– Ах, да, в этом-то и проблема. Вы, люди, идете по этому миру так, будто он создан для вас, но не в соответствии с вашими запросами. Как будто все, что здесь происходит, исключительно вам одним доставляет неудобство. Нет. Вы делите этот мир со всеми остальными, и когда оставляете беспорядок, это и наша проблема. Итак, наши великие предки, бактерии, они должны есть пластик и бороться с вашими антибиотиками, чтобы сохранить нам всем жизнь. И посмотрите на это старое дерево гульмохар там внизу – оно должно вырастить цветы больше и ярче, чтобы вы его не срубили и не испортили воздух еще хуже. И подумайте о бедных собаках, потомках великих волков, – им приходится унижаться, чтобы вы были спокойны, потому что все мы страдаем, когда вы теряете рассудок. Видите ли, на этой Земле все заботятся об остальных. Кроме вас, людей. Вы даже о себе не заботитесь. И какой у нас выбор? Мы должны делать это для вас, верно? А поскольку мы, стервятники, уже давно наблюдаем за вами, мы помогаем разобраться с вашей самой большой проблемой: запоминаем ваши прошлые ошибки, чтобы вы их не повторяли. Вот почему при ХАХА был создан Департамент исторической корректировки.

– Хм-м… ХАХА?

– Хронологическая Адаптация Хаотических Актов. Это не повод для смеха, мистер Шарма. Согласно закону, мы обязаны вести надлежащий учет всего происходящего в хронологических архивах. Так мы помогаем вам помнить. Помогаем рассеять туман прошлого, скрывающий от вас настоящее, помогаем разобраться – в одном деле за раз.

– Ну ладно, – пробормотал Ади, как будто понял, и стервятник глубоко вздохнул.

– И моя работа, как ДСС и ЗГД, связана с видеофайлами – очень запутанными записями – такими, как дело вашей семьи. Итак, если сложить сто ответов в один, мистер Шарма, это означает, что я здесь, чтобы решить ваши семейные проблемы.

– Ой. Хорошо.

– Я знаю, о чем вы думаете. Почему такое ответственное лицо выполняет такую ослиную работу, да? Не в обиду нашим друзьям-ослам, хр-хрр, – стервятник издал звук, нечто среднее между карканьем и хихиканьем.

– Э-э, я не…

– Что я могу сказать, мистер Шарма? Таково состояние Департамента в эти дни. Нехватка кадров, сокращение бюджета, климат ухудшается день ото дня… но давайте сосредоточимся на работе, – стервятник дернул головой, словно отбрасывая собственные заботы. – Вернемся к вашему первоначальному вопросу: что мне нужно? Об этом вы хотели меня спросить, да? Позвольте мне ответить: я хочу только того, чего хотите вы.

– И… вы знаете, чего я хочу?

– Да, мистер Шарма. Вы хотите перестать жить в постоянном страхе, как маленький мальчик, верно? Хотите вырасти, стать мужчиной, да?

– Ну… типа того. То есть… да.

– Конечно. В конце концов, это вполне естественно. К вашему возрасту большинство животных уже достигают полной зрелости, а некоторые считаются старыми. Даже вы, люди, прежде взрослели быстрее. Ваш Акбар Великий^[15] был всего на год старше вас, когда стал императором Индии. Теперь вас родители ничему не учат. Обращаются с вами как с детьми, даже когда у вас уже есть свои дети.

– Это правда, – пробормотал Ади. – А иногда уходят и даже не говорят нам куда.

– А, вы имеете в виду вашу маму, верно?

– Подождите, так вы знаете, куда она ушла? И знаете, когда вернется?

– Этой информацией я не обладаю, нет. Но если вы хотите выяснить, куда она ушла, вам нужно начать с того, откуда она пришла.

– Хм-м… что?

– Ох, мистер Шарма, – стервятник вздохнул. – Придется нам начать с самого начала.

– О чем вы говорите?

– Вы знаете, когда человек взрослеет?

– Когда перестает разговаривать с птицами?

– Когда у него открываются глаза, мистер Шарма. Когда он начинает видеть. И вы будете рады услышать, что это действительно одна из ваших областей знаний. Без сомнения, вы уже это знаете, поскольку прочитали о стервятниках все, да?

– Да, я знаю, у стервятников отличное зрение, они могут разглядеть дохлую крысу или что-то еще с высоты в несколько миль.

– Верно. И у меня как высокопоставленного чиновника есть дополнительные полномочия. В то время как большинство моих коллег могут видеть только в пространстве, я могу видеть и во времени.

– Еще скажите, что и путешествовать во времени, – он не мог скрыть скепсиса. О таких путешествиях он знал все. «Назад в будущее» входил в пятерку его самых любимых фильмов на все времена.

– В техническом смысле во времени мы не путешествуем. Мы только видим подлинные воспоминания, как их записали наши чиновники, без трещин. Вы можете это воспринимать как воспоминание о чем-то, чего не видели.

– Но ведь это же бессмыслица. Как можно вспомнить то, чего не видел?

– Воспоминаниями можно поделиться, мистер Шарма. То, что забывает один человек, помнит следующий. И то, что вы все забыли, мы помним до сих пор. Только потому, что бережно храним все записи в нашем…

– Подождите, – сказал Ади. – Вы сказали, что мы это увидим? То есть вы можете мне это показать?

– Ну разумеется! Что я, по-вашему, пытаюсь объяснить? Но должен вас предупредить: существуют строгие правила доступа к Историческим архивам. Первый: вы можете видеть файлы, имеющие отношение только к одному человеку, в данном случае к вашей маме, миссис Таманне Шарма. Второе: вы можете получить доступ к каждому файлу только один раз, поэтому, пожалуйста, уделите ему стопроцентное внимание. И третье: вы должны вести себя прилично.

– Что значит прилично? И почему только один раз? Кто установил эти правила?

– Я вас умоляю, мистер Шарма. – Стервятник покачал головой, и Ади легко представил, как он закатывает черные сияющие глаза. – Это ценные исторические записи, память Земли, и мы должны относиться к ним с уважением. Воспоминания очень хрупки, их нужно сохранить для всех. Увидев слишком много раз, вы можете их повредить. И вмешательство в оригиналы может повлиять на копии, которые люди носят с собой, – может изменить то, что они помнят о своем прошлом. – Стервятник умолк, его голова резко дернулась вверх, будто он понял, что совершил ошибку, и Ади задумался, что бы это могло значить. – Как бы то ни было, – проворчал он, – правила устанавливаю не я, я просто им следую. Если им готовы следовать и вы, мы можем приступить к первому файлу.

– Но… Что мне нужно сделать?

– О, это легко. Вам просто нужно закрыть глаза, мистер Шарма, и увидеть.

ДИК/ХА/ТШ/1947(1)

Она на террасе, совсем одна, свет струится с неба. Она стоит спиной к заходящему солнцу, держа в руках стопку одежды, и смотрит в сторону уже потемневшего горизонта. Вдалеке простираются равнины, усеянные мерцающими оранжевыми огнями, простираются так далеко, как не может видеть глаз, и даже обладающий сверхзрением глаз стервятника. Ади наклоняется ближе, чтобы лучше рассмотреть лицо женщины, и обнаруживает, что его взгляд приближается, как кинокамера. Ее лицо он сразу узнает – острая челюсть, поджатые губы, добрые лучистые глаза, – хотя и видел лишь на черно-белых фотографиях. Это Нани^[16], бабушка, мамина мама. Сейчас она молодая, красивая и цветная, ее зеленая курта, расшитая розовыми цветами, сияет, несмотря на темноту вокруг.

– Тоши! – кричит женщина. – Иди сюда, да поживее, помоги своей дерани.

– Не понимаю, – шепчет Ади, изо всех сил стараясь вспомнить все известные ему слова на панджаби.

– Прошу вас, мистер Шарма, – шепчет в ответ стервятник. – Чуточку внимания, и вы все поймете.

– Но кто такая дерани?

– Жена брата мужа вашей бабушки, ее невестка, как еще говорят. А теперь, пожалуйста, помолчите.

Нани приседает под бельевой веревкой, чтобы пересечь террасу, и смотрит вниз, во двор, где на плетеной кровати, чарпаи, сидит, опираясь на трость, старуха, похожая на мудрую волшебницу или ведьму. Посреди двора стоит и светится, как тандыр возле ресторана, глиняная круглая печь, и невестка Нани ставит в нее пресные лепешки. Две маленькие девочки носятся по двору кругами, гоняясь друг за другом по очереди.

Ади чувствует шок и жар взрыва прежде, чем слышит грохот. Сначала ему кажется, что это взорвался тандыр, но, задержав дыхание на долгое и тягучее мгновение, он видит, что ночь сменилась днем, что двор осветился и все стоят, застыв на месте, в растерянности глядя вверх, в пустое небо.

Потом раздаются звуки – рев, треск, крики. Нани перебегает террасу и смотрит в сторону, зажав рот рукой. На другом конце улицы горит большое здание – какая-то фабрика, во дворе которой сложены деревянные бревна. Сам воздух вокруг него, кажется, пылает ярким ореолом, а оранжевое пламя становится все выше с каждым ударом сердца. Оно выпрыгивает из разбитых окон, щелкая, как пасть голодной собаки.

Прислушавшись, Ади понимает, что это не крики боли. Кричат мужчины, идущие по улице плотной группой и скандирующие: «Па-ки-стан Зин-да-бад^[17]». Теперь он их видит, и они напоминают ему болельщиков, которые во время матчей по крикету с Пакистаном так же ходят по улицам и орут «Ин-ди-я, Ин-ди-я». Только эти мужчины несут не корявые плакаты, а горящие факелы, и машут не флагами, а мечами, блестящими красным и желтым в свете костра.

Нани сбегает по винтовой лестнице во двор и берет на руки одну из маленьких девочек. Невестка хватает вторую. Старуха встает с чарпаи, двойные двери дома распахиваются, и во двор выходит, опираясь на костыль, хозяин дома, сардаар-джи. При виде него женщины как будто чувствуют облегчение, но лишь ненадолго.

– Тусси ките си? – спрашивает Нани: «Где ты был?», но мужчина не отвечает. Он хромает на левую ногу, однако высокий и сильный, широкоплечий и мощный, как рестлер. На нем военная форма, но не камуфляжные штаны, а широкие шорты цвета хаки и длинные носки, в которых он выглядит немного нелепо, как взрослый мужчина в детской одежде. Как британский солдат из учебника истории, понимает Ади. Через плечо у сардар-джи висит длинная винтовка, а в руке он держит меч, тускло сияющий в бледной ночи.

Сзади подходит долговязый мужчина с двумя черными канистрами и ставит их посреди двора. Наверное, думает Ади, это его брат, муж дерани.

– Би-джи, – говорит здоровяк старухе, кланяясь, чтобы коснуться ее ног. – Возьмите их. – Он указывает на канистры. – Вы знаете, что делать.

Ади вдруг осознает, что многое понимает на панджаби. Может быть, эти подслушивания телефонных разговоров Ма были не такими уж бесполезными.

Старуха кивает, хлопает мужчину по спине, и он поворачивается к Нани, которая стоит неподвижно. У него густая черная борода, остекленевшие глаза блестят злобой, и Ади вспоминает глаза отца много лет назад, когда он каждый вечер выпивал по бутылке премиального рома «Старый монах».

Нани, так и держащая девочку на руках, качает головой. Она подходит к мужчине и так быстро кричит что-то на панджаби, что Ади, как ни старается, не может разобрать ни слова.

Мужчина улыбается ей леденящей кровь улыбкой, сверкающей, как меч у него в руках, и с размаху бьет Нани по лицу так сильно, что она едва не падает. Нани смотрит на него пылающим от ярости взглядом, девочка у нее на руках принимается хныкать. Дерани бросается вперед, обнимает Нани и утаскивает прочь.

По-прежнему улыбаясь, здоровяк стягивает тюрбан и распускает волосы; густые кудри доходят ему до пояса. Он передает меч своему брату, который закончил стаскивать посреди двора разбитые деревянные ящики, газеты и простыни и теперь стоит, опустив плечи, и смотрит на другую маленькую девочку, спрятавшуюся за спиной дерани.

– Боле со нихаал, сутт-шри-акаал! – кричит здоровяк, высоко подняв винтовку, как будто он генерал, а женщины – его войска, идущие в бой. Ади слышал эти слова – их произносят после окончания вечерней молитвы, – но он не совсем понимает значение. Кажется, они действительно заряжают энергией младшего брата. Он берет меч и следует за здоровяком, тот, прихрамывая, выходит и закрывает за ними двери.

– Чхетти! – Старуха машет рукой в сторону канистр. – Живее!

Дерани хватает одну из канистр и, отвинтив крышку, наклоняет над грудой досок и ткани. Льется прозрачный поток цвета мочи. Нани вновь прикрывает рот рукой – от ужаса или из-за запаха, Ади не знает.

– Сантош? – Старуха подходит к Нани и говорит с ней медленно, как с ребенком. – Мы сикхи. В нас течет кровь Гуру Тех Бахадура Джи. Пусть нам отрубят головы, но нас не заставят склониться перед этими мусульманами.

– Но, Би-джи, – возражает Нани, – мы ведь можем попросить помощи у соседей. Доктор Ахмед нам поможет.

– Посмотри на них. – Старуха указывает на соседний дом. Его двери закрыты, окна заколочены. – Где они? Думаешь, они не видят, что происходит? Они ослепли?