По обычаю женщина должна почувствовать боль от дефлорации. Это ее плата за первородный грех. Я знала, что во время сексуального возбуждения твоя плоть может увлажниться самостоятельно, но… смысл традиции был как раз в том, чтобы не настраивать эти самые струны в душе женщины…

Открыто посмотрела на него… Сорвись, Карим. Сорвись. Ради своей страны я пожертвую гордостью и своей честью. Возьми меня, как оголодавшее животное, а после я утру свои слезы и выплюну тебе в лицо, что теперь моя земля свободна…

Он не шевелился. Рассматривал мою плоть, словно бы трогал. Кассия уверяла, что я вся красивая, как произведение искусства. Что во мне есть тонкость, манкость и холодность северной матери, но и огонь бабилонянки- и эти лед и пламень не дадут мужчинам выбора… Что это я, кто всегда будет делать выбор за них…

Откинулась на подушку, глубоко вздохнув. Напряглась, когда услышала скрип. Он встает и подходит ближе… Ну же…

Сорвись…

– Ты играла с собой когда-нибудь, Инна?– вдруг спрашивает он меня на русском, совершенно обескураживая.

Точно. Его мать русская. Он говорит на этом языке точно так же, как это делаю я- свободно. Зато вокруг никто не понимает. Вот его умысел.

Молчу, закусив губу. А он усмехается.

Снова трогает взглядом.

Красивый! Если бы не был таким жестоким и бессердечным, я бы сказала, что самый красивый, кого мне довелось видеть…

–Потрогай свои соски,– снова приказывает. Теперь хрипло.

Вся дрожу. О раздражения, отвращения и злости… Каков же гад… Каков!

Но делаю то, что он говорит.

Касаюсь грудей- и черт! Меня подбрасывает! Подбрасывает, как от удара тока. Ток отдает в низ живота.

Спираль в паху начинает расти и раскручиваться.

Его грудь тоже вздымается. Яростно, порывисто. Он не стесняется эмоций. Совершенно.

– Ниже…– снова приказывает,– проведи к низу живота.

Хриплый шепот на русском заставляет застыть всех. Они видят это безобразие. Господи, он не прикоснулся ко мне, а меня уже поимел…

Снова делаю так, как он говорит. Чересчур порывисто, нервно, потому что стесняюсь до чертиков.

Вот такого откровенного взгляда превосходства, вот такого темного мужского интереса…

– Нырни туда,– продолжает он. Трогаю свой бутон, развожу лепестки, замираю…

Карим смотрит прямо туда и облизывает свои губы.

Глава 12

Наверное, я была проклята при рождении. Мать рассказывала мне перед смертью, что родственницы мужа так и не приняли ее в свое архаичное, закрытое общество – чужачку из заснеженной России, которая слышала проклятия в свой адрес всякий раз, когда отворачивалась.

Это не помешало отцу самозабвенно и страстно пронести их любовь до самой ее смерти. Он привез мать из Сибири после окончания учебы в Советском Союзе вопреки всем законам и устоям. Ну, и наделала же шуму «невеста с Севера» для единственного сына правителя Бабилонии.

Дворцовые тайны, козни, неведомая культура… Я помню, как мама говорила, что пару раз думала, что не выдержит и сбежит… Но каждый раз отец зацеловывал ее злость и вымаливал еще один шанс…

Родители отца заняли выжидательную позицию, надеясь, что чужачка скоро надоест молодому Зороху и он утратит к ней интерес… Не случилось…

Спустя несколько лет родители отца погибли в авиакатастрофе. Так мой папа стал новым молодым главой небольшого, но древнего и самобытного государства, вольным принимать решение за себя… Он сделал мою мать своей единственное женой и правительницей. И поклялся более не брать другой женщины… На удивление русская жена с белоснежными волосами ниже бедер пришлась тогда политически кстати. Хоть местные женщины и ненавидели ее, называя колдуньей снега, укравшей сердце их завидного мужчины, в среде арабских правителей тогда было немало тех, кто подобно моему отцу, выбрал себе в спутницы жизни русских женщин, чья красота не могла оставить равнодушными горячие восточные сердца.

Эту тенденцию понимали и многочисленные советники Зороха, которые стремились обеспечить затерянной во времени и цивилизации стране ее стабильность через лавирование между интересами региональных держав.

«Русский медведь», великая держава, помогала своим союзникам на Ближнем Востоке. Эти браки были своего рода физическим воплощением дружбы и любви между народами.

По злой усмешке судьбы, теперь я должна была стать женой мужчины, родившегося именно от такого союза. Кариму Увейдату было тридцать четыре года. Его матерью была загадочная красавица Влада из России, некогда приехавшая журналисткой в охваченную войной Сирию. Страсть властного Васеля Увейдата, будущего всесильного премьера страны, к молодой русской девушке повлияла, как сейчас кажется, не только на их судьбу, но и на судьбу всей Сирии¹… От этого союза родились трое детей- двое сыновей и дочь. И вот, один из них был назначен проведением стать моим мужчиной… Или палачом?

Что это было- проклятие? Незавидное стечение обстоятельств? Просто моя неудача?

Как только над Бабилонией нависла угроза, все начали обращаться к прошлому и вспоминать мою мать и ее появление в этих землях… Невиданная дерзость- впервые рядом с правителем чужачка, да еще и с немыслимым цветом волос и глаз… Жрецы недобро качали головой и говорили, что ее появление вызовет гнев богов, что неприступная Бабилония будет разрушена спустя тысячелетия… Отец их не слушал. До последнего он правил справедливо. Народ не роптал и жил хорошо. Но когда Карим пришел на наши земли, злые языке не забыли вспомнить о том, что его появление неслучайно… Вот она, кара! Старик-таки поплатился! Нашей кровью поплатился и честью наших дев!

Так шуршали языки за спиной, подобно диким змеям.

А отец был слишком разбит и деморализован, чтобы как-то ответить…

Когда Карим сказал, что собирается брать меня в жены, сомнений в том, что это единственный для меня вариант не было. Я была плодом проклятья… Ребенком от чужачки… Мои белые волосы вызывали страх, шок, отчуждение… Так было и с мамой, наверняка. Наверное, потому отец и наказал всем ходить покрытыми с головы до ног… Не верю, что дело только в ревности. Он не был злым, авторитарным и жестким человеком…

За меня он не боролся. Да и я сама все равно бы принесла себя в жертву… Может быть, хоть так я бы смогла искупить вину за грехи родителей, отдать дань своему народу…

– Девочка моя, не спишь?– услышала за спиной голос Кассии, вглядываясь в очертания погрузившегося в сон города. Завтра на рассвете я его покину…

– Куда до сна…

Кассия понимающе хмыкнула и обняла меня руками сзади.

– Возможно, мы посетим и Сирию, Иннана, мою родину. Там ведь живут его родители… Ты увидишь эту красивую страну…

Повернулась к милой няне и улыбнулась ей.

– Не стоит рассчитывать на нормальные отношения между мной и Каримом, дорогая Кассия. Уж чего-чего, а семейных застолий и визитов вежливости между нами не будет. И не только потому, что он такой человек. Потому что…– я нервно сглотнула,– я надеюсь, что этот брак разрушится еще до завершения праздника Акиту…

Кассия тяжело вздохнула.

– Может быть, было бы благоразумнее оставить агонию мести? Он заинтересован в тебе, попробуй построить с ним нормальные отношения… То, что он отказался от обряда…

– Говорит о его похоти…– усмехнулась я,– только и всего… Кассия, нельзя поддаваться соблазну прогнуться перед сильнейшим. Не забывай, эти люди пришли на нашу землю с разрушением. Они насиловали наших девушек.

– Насиловали?– усмехнулась Кассия и отвела глаза,– я видела поведение наших девушек на обряде во время твоего танца… После вашего ухода началась настоящая вакханалия. Сомневаюсь я, что и тогда кто-то был против… Молодежь здесь устала жить в Средневековье, Инна. Они хотят перемен. Девушки буквально мухами облепили пришедших мужчин. А уж твой Карим…

– Он не мой!-резко перебила его я…

Кассия недобро вздохнула.

– Ты играешь с огнем, Инна. С огнем, который пылает не в храме, а в его груди. Он дракон…

– Он всего лишь ханжа. Высокомерный и авторитарный…

– Тебе может понравиться быть с ним как с мужчиной… Я видела, что он тоже тебя волнует… И ему понравится… Я не сомневаюсь…

Внутри все топорщилось и напрягалось. Мне не нравился наш разговор. Совсем…

– Более того, Кассия. За эти дни до третьего ритуала я должна влюбить его… Карим должен начать испытывать ко мне реальные чувства… Иначе мой план сорвется… Я не имею права на ошибку. Он должен отказаться от третьего ритуала, чтобы я была свободна!

Кассия снова недобро покачала головой.

– Опасные игры, девочка… Опасные игры, которые очень легко могут стать жестокими…

Я снова посмотрела на погруженный в сон вечный город… Сейчас он затаился в драматической тишине…

– Какие игроки, такие и игры…– задумчиво произнесла я.

Глава 13

Я чувствую на себе его взгляд- тяжелый, даже не стремящийся скрыть свое внимание. Карим изучает меня, как подопытную зверушку. А спустя какое-то время, когда вертолет набирает высоту, а я отрешенно смотрю в окно, снисходительно усмехается.

– Летала когда-нибудь на вертолетах?

Мне сейчас хочется сострить и рассмеяться. Сказать что-то в стиле того, что мне неведомы эти железные крылатые машины из ада и он сейчас просто перевернул мое сознание, но… внутренний азарт почему-то говорит, что мне стоит промолчать… Пока…

Сделать вид, что я жуть как боюсь и не слышу его вопроса, объятая ужасом тряски в жутком агрегате, уносящем меня от земли.

Он снова хмыкает. И на лице даже какая-то тень сочувствия…

– Потерпи немного. Это вертолет последней модели на водородном двигателе. Ты еще не знаешь, какой бывает настоящая тряска в тех машинах, которые использовались раньше для перелетов по гористым местностям. Воздушные массы блокируются неровными хребтами и создают воздушные ухабы на трассе… Полтора часа- и мы будем на месте…

Я вживаюсь в роль. Наверное, даже бледнею. В сущности- мне много и не надо. Если уж не вертолет, то как минимум неизвестная гнетущая реальность впереди все равно вселяют в меня ужас. Я правдоподобно вцепляюсь пальцами в мягкую обивку сидения, что снова не остается им не замеченным.

Ну да, в целом можно смело сказать, что я уже начала себя вести как девушка-Маугли.

Когда спустя полчаса за окном появляется испещренная береговая линия, он снова отрывает внимание от своего космического вида планшета и говорит, словно бы опять снизойдя до меня свысока.

– Внизу моя родина. Сахель. Побережье Средиземного моря. Через тридцать минут сядем в Пафосе.

– Почему Кипр?– все-таки решаюсь на нейтральный диалог с ним,– отец не смог поделить земли между всеми наследниками в Сирии?

Карим хмыкает.

– Мне не интересна власть в традиционном понимании слова, Инна. Власть в таком виде- это оковы. Это правила и ограничения. Вон, посмотри на себя. Ты вся скована этими цепями. Они даже в твоем воображении. Кипр-оптимальное место как плацдарм. Рядом, удобно, свободно, красиво… Оттуда контролирую все свои проекты, ни перед кем не отчитываюсь, не имею лишних глаз, но погружен во все сферы своих интересов. Я построил насыпной остров в нескольких километрах от Пафоса, знаешь?

– Как-то не приходилось ранее интересоваться твоими проектами и достижениями,– отвечаю едко, едва сдерживая раздражение от его высокомерия и даже хвастовства что ли.

Снова хмыкает и опять прилипает в экрану.

Дальше мы не говорим.

Я вышла из самолета в теплый кипрский вечер последней – жара уже не душила, но асфальт еще хранил ее память. Карим ждал у подножки трапа, в солнцезащитных очках. Телефон у уха, увлеченная беседа… Ни слова, просто кивок в направлении авто – и я села в пассажирское сиденье ламборгини, стараясь не касаться его руки.