе, и КПП теперь можно рассмотреть, если прищуриться. Я нервно сглотнула, увидев на границе людей с оружием.

– Какого хрена? – раздался недоуменный голос парня лет двадцати пяти, возникшего возле нас. – Че происходит, начальник?

Он положил руку на соседнее сиденье, и я заметила на его левом предплечье татуировку в виде черной стрелы с наконечником. На нем были темно-синие джинсы с полузауженными штанинами, белоснежные кеды и свободная белая футболка. Он провел ладонью по темным волосам и слегка прищурился, глядя вдаль на лобовое. Волосы были коротко подстрижены на висках и затылке, а челка – чуть длиннее, объемная и небрежно уложенная. Глядя на него в профиль, я заметила тень трехдневной щетины и нос с острым кончиком, едва заметными ноздрями и плоской переносицей.

– Не знаю… Если тебе не терпится пересечь границу, можешь пешком пойти. Еще быстрее нас доберешься, – небрежно ответил водитель.

В это время мимо проехали еще парочка машин.

– Ну уж нет, в такой жаре я лучше здесь посижу, – с усмешкой возразил парень, вздернув бровь. – Ну и зачем они обратно возвращаются?

Нам обратно никак нельзя. Я обязана попасть в Варпину. Любой ценой.

– Похоже, их разворачивают те ребята с калашами, – задумчиво предположил мужчина-шатен, который помог мне с коляской.

Он неожиданно возник возле моего места и сел напротив на первое свободное. В тот день и вправду было не так много пассажиров. Его прищуренный взгляд был полностью сосредоточен на дороге, а желваки на скулах нервно отплясывали. К слову, скулы у него были высокими, а нос греческий прямой: характерная форма лба плавно переходила в линию носа, а переносица почти не выделена. Спустя пару минут он взволнованно провел ладонью по светло-каштановым волосам, такого приятного теплого бежево-коричневого оттенка. Стрижка у него была похожа на полубокс: постепенный, очень плавный переход от коротких волос у висков и на затылке к более длинным к макушке.

– Откройте двери, моя семья уходит! – скомандовал какой-то мужчина. Он уже стоял в проходе с тремя детьми лет десяти, семи и пяти. Пока его супруга доставала багаж с верхней полки.

– Вы уверены? с сомнением спросил шатен, оглянувшись на семью из пяти человек.

– Мы быстрее доберемся пешком, – возразил мужчина, взяв за руку самого младшего ребенка. Девочка несла в другой руке потрепанного коричневого медведя с красной бабочкой на шее. Судя по его виду, медведь был старше девочки лет на десять. – Уже чай будем дома пить, когда вы границу пересечете. На попутке доедем.

– Дело ваше, – усмехнулся водитель и открыл среднюю дверь автобуса.

Мы молча наблюдали, как они вышли на обочину дороги и растворились между автомобилями. Парень, который подошел к водителю первым, решил сесть на свое место. Но перед тем, как уйти, бросил неторопливый взгляд в мою сторону и подмигнул. Я поежилась и нервно провела ладонью по потному лицу. А молодой человек, который помог мне с коляской, продолжил сидеть рядом с нами на противоположном ряду, беспрестанно глядя в лобовое стекло.

Еще через десять минут благодаря уезжающим автомобилям, мы проехали на триста метров вперед, практически уперевшись в КПП. На тот момент все уже поняли, что шлагбаумы, ведущие в Варпину, не открываются. На другой стороне границы была точно такая же зеркальная ситуация.

В автобусе началась паника. Едва ли не все повскакивали с мест.

За час, что мы простояли в пробке, никто так и не пересек границу. От осознания того сердце у меня вознамерилось выпрыгнуть из груди. Я ничего и никого не слышала кроме своего пульса, отдающего в ушах третью симфонию Бетховена.

Водитель зачем-то открыл переднюю дверь автобуса. Перед нами оставалось парочка машин, которых разворачивали у нас на глазах военные с оружием.

– Граждане, еще раз повторяю, граница закрыта! – прокричал один из военных, удерживая на плече винтовку.

Несколько гражданских людей пытались договориться с военными. Кто-то даже вытаскивал пачки денег в манрийской валюте, кто-то предлагал украшения и вещи, которые у них остались. Недолго думая, я быстро выбежала из автобуса, вознамерившись поговорить с военными. Не знала, на что надеяться, но попасть в другую страну мне было жизненно необходимо.

– Алиса! – отчаянно крикнула мне вслед мама. – Алиса! Вернись, сейчас же!

– Пожалуйста! – на ходу воскликнула я, взяв на локоть первого попавшего военного. Его рука напряглась. Мне нужно пересечь границу! У меня новорожденный ребенок… ему…

– Гражданка, вернитесь в автобус. Граница закрыта, – монотонно произнес военный в балаклаве, словно робот.

– Вы не понимаете! – отчаянно воскликнула я, схватившись за потный лоб. – Ребенку нужно… Мне…

– У нас приказ, границы закрыты, – невозмутимо повторил мужчина с раздражением.

В этот момент несколько мужчин попытались незаконно пересечь границу. Они, воспользовавшись суматохой, обошли бронетехнику, которая закрывала доступ к контрольно-пропускному пункту. Некоторые из них бросились к шлагбаумам. Военные, не теряя времени, схватились за оружие и открыли огонь. Кто-то выстрелил в воздух, чтобы напугать тех, кто все еще находился в пробке. Другие же стреляли по ногам беглецов. Воспользовавшись переполохом, еще двое молодых людей кавказской национальности выбежали из автомобилей и поспешили в сторону Варпины.

Все произошло так мгновенно, что я едва успела вдохнуть знойный воздух. От оглушительных выстрелов заложило уши. Я прикрыла их руками и инстинктивно пригнулась.

– Нам нужно бежать! – крикнул тот самый мужчина, который помог мне когда-то с коляской.

Когда это произошло? Давно ли? В тот момент все, что ранее казалось важным, вдруг перестало быть таковым. Однако он один лишь осмелился выбежать из автобуса вслед за мной.

Мужчина резко схватил меня за локоть и потянул в сторону автобуса. Едва мы подбежали, как окно водителя вдребезги разлетелось на осколки от шальной пули, а сам мужчина безжизненно распластался на водительском сидении. Из салона раздались испуганные женские крики. Маму не задело лишь чудом.

В тот момент время остановилось. Люди в панике кинулись на пол салона автобуса, опасаясь словить пулю. Мужчина резко потянул меня вниз, и я буквально упала на асфальт, прислонившись спиной к дверям автобуса. Сквозь немую тишину из салона раздавались приглушенный женский плач и крики детей, которые испугались громких звуков. Я пыталась держать себя в руках, но сердце испуганно колотилось, не давая покоя. Cтрах пронизывал каждую клеточку тела, сковывая дыхание, заставляя горло сжиматься, а конечности дрожать.

Глаза мужчины, который был рядом, были зелеными, яркими, как мох на утренней росе, но в них, я заметила что-то странное. Это было не просто удивление, не испуг, как я могла бы ожидать. Нет, в его взгляде было нечто более тонкое, едва уловимое, почти незаметное – легкий отголосок страха, скрытый под слоем растерянности.

Его глаза были слишком спокойны, чтобы быть испуганными по-настоящему. В них не было паники, как у людей, которые потеряли контроль. Это был страх, скрывающийся за чем-то более глубоким, будто он сам не знал, что с ним происходило. Он был больше ошеломлен тем, что происходит, нежели реально напуган. Как будто реальность, которую он только что пережил, была для него слишком странной и новой, чтобы сразу ее осмыслить.

Я заметила, как его взгляд то резко скользил по автобусу, то вновь останавливался на мне, будто он искал что-то, чего не мог найти. Это было не то, что я могла бы назвать паникой, нет. Нечто более деликатное, как растерянность человека, который вдруг понял, что мир вокруг него уже не тот, что был прежде. И этот взгляд, отголосок страха, не такой, как у других, оставил в груди тяжелое чувство, словно мне нужно было помочь ему понять, что теперь будет с ним… и со всеми нами.

– Он жив?! – раздался женский голос из глубины салона, спустя несколько минут молчаливого страха.