Томаса коробит такой вопрос в устах двенадцатилетней девочки, ему хочется, чтобы внучка замолчала. Вместо этого он кладет руку ей на плечо, и Джордин бросает на него недовольный взгляд.

Уилсон проводит пальцами по губам, словно пытаясь отыскать там нужные слова.

– Они в надежных руках, – произносит она наконец. – Но сейчас нам нужна твоя помощь, Джордин. Не могла бы ты ответить на несколько вопросов?

Поскольку Джордин молчит, вмешивается Томас:

– Конечно, она ответит на твои вопросы. Верно, Джордин?

Уилсон осторожно, словно к раненому животному, приближается к девочке.

– Садись, Джордин, – приглашает она, и они устраиваются на круглых табуретах перед стойкой. – Когда ты в последний раз видела Кору и Вайолет? – Голос у Бри мягкий, теплый.

– Не знаю. Уже поздно было, – говорит Джордин.

– Поздно вчера вечером? – уточняет капрал ласковым голосом.

– Да, я уже собиралась домой.

– Значит, ты ушла? А в котором часу, можешь вспомнить?

– Не знаю, поздно. После полуночи, – бормочет Джордин, уставясь в пол.

– И всю дорогу от дома Коры ты шла пешком? Это же почти в двух милях отсюда. Почему ты не осталась? – Томас раздражен и говорит резко. В последнее время его обожаемая внучка дерзила и огрызалась все чаще, и понять причину враждебности и справиться с ней он был не в силах.

– Я просто хотела вернуться домой. – Глаза Джордин наполняются слезами. Она упирается лбом в барную стойку.

– Не знаю, что там случилось, но она пришла около получаса назад, – встревает из-за стойки Кевин. – Сказала, что дома закончились молоко и хлопья, и собиралась позавтракать здесь.

Уилсон умолкает, дожидаясь, пока Джордин перестанет плакать. Не дождавшись, вздыхает и поднимается.

– Давай-ка вы с дедушкой приедете в участок, Джордин, и там мы еще поговорим. Нам бы очень пригодилась твоя помощь. Где-то ходит мерзавец, который причинил боль твоим подругам. Все, что ты нам расскажешь, поможет его поймать. Поняла?

Джордин смотрит искоса, всхлипывает и кивает.

– Иди умойся, – говорит Томас, – а потом поедем в участок. Хорошо?

– Но я ничего не знаю. – Джордин вытирает глаза. – Не знаю, что сказать.

– Просто говори правду, – советует Томас. – А в полиции сами решат, важно это или нет.

Трое взрослых наблюдают, как девочка, сгорбившись, уходит в уборную.

– Господи, – бормочет Кевин, когда Джордин уже достаточно далеко и не может их слышать. – Что же случилось с детьми?

– Не знаю, – отвечает Уилсон, – но крови было чертовски много. Когда мы приехали, Кору Лэндри уже загружали в машину скорой помощи. Выглядела она очень-очень плохо. Другая девочка появилась через несколько минут тоже вся в крови. Ее посадили в полицейскую машину и отвезли в ту же больницу.

– Джим Лэндри ведь, кажется, держит магазин бытовой техники? – спрашивает Кевин.

– Да, а ее мама работает в начальной школе. Хорошие люди, – говорит Томас. – Это произошло у них дома?

– Нет, на старом железнодорожном вокзале, – поясняет Уилсон.

– На вокзале? – удивляется Томас. – Что они делали на путях так поздно ночью?

– Одна женщина выгуливала там собаку, обнаружила Кору Лэндри и позвала на помощь. – Уилсон качает головой. – Никогда не видела ничего подобного.

Джордин выходит из дамской комнаты. Лицо в пятнах, глаза красные.

– Жду вас и Джордин в участке через час, – говорит Бри, и глаза Джордин снова наполняются слезами.

– Я не хочу… – начинает она, но капрал жестом останавливает ее.

– Это не просьба, Джордин. Кто-то здорово уделал твоих подруг, – говорит она и направляется к выходу. – До скорого.

– Пошли, Джордин, – тянет внучку за руку Томас. – Тебе нужно одеться, а потом мы поедем в полицию. Справишься один, Кевин?

Кевин заверяет, что у него все под присмотром, и Томас с внучкой молча переходят в соседнее здание. Дома Джордин бежит вверх по лестнице в свою спальню. Запах свежесваренного кофе притягивает, и Томас, жаждущий бодрящей порции кофеина, слишком резко хватает колбу и выплескивает обжигающую жидкость на рубашку. Ну вот, ошпарился, да еще рубашку промочил. Ругаясь, он быстро скидывает ее, идет в маленькую прачечную и бросает рубашку в корзину, уже переполненную грязной одеждой. С тех пор, как Тесс попала в больницу, до всякой повседневной домашней работы вроде стирки и даже простой уборки руки почему-то не доходят.

Томас достает из сушилки чистую клетчатую рубашку. Мятая. Нет, он, конечно, и сам умеет гладить, очень даже умеет, просто Тесс всегда говорит, что ей не в тягость, вот он и разбаловался. Томас смотрит на часы. Гладить уже некогда: Уилсон ждет их в ближайшее время. Он натягивает мятую рубашку и пытается разгладить складки пальцами.

Пара кроссовок и куртка Джордин небрежно брошены рядом со стиральной и сушильной машинами. Сколько Томас ни напоминает внучке, чтобы убирала за собой, никакого толку. Он часто складывает разбросанные вещи Джордин в корзину для белья и ставит ей на кровать, надеясь, что мимо такого короба она не сможет пройти.

Как бы не так. Со вздохом он наклоняется и поднимает куртку из светло-голубого флиса, которая стоит примерно на пятьдесят долларов больше, чем должна бы. Подумать только, даже в их богом забытом городишке фирменный ярлык имеет значение. Томас находит это смешным, но Тесс говорит, что для Джордин важно вписаться в коллектив, особенно когда рядом нет мамы с папой.

Томас бросает грязную куртку и кроссовки в корзину, наполненную другими вещами своенравной нерадивой внученьки, но тут его внимание привлекает темное пятно на голубом флисе. Он выуживает куртку из общей кучи и принимается рассматривать кляксу на манжете. Большая, сантиметров десять. Его первая мысль, что это шоколад и удалить его с ткани будет непросто, но пятно скорее красное, чем коричневое. Он подносит манжету к носу, и вместо приторного аромата сластей в нос бьет металлический запах меди.

Он трет пятно пальцем, и на коже остается ржавый налет. Кровь. Томас осматривает всю куртку, но, похоже, пятно только одно, на самом краю рукава.

Джордин ничего не говорила о травмах, не жаловалась, что недавно упала или поранилась. И крови-то немного. Говорить не о чем. И все равно. Он думает о Коре Лэндри, лежащей на больничной койке с ужасными кровавыми ранами.

Томас отворачивается от корзины, куда давеча сложил туфли Джордин, расческу для волос, пару носков, футбольный мяч и стопку книг и журналов, несет куртку к раковине и включает холодную воду. Потом лезет в шкаф за пятновыводителем и нашатырным спиртом. Было бы обидно, думает он, энергично оттирая упрямое пятно, совсем испортить хорошую вещь.

Д-р Мадлен Гидеон. 14 сентября 2018 года

По поводу Коры Лэндри мне звонили в апреле прошлого года. Я ворвалась к себе в кабинет, чтобы проверить сообщения и кое-что исправить в некоторых документах перед следующей встречей. У меня оказалось четыре голосовых сообщения. Один от родителя пациента с просьбой перенести прием, два от фармацевтических представителей и один от коллеги-врача из больницы – Лео Сото, врача приемного отделения с грудным бархатистым голосом и мягкими тактичными манерами. Он просил меня подъехать к ним, если будет время. Рано утром на машине скорой помощи привезли девочку с ножевыми ранениями. Ее мгновенно перевели в хирургию, чтобы зашить раны, полученные в результате нападения. И кроме того, предстояло изрядно потрудиться над восстановлением лица.

Поскольку девочка подверглась нападению, доктор Сото предполагал, что пострадавшей и ее родным понадобится психологическая поддержка. Помню, как посмотрела на часы. Я была связана по рукам и ногам бумажной волокитой, к тому же вскоре предстоял следующий прием. Но случай, о котором рассказал доктор, вызывал интерес.

После звонка доктора Сото я двинулась по лабиринту больничных коридоров и переходов, которые в год пропускали через себя более двадцати тысяч обычных пациентов и более тридцати тысяч экстренных. Я была всего лишь одним из примерно семисот врачей, работающих в больнице, но мне нравились здешняя суматоха, напряжение умственных сил и разнообразие случаев. К тому же для меня, разведенной и бездетной, персонал клиники оставался единственной семьей. Чтобы добраться из башни, где располагалась психиатрия, в приемное отделение, я спустилась на лифте на три этажа и прошагала около мили по коридорам.

– Спасибо, что пришли, Мадлен, – поприветствовал меня доктор Сото, высокий и стройный темнокожий мужчина с аккуратно подстриженными седыми волосами и такими же усами. Мы были почти одного роста: он со своими ста восьмьюдесятью тремя сантиметрами и я на небольших каблуках. – Отведу вас к Коре и ее родителям, – сказал врач. – Девочка сейчас под сильными седативами, но если вы просто скажете родителям несколько слов и поясните, как им помочь дочери, уверен, это будет полезно.

– Конечно, – согласилась я.

После осмотра и анализов каждого пациента в отделении неотложной помощи кладут в отдельную палату, чтобы защитить от безумного темпа больничной жизни. За раздвижной дверью из оргстекла на койке лежала девчушка, еще даже не подросток. Раны на лице были скрыты бинтами, но я все равно поняла, что повреждения значительные.

– Мы не осмелились ее зашивать, – пояснил доктор Сото. – Скорее всего, это работа для пластического хирурга, и не самая простая. Мы же на данный момент лишь лечим спавшееся легкое и даем антибиотики. Самая большая моя забота – спасти левый глаз пациентки. Скоро ее повезут на операцию. Честно говоря, я очень волнуюсь за родителей. Мать, конечно же, убита горем, это понятно, но отец еще и невероятно зол. – Доктор Сото помолчал, словно не решаясь говорить дальше.

– Злость понятна, – подключилась я, чувствуя себя вуайеристкой. Через стеклянную дверь мне было видно, как навзрыд плачет мать, сидя рядом с кроватью и держа дочь за руку. Отец стоял спиной к стене, скрестив руки на груди. Невысокого роста, широкогрудый, крепко сложенный, он был, похоже, готов лезть из кожи вон, чтобы наказать обидчика.

– В полиции уже знают, кто напал на девочку? – спросила я, и доктор Сото покачал головой. – Сами родители под подозрением? – Мне до дрожи не хотелось об этом спрашивать, но пришлось. Уж очень много я видела детей, которым причиняли самые разнообразные страдания, и потому не могла исключать из круга подозреваемых ближайших родичей, которые, по идее, должны любить своих малышей больше всего на свете.

Доктор Сото не мог мне ответить. Он вообще мало что знал, кроме того, что маленькая девочка подверглась зверскому нападению.

– Что ж, – глубоко вздохнула я. – Пойду узнаю, удастся ли помочь и чем.

Дело № 92–10945. Из дневника Коры Э. Лэндри

31 октября 2017 года

Круто: на уроке обществознания мистер Довер поручил нам по-настоящему классный проект. Сначала я подумала, что он опять заставит нас писать сочинение про Хэллоуин, как мы делаем каждый год. Но вместо перечисления любимых конфет или самых удачных костюмов мистер Довер предложил нам выбрать напарника и поработать над исследовательским проектом.

Вчера он заявился в класс в костюме какого-то чудака из старых времен: белая рубашка, жилет, короткие штаны, гольфы и туфли с пряжками. На нем даже была высокая шляпа, которые носили в колониальные времена. А в руках мистер Довер держал фонарь и серебряную чашу. Но мы все уже успели сообразить, что он не собирается просто так рассказывать нам про свои задумки, поэтому, когда мы перестали смеяться, Эндрю крикнул:

– Эй, да это же Джордж Вашингтон!

А Гейб возразил:

– Нет, это Александр Гамильтон! – и принялся читать рэп из мюзикла.