Итак, мы сблизились с Делфин еще осенью, но окончательно сдружились этим летом, во время каникул. Мои соседки-подружки, Натали Бордело и близняшки Фабинет, отправились по домам. Купидончик – Эмери виконт де Шанвер, младший брат злокозненного Армана – тоже уехал в поместье Сент-Эмур к папеньке с маменькой, а мы, несчастные сиротки и к ним примкнувшие, остались. Деманже, я, несколько филидок, которые с нами общаться не собирались, парочка мальчишек-оватов. Мы поднимались утром по команде Информасьен, академической дамы-призрака, завтракали на кухне, а потом занимались тем, чем велела наша кастелянша мадам Арамис: починка автоматонов, подновление хозяйственных заклинаний, чистка артефактов, помощь в библиотеке с разбором книг. Считалось, что таким образом мы оплачиваем пребывание в академии во время каникул. Свободного времени тоже было много. Мы с Делфин устраивали вылазки с оватского этажа в поля Лавандера, купались в речке, бродили по вечно золотистой ниве и изумрудным лужайкам, болтали. Я все подруге рассказала – все, о чем могла. О маменьке-шоколаднице, детстве в актерской труппе, вилле Гаррель и учителе месье Ловкаче, о первых днях в академии. Призналась, что целовалась с Виктором де Брюссо и Арманом де Шанвером, а еще чуточку – и отдала бы сорбиру свою невинность. Арман де Шанвер маркиз Делькамбр – тогда он был безупречным сорбиром, но в наказание его разжаловали на целую ступень. Его янтарные глаза до сих пор снились мне в кошмарах.

Делфин тоже мне призналась. Давно, очень давно, у нее был страстный роман с одним студентом. Увы, он оказался мерзавцем – из тех, кто обожают стряхивать росу с едва распустившихся бутончиков.

– С тех пор, Кати, я решила: больше ни с кем и никогда!

Я знала, что в мою подругу влюблены сразу двое парней – староста мальчиков-филидов Лазар и Жан Мартен – ее коллега по зеленому корпусу. Последний, кстати, тоже шагнул на лазоревую ступень вместе с объектом чувств. Девушку все это забавляло:

– Глупые мальчишки.

Им обоим, действительно, было по двадцать, и подруга чувствовала себя с ними скорее старшей сестренкой или даже тетушкой.

Делфин происходила из семьи зажиточных торговцев – отец владел целой сетью столярных лавок и поставлял мебель во многие дворцы Лавандера, маменька… Да чем она могла заниматься, если младших братьев и сестер у Деманже было семеро?

– Себе я такой жизни не хочу! – говорила подруга, мечтательно подставляя лицо солнцу. – Ни за что.

Основы магии она изучила прекрасно; кроме консонанты (мудрического алфавита) хорошо разбиралась в артефактах; история и география, пожалуй, хромали, как и живопись с музыкой. Но на зеленой – или, если угодно, изумрудной ступени – особых успехов в общих науках от нас и не требовалось. Зато Делфин стала для меня настоящим кладезем знаний об академии.

– Великолепная четверка Заотара, – фыркала она, пускаясь в воспоминания, – или, как вариант, блистательная: Шанвер, Брюссо, Лузиньяк и Бофреман! Ах, тебе повезло, что в полной силе ты этих мерзавцев не застала. Бофреман у них кукольник, только держит не за ниточки, а прямо за…

Сравнение я сочла несколько жестковатым, поэтому покраснела.

– Парни поступили в оваты вместе, а Мадлен де Бофреман уже подметала полы академии лазоревой юбкой. Обычные избалованные аристократы. Шанвер этот вечно с красными глазами ходил, худой как палка. Но это недолго. Монсиньор старается дворян как можно быстрее вытолкать в филиды, чтоб мест не занимали – вот и эти через год перешли, втроем. Шанвер неожиданно титул маркиза получил, разбогател – тут-то блистательная четверка Заотара и организовалась. Косо не посмотри, слова не скажи. Один за всех и все за одного. Предположим, Виктора де Брюссо кто-то обидел – на следующий день Шанвер с этим кем-то драку затеет, а он драчун знатный был. Или, о чудо, обидчик прямо за обедом лицом бледнеет и в клозет бежит, а Мадлен в окошко пузырек от слабительного картинно выбрасывает. И все, знаешь, злобненько делали, чтоб обидеть, оскорбить посильнее. Или, например, Мадлен приглашает молодого человека на свидание, и они непременно в процессе оказываются наедине в каком-нибудь закутке, который легким движением руки превращается в сцену. Бофреман орет, в обморок падает от возможного насилия, партнер без штанов, зрители гогочут.

Делфин покраснела:

– Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.

Я ахнула:

– Неужели?

Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:

– Чтоб заморочить голову неопытной мадемуазель, много ума не надо. Он и не старался особо: парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу, – Делфин сглотнула. – У нас все было, Кати – все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Он завязал мне глаза – вроде бы чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем платье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман, а вся четверка надрывала животики от моего позора! Знаешь, что они мне говорили? Что я – ничтожество, и что даже если меня позолотить, то теперь, когда бутончик невинности сорван, ни один дворянин больше не обратит на меня внимания.

– И что же ты?

– Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…

Мы больше эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась – просто эталонный мерзавец. Со мною он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, страсти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскому обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.

Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиньора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное – слава богам, география Лавандера обширна, а магическая – так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.

«Придется быть очень осторожной, – размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. – Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен, и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все – мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер, его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»

Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя тоже, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диониса Лузиньяка…

Но обо всем по порядку.

Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.

– Катарина Гаррель! – бросились ко мне близняшки Фабинет, Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.

Мы расцеловались. Девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет – в свою бывшую спальню. Натали Бордело действительно занималась гардеробом, даже гардеробищем, если можно так выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству Натали передалась страсть к нарядам. Носить это нам было абсолютно негде – правила академии требовали от студентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.

– Это тебе, Гаррель, – протянула мне Натали картонную коробку, – с днем рождения.

– Спасибо!

Девятнадцать лет мне исполнилось первого числа ута, то есть ровно месяц назад, и тогда я уже получила поздравительные открытки от всех своих друзей. Но подарок…

В коробке оказалось…

– Это, – сообщила девушка, заметив мои удивленно приподнявшиеся брови, – специальный дамский комплект для занятий гимнастикой. «Дом мод Бордело» получил от академии заказ на разработку и изготовление удобной одежды. Предположу, что наша кастелянша скоро объявит о новом денежном сборе.

– И ты решила помочь мне сэкономить? – переспросила я.

С деньгами дела у меня всегда обстояли неважнецки, и подруги об этом подозревали. Нет, чисто теоретически я была богаче любой из них. Прошлогодний кошель с луидорами, проклятый кошель Армана лежал у меня в комоде с тех самых пор, как мадам Арамис вернула его мне с формулировкой: «Ничего не знаю, пропажа нашлась; сами, мадемуазель Гаррель, решайте, как он у вас очутился». Сорок девять луидоров, а должно быть пятьдесят – один я успела потратить.

Натали рассмеялась:

– Гордячка Катарина! Нет, экономия ни при чем, просто захотела сделать приятное своим подругам. Марит, Маргот, извольте получить и свои подарки.

Девочки ахали, рассматривая короткие кюлоты из плотной ткани, приталенные камзолы и мягкие, почти невесомые туфельки. Комплекты близняшек были зелеными, мой – голубым.

– Должны же вы – создания, начисто лишенные вкуса в одежде – получить хоть какую-то выгоду от дружбы с великолепной Натали Бордело, – веселилась означенная мадемуазель.

У Фабинет день рождения был всего на несколько дней позже моего, и я тоже заранее подготовила небольшие подарки – два гребня с изящной резьбой. Резьбу я нанесла собственноручно в артефакторной мастерской: две именные мудры и стилизованную мудру ветра, которая, как все знают, помогает волосам не спутываться при расчесывании. А потом, перед тем, как покрыть изделие лаком, постаралась напитать консонанту самыми дружескими чувствами и пожеланиями удачи.

К моему невероятному удивлению, оказалось, что и костюмы для гимнастики тоже ручной работы.

– Вот этими вот ручками, – пояснила Натали, показывая нам исколотые иголками подушечки пальцев. – Маменька с папенькой решили, что засадить меня на три месяца за шитье – самое великолепное решение.

Зная нашу Бордело, я предполагала, что причиной послужил какой-нибудь молодой человек, плененный страстными взглядами Натали и абсолютно ей не подходящий, по мнению родни. Бордело воображала себя записной кокеткой.

Марит с Маргот тоже подготовились к встрече. От них я получила в подарок чудесный комплект для рисования: раскладной мольберт и зачарованную кисть.

– Мои драгоценные мадемуазели! – дверь спальни распахнулась, впустив Эмери де Шанвера.

– Купидончик!

– Ну, ну, что за экспрессия? – мальчик по очереди расцеловал в щеки каждую из нас. – Марит – духи, Маргот – тоже духи, но с другим запахом, и храни вас святой Партолон от того, чтоб ими меняться. Для меня это последний шанс различать вас, Фабинет. Натали, тебе вот… Знаю, что день рождения у тебя зимой. И что? Неужели виконт де Шанвер не может просто так тебе что-нибудь преподнести?

Он подарил Бордело брошь – ту самую, с изображением божка любви и страсти. Гербовую брошь Сэнт-Эмуров, с помощью которой, как я подозревала, Эмери общался со своей маменькой. «Ох! У него что-то произошло», – подумала я.

Купидон выглядел как обычно – ну да, слегка подрос, но в одиннадцать лет это не удивительно. Еще больше располнел – и это тоже не странно: он был дома, разумеется, любящая маман пичкала его сладостями. Но…

– Признайся, милый, – протянула Бордело, позволяя мальчику приколоть украшение себе на плечо, – ты со всем пылом влюблен в тетушку Натали.

Эмери фыркнул: