– Черт! – сказал Кузевич и наморщил лоб. – Я помню. Помню. Это что-то такое… Хм-м-м! Ага-а-а! Крайние точки Африки! В восьмом классе проходили.

И мигом показал мне их кончиком отвертки…

– Ого! – сказал я. – Впечатляет. Давай вот что: Денали, Аконкагуа, Винсон. И Таунсенд.

– А-а-а! – он, зараза такая, погрозил мне пальцем. – Конечно, Европу с Азией вы не назвали. Это самые высокие горы на разных континентах, ща-а-ас я…

Короче, карту он знал, и это был уже огромный плюс. Можно было работать. Но для начала мне нужно было выйти из состояния когнитивного диссонанса. Не очень-то я привык к разумным и разбирающимся в теме ученикам. Всё больше – либо к тем, кто вовремя на уроках сориентироваться успевает, либо – к старательным, либо – к откровенно забивающим.

– Ты чего такой умный, Ваня? – спросил я.

– А чего? У меня карта над кроватью с девяти лет висит, – признался Кузевич. – Физическая – мира и политическая – Евразии…

– Ага-а-а! – обрадовался я. – Доставай из стопки политическую карту мира! Буду тебя заставлять искать Белиз, Суринам и Бутан!

– Ч-ч-черт, спалился… – сделал печальную физиономию Кузевич. – Это ведь все не в Евразии, да? Или что-то в Евразии? Но на олимпиаду-то по географии меня возьмете?

– Возьму. Но гонять буду, как сидорову козу, – пообещал я. – Завтра приходишь к девяти, будем задачки решать.

– Зада-а-ачки? – лицо парня вытянулось. – Какие еще задачки? Это ж география!

– Хо-хо! – сказал я. – Температура, давление, высота над уровнем моря… Влажность абсолютная, относительная и максимальная. Еще не передумал?

– Нет! – решительно помотал головой он. – А Вождю позвоните?

Какой настырный молодой человек! Из него выйдет толк! Я полез в карман за телефоном, а в дверь уже засовывались одна белобрысая башка за другой: Белов привел свою банду.

– Мы на занятия по истории! – они-то готовились с самого первого сентября!

– Садитесь давайте, будет у нас Ланкастерская школа, – тут же сымпровизировал я. – Равный обучает равного! Итак, Кузевич, ты знаешь, что история и география – родные сестры и одна без другой как иголка без нитки? Однако, приступай – вызывай пацанов к доске и гоняй по карте… А я пока с Вождем поговорю.

Закрывая дверь, я услышал, как хитрый Кузевич заявил:

– Будем искать Бутан, Белиз и Суринам! Вперед, кто первый найдет – тому дам половину яблока!

Определенно, было в нем что-то от Тома Сойера, а?

* * *

Я закинул пачку распечаток с портретами Зборовского и слоганом «ЗА ЗБОРОВСКОГО, ЗА ВЫШЕМИР!» на заднее сидение «Урсы», обошел машину по кругу и вдруг остановился.

– Однако! – сказал я, разглядывая намалеванную на заднем стекле надпись. – «TEBE KONEZ SUKA» – вот что там накорябали. Дурачок какой-то писал. Вместо Z в слове «конец» согласно местной орфографии следовало писать С, а еще – запятую поставить, потому что «сука» – это обращение. И для экспрессии – восклицательный знак. А то какая-то безликая и безэмоциональная муть получается. Скучно, господа! Я открыл багажник, достал пшикалку-стеклоочиститель и тряпку, стер надпись с заднего стекла. Хотя можно было и не убирать, и тогда те, кто не держит дистанцию – прочтут и, может, будут вести себя осмотрительней. Или нет.

Темнело по-осеннему рано, но если быть честным – я снова поддался школьной черной магии и засиделся там до вечера. Гоняли чаи с Элессаровым, носили новые мониторы в кабинет информатики (компенсация за инициацию Шутова и Игнатова позволяла такую роскошь), потом – занимался в спортзале с пацанами, Белов и его банда попросили провести тренировочку на турниках, потом – я, как настоящий буржуин, заказал себе доставку еды к школьной калитке и мы сожрали ее с Джабраиловым, который тоже что-то шебаршил в своем кабинете и… И все, день закончился.

И теперь вот оказалось, что все нормальные люди возвращаются с работы, и можно проехать по району, расклеить предвыборную агитацию Зборовского и собрать подписи. И начал я, конечно, со Зверинца. Там у меня находился тайный агент влияния – баба Тома, и не воспользоваться ее помощью было бы преступной халатностью.

Так что я заехал в магазин, взял краковской колбасы, забористого лидского темного кваску, у которого полтора градуса алкоголя – это норма, а еще – два десятка яиц и того-сего по мелочи. И заехал к Тамаре Павловне в гости. Поднявшись по скрипучей лестнице барака на второй этаж, я постучал в хорошо знакомую дверь.

– О! – сказала матерая бабуля. – Явиуся не запылиуся! Чаго ты таки худы? Жонка цябе нужна, Пелеяеу!

Эта белорусская манера скрадывать «в» и превращать его в «у» нескладовую (как в фамилии Уотсон) была неподражаема. Я выставил продукты и попросил ее забомбить настоящую полноценную «яешню». Знаете, как это делают полешуки? Они жарят яйца на сале, подают с котлетами, а закусывать сие блюдо полагается, например, бутербродами со сливочным маслом и колбасой. Короче – мясо с мясом. Настоящий гастрономический разврат.

Пока Тамара Павловна суетилась на кухне, я ее пытался распропагандировать за Зборовского. Рассказал ей про то, какой он отличный сосед и примерный семьянин, и про работу его, но она только фыркнула:

– Да знаю я яго! Таки здоровенны, як мядзьведзь, газетчык! Барадаты, ходзиць в сапогах и пишет про всякое гауно!

– В каком смысле – про говно? – удивился я.

– Дык! В самом прямом! Если где-то гауно палезло с труб – ён сразу там будзе! И пожар, и авария и еще якая трясца… Хлопец толковый, ён там усех у этом земстве попридушивает… Давай свои бумажки, я сама подпишу и дзеукам своим скажу… А сколько подписей надо?

– А сколько дадите? – прищурился я.

– Сколько надо, столько и даду… Дадам! – она задумалась, а потом досадливо махнула в мою сторону полотенцем: – Да ёлки зяленые, Пепеляеу, ешь давай, а не зубы мне заговаривай!

Я сел за сковороду с яичницей, а она села за телефон и со страшной силой принялась крутить диск аппарата. Дисковый аппарат, какая древность! Я уже и забыл про этот звук из детства: чк-чк-чк-чк-чк-дзынь! А лет в восемь я по количеству щелчков даже пытался угадывать цифры, которые мама набирает, чтобы понять – кому именно она звонит.

Пока я употреблял все пять яиц с дюжиной шкварок и двумя котлетами, пока съел бутерброды – баба Тома уже организовала мне двадцать семь подписей!

– Завтра зайдзешь, дроу наколешь, а я табе бумажки и отдам! – сказала она. – Взвар будешь? С сахарным хворостом, я мно-о-ого сделала…

– Уф! – сказал я.

– ЖРИ ДАВАЙ! – сказал дракон. – КАК ВНЕШНОСТЬ МЕНЯТЬ, ТАК ОН ОРЕЛ, А КАК ПОЖРАТЬ НОРМАЛЬНО – ТАК СРАЗУ «УФ»..? СЛАБАК!

Под воздействием одновременной атаки извне – от Павловны и изнутри – от дракона, я употребил неимоверное количество жареного во фритюре хвороста с сахарной пудрой и думал, что как в том мультике – «нажруся и помру молодой».

– Тамара Павловна, я у вас машину оставлю? – спросил я, отдуваясь. – Пройдусь до дома пешком, может, еще подписей соберу… Как там, колеса не открутят?

– Я им яйцы откручу! – боевито заявила баба Тома. – Включу лампочку на улице, да и усё. Иди себе…

Прогуляться точно стоило, так что я сочетал приятное с полезным: расклеивал на досках объявлений и столбах лицо Зборовского, щедро поливая обратную сторону листков формата А4 универсальным клеем, и периодически стучался во дворы домов и квартир чтобы попросить оставить подписи. Несмотря на темноту, время было вежливое – часов около семи, максимум – половина восьмого.

– А ты не аферист? – спрашивали одни, живо напоминая мне мои летние похождения по всеобучу.

– Я вообще не демократ. Вот кого батюшка-государь назначит – то и ладно будет, – говорили другие.

– Все они одинаковые. Сначала вон – худые, интеллигентные, а потом как станет депутатом, так сразу щеки в дверь не влазят! – комментировали третьи. – Рожа что жопа!

Но были и четвертые. Эти прямо радовались!

– Зборовский? Баллотируется? Из газеты? Это чтоб он мог выдвинуться, подписи, да? Давай, подпишу. Он там один никого не боится, разносит всю банду, как положено! Пусть в Земсобрание идет и дрючит их всех по самые гланды! Наконец-то адекватный человек во власти будет!

И таких я, при помощи собственных ножек, ручек и личного обаяния, насобирал аж тридцать человек и четырех кхазадов, потому как подписывали целыми семьями. И все шло довольно неплохо, я даже некоторый кураж поймал, мол – вон как всё хорошо идёт.

А потом бес меня дернул постучать в калитку белого кирпичного забора, из-за которого басовито гавкали собаки.

– Кого там нелегкая принесла? – раздался какой-то утробный голос, лязгнула щеколда и на улицу Бакланова выкатился толстый дядька в потертой дубленке, спортивках и сланцах на босу ногу. – Ого! Подожди-ка! Ты – это он! Мужики – это тот! А ну, иди сюда!

А я и не уходил никуда, стоял и смотрел на лысого дядьку, пытаясь понять, где мог его видеть раньше. Неопрятный, небритый, с явными признаками ожирения, но при этом – живчик и наглец. И мужики, которые толпились в калитке за его спиной были примерно такого же вида… Будь они лет на пять-семь помоложе и килограмм на двадцать похудее – я бы подумал, что они дембельнулись из армии, но так – их очевидная принадлежность к некому полузакрытому сообществу сбивала меня с толку.

– Это ж тот черт бородатый, который всю малину вчера испортил! Мы из-за него бабки потеряли, да, пацаны? – и тут все встало на свои места.

Тут, оказывается, проводили время зрители из «Рассвета» Я сунул руку в карман, нащупал рукоятку ножа и переводил взгляд с одного лица на другое. Они точно были пьяны! Ситуация приобретала скверный оборот.

– Сука, теперь ты попал на деньги, мужик, – сказал мужчина в сланцах и дубленке. – Мы по сотке просадили, понял?

– Однако! И что я должен в связи с этим предпринять? – спросил я.

На меня снизошло вселенское спокойствие, я снова почувствовал себя той самой хладнокровной тварью. Они, эти мужчинки, ведь тоже были подонками, по большому счету, если ставили деньги на детских боях. Или – не подонками. Может быть – просто непроходимыми тупицами? До такой категории граждан обычно все доходит только через удар рублем или удар в глаз. Рублей на Тверди в принципе не имелось, так что…

– Ты, ять, щас все предпримешь… Хватайте его, пацаны! – вдруг он кинулся вперед, пытаясь то ли вцепиться мне в шею, то ли – ухватить за грудки.

Не знаю, что он точно хотел сделать, но мой метод противодействия оказался дьявольски эффективным: я отпрыгнул, мигом выдернул нож из кармана, щелкнул кнопкой выкидухи и приставил острие к его потному жирному лбу. Выглядит страшно, но по факту – никаких вен-артерий и важных органов там нет, убить – не убью.

– Какие ваши доказательства? – я спросил первое, что пришло в голову.

– А? – он совершенно по-идиотски скосил глаза на нож и стал делать такие жесты руками, как будто отмахивался от своих друзей, которые слегка потеряли координацию, запутавшись друг в друге и в попытках одновременно, вчетвером, протиснуться через калитку.

Пьяные они были, вот что.

– Бэ. Охолони, мужик, пока я тебе лоб не разрезал, – наконец выдал что-то вразумительное я. – Просто – войди в свою дерьмовую калитку и закрой за собой дверь с той стороны. Мне этот экшн сегодня вечером вообще не нужен, понимаешь?

– А… Ты чего, блатной, что ли? – поинтересовался он, отступая. – Чего там, тебя Пеплом звали, да? Ты, типа, основной теперь тут, вместе с Холодом?

– Учитель я, школьный, – откликнулся я. – Давай, давай, доброй ночи, не знаю, как там тебя…

– Пашка Млосный, – вдруг представился мужик. – Из «Лямбды» мы, это… С Севера приехали, решили развеяться…

– Да мне фиолетово. Хоть Млосный, хоть Маетный… Спрячьтесь и не буяньте!

Буровая компания «Лямбда», точно! Вышемирская контора, строительная. Скважины, сваи, фундаменты и все такое, по всей России делают. А мужики – вахтовики, потому такие неуловимо похожие. Хорошие же дядьки в целом, за каким бесом они в этот «Рассвет» поперлись?