Безысходность толкнула его на крайние меры. Толкнула его на жестокость. В те дни ситуация стала катастрофической: черный мор забрал многих, выкосил целые жилые кварталы, целые районы Вечного города. Яркость солнца усилилась настолько, что было невозможно поднять глаза и разглядеть хоть что-то в слепящем сиянии. Бенну обезлюдел совершенно. Тела не успевали отпеть, как уже привозили новые, на погребальные обряды не хватало рук. Вместо ароматов нежных весенних цветов улицы заполняло тошнотворное, сладковато-приторное зловоние, запах смерти и разложения.

Еще прежде черный мор забрал Янару, которую после гибели Учителя и Ишерхэ он сделал своей супругой, чтобы дать возможность Яниэру законно занять престол Ангу, не соревнуясь в праве очередности с сестрой-близнецом.

Всю свою жизнь Янара искренне любила Учителя и была предана памяти о нем. Она единственная понимала душевную тоску Элиара. Кроме того, как верный ученик, Элиар не мог допустить, чтобы женщина, к которой когда-то питал нежные чувства Учитель, досталась другому мужчине. Это было совершенно недопустимо. Сама Янара полностью разделяла эти мысли и согласилась соединиться с ним в исключительно политическом союзе, который равно спасал ее от одиночества и от нежеланного брака.

Янара была прекрасной женщиной, прекрасной не только внешне. Чистое, непорочное существо, она словно бы не рождалась в сем грешном мире, а спустилась прямиком из сверкающих чертогов Надмирья. Казалось, в ней не было изъянов. Неудивительно, что своей неземной чистотой она пленила сердце Красного Феникса Лианора, за долгие годы уставшего от тяжести людских пороков. Воистину, Янара заслуживала заботы и самого искреннего отношения. Именно у нее Элиар понемногу учился терпению, день за днем перенимая редкий дар сопереживать чужой боли и, по мере сил, умение утешать. И все же до конца ее дней Элиар не мог полностью простить недостижимого совершенства своей супруги и былого внимания к ней Учителя. Впрочем, как было известно Элиару, и Яниэр по тем же самым причинам недолюбливал свою сестру.

По отношению к Элиару Учитель всегда был далеким и отстраненным, словно звезда, изливающая слишком холодный свет. Сама душа Учителя казалась сотканной изо льда.

После появления у Красного Феникса Второго ученика многие посчитали Элиара новым любимцем его светлости мессира Элирия Лестера Лара, и какое-то время это действительно походило на правду: наставник таскал его за собой повсюду, а однажды, в сезон листопада, велел собираться с ним в павильон Красных Кленов. Величайшей чести сопровождать наставника в ежегодной осенней поездке удостаивался прежде только Яниэр. О, если бы Элиар знал тогда, что это его единственный визит в закрытый павильон вместе с Учителем, он наслаждался бы каждым мгновением, как сейчас наслаждается каждым хрупким воспоминанием… а вот о втором своем визите туда, самовольном, непрошеном, вспоминать совсем не хотелось.

В те дни Учитель оказывал на него глубочайшее влияние и занимал собой все его жизненное пространство… и тем не менее оставался так же замкнут и ни на мгновение не позволял позабыть о лежащей между ними непреодолимой статусной пропасти.

Наверное, в ту далекую осень оставленный в Ром-Белиате Яниэр познал во всей полноте неприятную истину, что и ему не стоит забывать свое место, что и его, недосягаемого Первого ученика, в любой момент могут отодвинуть на второй план, а то и забыть…

К ужасу Элиара, после жертвоприношения вернуть Учителя в земной мир никак не удавалось. Невзирая на то, что долгие годы практики Черной магии сделали его знания обширными, а техники – отточенными и искусными, душа Красного Феникса перестала откликаться на зов. Более того, сам Элиар совершенно перестал чувствовать ее, хотя упорно искал повсюду, куда только мог дотянуться, используя вновь обретенные запретные способности некроманта.

Тщетно: его светлости мессира Элирия Лестера Лара не было ни в одном из миров, ни живого, ни мертвого. Элиар не находил его души, даже совершая призывы на священную лотосную кровь, с которой та была неразрывно связана. Вновь и вновь поиски оказывались бесплодны. Словно он бессильно кричал в пустоту. Словно кто-то намеренно укрыл от него вожделенную душу, спрятал ее в шкатулку и запер на ключ.

Черный жрец был уверен, что на следующий же подходящий день, когда планеты и звезды встанут так же, как в день рождения Красного Феникса Лианора, он сможет призвать душу наставника вновь, использовав подходящий сосуд… но циничный план провалился: обмануть высших небожителей Надмирья и отозвать предложенную им великую искупительную жертву не получилось… увы, он потерял душу Учителя навсегда.

Так он думал все эти страшные годы…

С грустной улыбкой Элиар открыл глаза и вновь посмотрел на послание от Первого ученика, переданное ему Шеатой: длинный список лекарственных трав, цветов и ягод, высушенных и живых, и прочих специфических препаратов, которые требуются для врачевания зараженных. Вид этого послания живо напомнил Элиару о периоде ученичества в Красной цитадели. Каллиграфически безупречные двойные вязаные руны подписи Яниэра, искусно сплетенные в единый знак, воскресили в памяти давние дни, когда оба они усердно перенимали от Учителя науку красивого письма.

Как и все утонченные искусства Совершенных, она давалась Элиару с трудом.

Прежде всего, красивое письмо требовало усидчивости и длительных ежедневных стараний, а терпеливость никогда не была сильной чертой Элиара. Во вторую очередь вставал вопрос о недостатке внутренней гармонии: хоть практика каллиграфии и должна была успокаивать ум, порывистого и вольнолюбивого кочевника она, напротив, только раздражала. Он оказался слишком импульсивен для этого вдумчивого занятия.

Кроме того, Элиар прибыл в храм Закатного Солнца довольно поздно и упустил многие годы, отведенные на обучение. В отличие от остальных, с самого начала он параллельно осваивал две непохожие техники: писал остроконечным птичьим пером, которое требовалось постоянно аккуратно подчищать, и кистью, которую приходилось каждый раз вымывать от остатков туши и тщательно сушить особым образом, чтобы случайно не повредить и не испортить. Соблюдение всех этих утомительных правил было невыносимо и порой доводило Элиара до белого каления.

Скучные упражнения с тушью казались ничем иным, как бесконечной пыткой, которую, увы, не избежать. По установившимся традициям аристократ Ром-Белиата не мог писать неряшливо, но это еще полбеды: в конце концов, он и не был урожденным аристократом. Другая половина беды заключалась в том, что каллиграфия кровью входила в наиболее эффективный и любимый Элиаром раздел жреческой боевой магии, а потому освоить ее следовало в обязательном порядке.

Вдобавок, как назло, Первый ученик оказался весьма одарен в этом тонком искусстве. Не будучи урожденным Совершенным, он писал на языке ли-ан настолько безупречно и каллиграфически правильно, что другие ученики смотрели на него как на небожителя. Каноническое письмо Яниэра было легким, изящным и прозрачным, как бег облаков по весеннему небу, а ажурная рунная вязь скорописи неизменно вызывала всеобщее восхищение. К моменту появления Элиара в храме Учитель обучал Яниэра вот уже почти четырнадцать лет, и немудрено, что Первый ученик демонстрировал блестящие успехи.

В противоположность этому прямое и резкое письмо Элиара выглядело слишком грубым для высшего света, хоть были в нем и напор, и динамика, и энергия… что порой вызывало короткий благосклонный кивок Учителя, которым он предпочитал вознаграждать Элиара вместо похвалы.

Сладкие похвалы же все до единой доставались Первому ученику.

…Но самое ужасное ждало Элиара после окончания базового обучения и получения десятой ступени. Чтобы остаться в храме и присоединиться к Красному ордену, потребовалось сдать не только боевой экзамен, с которым у Элиара трудностей не возникло, но и экзамен по ненавистной каллиграфии. Для этого понадобилось подготовить итоговую работу: начертать на большом белом листе, которые использовались обычно для украшения залов для медитации, какое-нибудь древнее глубокомысленное изречение или стихотворение. Начертать идеально, без помарок и исправлений, и так красиво, чтобы у наставника не вызвала сомнений ни одна деталь.

Четырежды он представлял на суд Учителя проклятую итоговую работу.

Первый вариант Красный Феникс даже не стал смотреть, как выяснилось, придерживаясь мнения, что первая попытка априори не может быть безупречна, а потому не стоит тратить на нее время и внимание. Скрепя сердце Элиар отправился восвояси, так и не дождавшись вердикта. Во второй раз Учитель снизошел до того, чтобы взглянуть – и придрался к одному-единственному завитку, который якобы был позаимствован из другого стиля. Элиар совершенно точно видел, что Учитель не прав: он выполнил работу единообразно и без ошибок; но возражать не рискнул, вместо этого решив все переделать начисто. В третий раз Учитель раздумывал дольше, откровенно выискивая или даже придумывая на ходу мнимые недочеты, и в конце концов отметил, что пространство между рунами гуляет: где-то чуть больше, чем нужно, а где-то чуть меньше. Все еще недостаточно хорошо.

Элиар снова был уверен, что это не так, и снова, стиснув зубы, промолчал. Кажется, взбалмошный и капризный наставник попросту издевался над ним или же нарочно проверял его стойкость, взращивал несвойственное характеру смирение. В любом случае спорить с Учителем было бесполезно. А потому Элиар до одури повторял одни и те же фразы опостылевших древних мудростей, записывая их ровными столбцами сверху вниз, справа налево, сто, двести, тысячу раз подряд, пока они не стали отшлифованы как драгоценный камень.

Пока они не стали совершенны.

В четвертый раз Красный Феникс смилостивился и наконец принял работу. Должно быть, он и вправду испытывал Элиара: хотел проверить, сломается ли нетерпеливый ученик от череды несправедливостей и неудач…

Удивительно, но точная выверенность каждого движения кисти Яниэра по-прежнему злила и выводила из себя даже спустя столько лет. Элиар еще немного повертел в руках просительное письмо соученика, ощущая смутное беспокойство. Что-то подспудно настораживало. Сама длина списка, оформленного с безукоризненностью итоговой работы по каллиграфии, тревожила. Требуется много времени, чтобы написать такой список, – и много времени, чтобы прочитать, разбирая, тщательно обдумывая каждый пункт: нет ли в нем чего-то подозрительного, что может быть использовано не по назначению, с дурным умыслом. Вдобавок каждый ингредиент будто в насмешку упомянули дважды – на Высшей речи ли-ан и на стандартном языке Материка. Ну еще бы на северном наречии записал, чтобы уж наверняка…

Очень любопытно. Яниэр собирался занять его досуг длительным чтением и проверкой списка? Или, что более вероятно, попросту хотел отвлечь свою надсмотрщицу и временно остаться без контроля?

Элиар рассерженно сжал руку в кулак и поднял глаза на безмолвную, терпеливо ожидающую Шеату. Слишком хорошо знавшая вспыльчивый нрав своего господина, приближенная немедленно упала на колени и опустила лоб на сложенные в ритуальном жесте ладони.

Элиар нахмурился и, беря под контроль раздражение, подал знак подняться.

– Обеспечьте Белого Журавля всем, что указано в этом списке, – сухо распорядился он. – Как можно скорее.

– Слушаюсь. – Едва вставшая на ноги Шеата вновь низко склонилась. – Разрешите идти, ваше высокопреосвященство?

– Ступай, – задумчиво кивнув, позволил Черный жрец. – И впредь не оставляй нашего дорогого гостя в одиночестве так надолго, Шеата. Он сможет отвести глаза любому, кроме тебя. Если Яниэру понадобится что-то еще, я буду рад лицезреть его лично, в любое время, в твоем сопровождении.

– Прошу прощения, мой господин. – Шеата еще раз поклонилась, никак не выдав огорчения от полученного выговора. – Белый Журавль всю ночь провел без сна и отдыха, в неустанных трудах в городской лечебнице. Я не посмела потребовать, чтобы наутро он сам отнес письмо, отвлекаясь от заботы о больных, которые все прибывают. Впредь я буду бдительнее, ваше высокопреосвященство.