Будущий основатель Санкт-Петербурга был сыном царя Алексея Михайловича от его второй жены Натальи Нарышкиной. В десятилетнем возрасте Петра провозгласили царем, а его мать и ее родственники фактически получили контроль над государством. Однако длилось такое положение вещей всего несколько недель. Представители семьи первой жены Алексея Михайловича, Милославские, подняли бунт стрелецкого войска, который вылился в трехдневную резню. Зверски убили двух братьев царицы Натальи Кирилловны и главного друга и соратника семьи Нарышкиных – «великого опекуна» Артамона Матвеева. Расправы происходили прямо на глазах у мальчика.

Политическим результатом стрелецкого бунта стало двоецарствие: престол вместе с Петром номинально занял его четырнадцатилетний, по некоторым версиям, слабоумный брат Иван. Фактически же власть перешла в руки его талантливой и властной старшей сестры, царевны Софьи. Петр вместе с матерью оказались в нелегком положении: их отправили в село Преображенское, по сути в принудительное заточение. Каждую минуту юный царь и его родные могли ожидать ссылки куда-нибудь на Урал и мучительной смерти.

У Натальи Кирилловны не было ни просвещенных советников, ни твердого характера, который позволил бы ей влиять на бойкого сына. Мальчик рос, как сейчас бы сказали, неблагополучным подростком.

Грамоте юного царя обучал дьяк Никита Зотов, но он пошел по пути наименьшего сопротивления. С тех пор как Петру исполнилось 14 лет, вместо занятий письмом и чтения книг наставник и подопечный вместе выпивали.

Петр I, вероятно, самый необразованный из людей, когда-либо занимавших российский престол. Только посмотрите на его почерк: каждая написанная фраза занимает полстраницы. Письменная речь едва отличается от разговорной.

Зато, в том числе и благодаря слабоволию матери, Петр пользовался неслыханной для наследника престола свободой. Он мог бывать там, где вздумается, а программу своего обучения формировал, подобно ученикам современной школы Монтессори, самостоятельно – только из того, что ему нравится.

На практике обнаружилось, что у Петра всего два подлинных интереса: игра в войну и всевозможные технические устройства. Всем хорошо известны юношеские увлечения Петра – потешные полки и визиты в Немецкую слободу. Собственно, ничего удивительного тут нет – нормальный мальчишеский вкус.

Потешные войска Петр набирал отчасти из уличных беспородных мальчишек, отчасти из отпрысков аристократических семей. Все вместе они составляли Преображенский и Семеновский полки, которые поначалу казались детской имитацией, но в конце концов стали основой российской регулярной армии. Напрасно никто, включая старшую сестру Софью, не считал забаву юного царя чем-то стоящим особенного внимания. Когда в 1685 году по приказу Петра была сооружена потешная крепость Пресбург, юные семеновцы и преображенцы атаковали ее с помощью настоящих пушек. Никакой жалости, никакого притворства. Все всерьез: выстрелы, лужи крови, убитые, раненые.

Знаниями по военному делу с Петром охотно делились его друзья из других стран.

Когда Петру было около 14 лет, князь Яков Долгорукий подарил ему астролябию. Оказалось, что никто не представляет, как ею пользоваться. Загадку помог разрешить голландец Франц Тиммерман. С тех пор Петр и стал частым гостем в иностранном квартале Москвы.

В Немецкой слободе жили не вполне типичные европейцы. Тогдашняя Россия для Европы была чем-то вроде нынешнего Ирана или Саудовской Аравии. Здесь много платили, особенно тем, кто понимал в военном деле. Репутация на родине не имела никакого значения, брали всех, но риски были высоки: то ли вернешься из России, то ли сгинешь. В Москву приезжали в основном те, кто чем-то провинился у себя дома, – авантюристы, неудачники или даже просто преступники. В русской столице образовалась этакая пиратская вольница для западноевропейских аутсайдеров. Петр слушал их рассказы о чужой жизни, но главным образом его восхищали необычные приспособления и информация об их устройстве. Кроме того, здесь он учился читать карты, стрелять из пушки, разбираться в устройстве мушкета.

Бывают такие мальчики, которым все, что связано с ручным трудом, дается с легкостью. В этом смысле Петр был «великий ПТУшник» (так в советское время несколько пренебрежительно называли учащихся профессионально-технических училищ, которые не получали высшее образование, а приобретали рабочие специальности). Так вот Петр, далекий от академических знаний, освоил в конце концов не меньше пятнадцати ремесел: был он и плотником, и кузнецом, и оружейником, и боцманом, и поджигателем фейерверков.

Его самая загадочная и важная для нашего повествования мания, непонятно откуда взявшаяся у выросшего вдали от большой воды человека, – страсть к мореплаванию. Она началась с ботика, который Петр однажды обнаружил случайно в амбарах льняного двора в Измайлове, велел отремонтировать и использовал в своих первых опытах навигации. Море царь впервые увидел во время поездки в Архангельск – и сразу в него влюбился. Кажется, это был не столько стратегический интерес, сколько эстетическое благоговение.

В 1689 году Софья сообразила, что чудаковатый отрок, играющий в войну и интересующийся заморскими механизмами, превратился в жесткого юношу, не знающего укорота, но было уже поздно. Она попыталась было отправить войска расправиться с братом, но маскулинность и видимая безжалостность молодого царя нравилась дворянству больше, чем основанная при Софье Славяно-греко-латинская академия, да и вообще женское управление. В результате Петр получил всю полноту власти, Софья отправилась в заточение в Новодевичий монастырь, а брат Иван оставался царем еще семь лет до своей смерти, но лишь номинально.

Петр и в качестве правителя вел себя эксцентрично. В 1697 году он отправился в заграничную поездку, хорошо известную как Великое посольство. Сам по себе факт визита русского царя в Европу был чем-то неслыханным. Еще более удивительно, что путешествие гораздо больше напоминало «стажировку в мастерской», чем «паломничество в храм». В Нидерландах Петра привлекали не Эразм Роттердамский и не Спиноза, а возможность приобрести дополнительные навыки ручного труда.

Большую часть времени, проведенного в Нидерландах, Петр потратил на изучение корабельного дела. Он, якобы инкогнито, работал плотником на верфи.

Интерес Петра к Европе, несомненно, был в первую очередь интересом к ее научно-техническим достижениям. Ему нравился тамошний быт – менее формализованный и более уютный, чем тот, к которому он привык в Москве.

Когда Петр, ненавидящий старый, «византийский» уклад, грезил о сближении России с Европой, он вовсе не предполагал появление парламента, независимого суда и свободы собраний. Его привлекала исключительно материальная сторона дела. Он мечтал привнести в повседневную жизнь некоторые технические усовершенствования, но главное – получить выход к морю и обзавестись собственным флотом.

Самый успешный урбанист в истории

Петр планировал добиться того, чтобы у России появился выход к Азовскому морю. Заполучить его позволила бы война с Османской империей. Собственно, первоначальная дипломатическая цель Великого посольства состояла в том, чтобы найти для нее союзников. Сделать этого не удалось.

Зато получилось собрать коалицию, готовую ввязаться в войну со Швецией, к тому моменту полностью контролировавшей выходы к Балтике. В 1700 году против Швеции выступили Саксония, Датсконорвежское королевство и Россия.

Северная война началась для ее инициаторов неудачно. Дания почти сразу оказалась вынуждена заключить со шведами мир. Войска Петра I потерпели поражение под Нарвой. Но шведы завязли в Польше. Тогда русский царь решил зайти по-другому – получить для начала выход к Балтийскому морю со стороны Невы. Уже осенью 1702 года его войска захватили Нотебург, одну из двух шведских крепостей, стоявших на пути к Финскому заливу. Вторую, Ниеншанц, Петр успешно атаковал весной 1703 года. Путь к Балтике оказался открыт.

Двигаясь по Неве в сторону моря, Петр заприметил остров, который показался ему удачным, чтобы организовать оборону только что завоеванных земель. По-фински он назывался Янисаари, то есть Заячий остров. 27 мая 1703 года на нем была заложена безымянная деревянная крепость. Только спустя месяц с небольшим она получила название – Санкт Питер Бурх. Тогда никто еще не мог и представить, что вокруг нее может вырасти хотя бы маленький городок.

Впервые такая идея возникла, видимо, из довольно прагматичных соображений. Наличие города на берегах Невы упростило бы логистику войны. Первые два здания поставили на соседнем с крепостью острове – Березовом, нынешнем Петроградском. Для Петра I построили деревянный сруб на две комнаты, раскрашенный под кирпич. Хоромы ближайшего сподвижника царя, Александра Меншикова, были куда солиднее – двухэтажные.

В 1704 году на противоположном от крепости берегу Невы, чуть ниже по течению, царь распорядился устроить корабельные верфи – на том месте, где и сейчас стоит здание Адмиралтейства.

Поначалу в Санкт-Петербурге даже не мостили улиц: не было уверенности в том, что эти земли надолго останутся за Россией. К 1705 году за крепостью стояло всего около полутора десятков жилых домов, которые честнее было бы назвать хижинами.

Существуют предположения, что Петр на протяжении многих лет планировал перенос двора и администрации в новое место. Ни одного письменного свидетельства о подобных намерениях нет, однако в их пользу говорит скорость, с которой Санкт-Петербург превратился из более или менее случайного поселения в любимое и пестуемое детище царя.

Уже в 1706 году письма, написанные с берегов Невы, он подписывал «из парадиза». Очевидно, этот речевой оборот не отражал действительного положения вещей. Примерно в то же время адмирал Корнелиус Крюйс жаловался, что ему приходится спать под открытым небом, потому что для строительства зданий не хватает стройматериалов. Скорее всего, Петр стал представлять себе Петербург как идеальный город из своего воображения и первые годы сам занимался его планированием.

У него не было и не могло быть какой-то структурированной урбанистической идеи. Решения он принимал по наитию и как будто бы хаотично.

Есть мнение, что Петербург строился по образцу Амстердама. Нева должна была стать новой Шельдой, Финский залив – русским Северным морем.

Безо всяких сомнений, столица процветающих тогда Нидерландов во многих отношениях очень нравилась Петру. Однако его понимание устройства города было до известной степени поверхностным, можно сказать даже – простецким. Он запомнил стройные ряды фасадов вдоль каналов, сравнительно прямые улицы, передвигающиеся по воде лодки. Он не изучал особенностей структуры Амстердама, их связь с ландшафтом, экономическим укладом и привычками бюргеров. Скорее, он отмечал для себя наиболее яркие, выделяющиеся особенности европейских столиц и копировал их – так, как сам понимал. Из распоряжений, которые царь отдавал относительно строительства Петербурга в первые годы, складывается впечатление, что их автор пытается интуитивно воспроизвести некие обобщенные образы, увиденные где-то.

Легко предположить, что, когда Петр в самые первые годы после закладки Петропавловской крепости распорядился замостить деревом оба берега Невы, он представлял себе что-то наподобие сплошного ряда домов вдоль каналов в Амстердаме. Вопрос в том, насколько хорошо и с самого ли начала он понимал, из каких именно особенностей застройки складывается подобный пейзаж.