– Я показал свое ратное умение, – невозмутимо произнес Маур. – Капитан намекнул на имеющиеся перспективы в моем развитии.

– Хорошо хоть плоской гранью лезвия.

– Да, – отметил Маур. – Добрый поступок с его стороны.

– А ты чем занимался? – спросил Канниш, откидываясь спиной на плитку и вытянув руки в обе стороны, точно купальня была его личным троном. – Тебя не было несколько дней.

Гаррет наклонился поближе.

– Да ничем. Так, дома сидел.

– Врун из тебя никакой, – сказал Маур. – Реально убогий.

– Да уж, – произнес Гаррет. – У нас вообще жуткий бардак. Сейчас каждый день под папиной крышей все равно что отдых под ливнем, вдобавок все от меня чего-то хотят, а взамен получаешь шиш. А если я расскажу вам подробности, чего я страстно желаю, то нарушу семейную установку. Поэтому лучше я поторчу здесь, попялюсь на твою драную шкуру.

– Не так все и плохо, – сказал Маур. – По ощущениям легче, чем с виду.

– Одно другому не мешает, – произнес незнакомый голос. – Даже грызи она тебя до блевоты, все равно будет легче, чем с виду.

Человек, скользнувший в бассейн, выглядел юным и немного рыхловатым – с недооформившимся в бородке пушком. Канниш протянул руку, и новенький непринужденно, по-товарищески пожал ее и отпустил, а после вскинул подбородок на Гаррета:

– Кто такой?

– Гаррет Лефт, – сказал Канниш. – Наш старый друг. Гаррет, это Таннен. Он один из нас.

– Из вас?

– Ребят из патруля, – сказал Таннен. – Мы прикрываем друг другу спину.

– Разумно, – высказался Гаррет резче, чем собирался.

Маур придвинулся, глядя то на Гаррета, то на нового парня. Его озабоченность должна была казаться смешной, однако никто не смеялся.

– С Гарретом мы дружим целую вечность. В дальнейшем он станет главой купеческой компании. Дом Лефт – значительная сила на рынке.

– Ты чересчур великодушен, – сказал Гаррет. – Моя семья более-менее справляется с делами.

– Я великодушен, зато он – скромняга, – возразил Маур. – На самом деле их семья где-то между.

– Однако мне не хотелось бы задираться на уважаемого купца, – подал голос Таннен. – Обещаю, сделаю все, что в моих силах, чтобы Канниша с Мауром никто не зарезал. За исключением капитана. Против него я бессилен.

Он огляделся, ожидая смеха, и, не дождавшись, смутился. На минуту бассейн показался занятым чужой компанией. Не совершил ли Гаррет ошибку, придя сюда?

– Не то чтобы нам светили увлекательные приключения, – сказал Маур, разбавляя тишину. – Куда уж, пока… – Он указал на свою рану.

Канниш подхватил его фразу:

– Верно. Мы на пьяных обходах, пока капитан не удостоверится, что нам по-плечу…

– Хоть что-нибудь, – вставил Маур. – Пока не убедится, что меня не забьет молотком любая уличная шпана.

Слова на мгновенье зависли в воздухе, как брошенный мяч, а поймают его или нет, неизвестно. Гаррет почувствовал, как в груди что-то шевельнулось, и решил не обращать на это внимания.

– Пьяные обходы?

– Кажись, кто-то полюбил устраивать разгульные оргии, – сказал Канниш, – что не касается нас никоим боком, за исключением того, что посиделки происходят на чужих складах, пристанях и после них не любят убираться.

– Капитан думает, что это шайка богатенькой молодежи, у кого денег поболее, чем умишка, – вставил Таннен.

– Похоже, заманчиво было бы получить туда приглашение, – сказал Гаррет, чуточку расслабляясь.

– Раньше да, верно, – сказал Канниш. – Но теперь я дал присягу. Моя верность отныне принадлежит городу. Что означает задачу: найти тех, кто там безобразничает, и приволочь их за шиворот к магистрату. Не самая роскошная часть нашей работы, зато относительно мало шансов поймать заточку.

– Тебе надо сходить с нами.

Из другого помещения донеслось эхо всплеска, а затем гулкий хохот. Гаррет посмотрел на высокие узкие окна и синее небо за ними.

– Мне нельзя с вами в патруль. Я не служитель порядка.

– Для нас это служба в рабочее время, – сказал Канниш. – Для тебя – прогулка по более-менее привычным местам. Уставом это не возбраняется.

– К тому же ты не пожелаешь лучшей охраны. – Таннен откинулся назад и раскинул руки. – Тебя будет сопровождать городская стража.

Гаррет ухмыльнулся, желая, чтобы Таннен охранял кого угодно, только подальше от него. Однако тоска и отчужденность завели знакомство с новым товарищем. Он присоседился к Гаррету, и с этим надо было как-то мириться. Маур что-то буркнул под нос. В нетерепении или призывно.

– Я… – проронил Гаррет. – Я полагаю, в прогулке ничего предосудительного нет. Я только не хочу быть там, где меня не желают видеть. – Вдруг перед глазами встала, заслонив прочие мысли, внезапная картина. Ирит, дочь Сау, – ее суровые глаза, сердито сжатые губы. – Не хочу быть там, где мне не рады.

– С кем с кем, а с тобой всегда здорово, – сказал Канниш и плеснул водой на Таннена с Мауром. – Ты-то побашковитей этих двух. Хорошо бы разок для разнообразия пообщаться на умные темы.

Таннен заорал и плеснул в отместку, и вот они все уже почти что друзья. Гаррет погрузился в воду чуть ниже. Маур потрепал его по локтю.

– А теперь серьезно. С тобой все ладно?

Гаррет улыбнулся и мотнул головой, но сам на этот вопрос ответить был не в силах.

5

Недобрая новость просквозила по Зеленой Горке, как легкий бриз в предвестии грядущего шторма. Умирал князь Осай, и с ним умирала эпоха. И как перед всякой бурей, перед этим событием взлетало кружить воронье.

Несмотря на полумрак, гостиная нагрелась. Послеобеденный летний час жаловал лишь ленивые вздохи ветра, несущие еще больше жары, чем прохлады. Они сидели за наборным столиком, чью поверхность в красно-белую клетку отец с Халевом Карсоном иногда использовали в качестве игрового поля. Той игры Элейна не знала и сейчас играла в другую.

– Когда я на него наткнулась, подумала о вас, – сказала Беайя Рейос. С материнской и хорошо отработанной улыбкой.

Элейна провела пальцами по шитью. Оно едва ли превышало вширь ее составленные вместе ладони, но исполнение поражало искусностью. Шелк и лен складывались в миниатюрную карту Зеленой Горки. Поместья великих родов. Зелено-синим переливался акведук, проходивший от реки выше порога и далее вниз, в Коптильню. Элейне стало интересно, какого рода нитью его вышивали.

– Помните, когда вы были помладше, мы шили вместе? – спросила Беайя.

– Помню, – ответила Элейна, потому что правда вышла бы неловкой и грубой.

Вероятно, глава рода Рейос прежде приглашала Элейну в гости по случаю, но очень сомнительно, чтобы они хоть раз вышивали вдвоем. Скорее Элейне давали повозиться с иголкой в обществе дворецкого или гувернера, чтобы чем-то занять ее, пока отец встречался с другими взрослыми. Происхождение маленькой карты от тех занятий не более правдоподобно, чем рождение собакой птенца. Куда важнее притворный предлог.

– Я нежно любила вашу маму, – продолжала Беайя, возможно уловив, что подарок не пробудил желаемой ностальгии. – Замечательная была женщина. Все мы чем могли помогали несчастному Бирну растить вас после ее ухода.

Элейна улыбнулась, тогда как внутри нее что-то сжалось в клубок. Беайя огладила свою пергаментную щеку, будто потерялась в воспоминаниях. Вполне может быть. Как знала мать Элейны Беайя, самой дочери не узнать никогда. Кто готов утверждать, что этой сушеной груше не выпадало теплых минут с той, которая умерла при рождении Элейны? Но и нити карты, и нити памяти предназначались в качестве уз, пусть и непрочных, и не могли не вызвать негодования. Беайя Рейос не была первой, кто нанес Элейне визит, не первой с небольшими подарками в напоминание о знакомстве. Если бы Осай а Саль был здоров, если бы его правление обещало протянуться еще десяток лет или два, посетители бы к ней не ходили.

Но пока отец приближался ко дворцу, Элейна – старший и единственный ребенок – тоже менялась. Становилось труднее игнорировать факт, что день ее собственного взошествия вполне способен настать. Лихоманка приходит за власть имущими равно как и за голытьбой. Князья страдают от неизлечимых болезней, злосчастья и порчи, как и все остальные. И добрые отношения с девчонкой непременно окупятся, если она однажды станет в этом городе всем.

Беайя сжала кисть Элейны и утерла явно не видимую для той слезу. Пожилая дама даже не думала упоминать о том, что ее внуку Фортону шестнадцать – всего на два года меньше, чем Элейне. Не сегодня. Да и два года разницы между шестнадцатью и восемнадцатью поболе, нежели между восемнадцатью и двадцатью, когда он достигнет ее нынешнего возраста. Намекать на это сейчас будет бестактно, зато когда остынет погребальный костер Осая, а ее отец уверенно устроится во дворце… что ж, тогда все они будут жить в совсем другом мире.

Их прервала служанка, постучав в дверь, как и было обговорено Элейной. В глазах Беайи вспыхнуло и тут же сокрылось раздражение – пламя присыпал песок.

– К вам знахарка, леди а Саль, – возвестила девушка.

– Спасибо, – сказала Элейна, поднимаясь и пряча миниатюру в рукав. – Скажи ей, я уже иду.

Служанка, шагнув назад, удалилась. Беайя сморгнула, разыгрывая постановку смущенности и заботы:

– Врачевательница? Милая, я надеюсь, ничего серьезного?

Конечно, ничего. Элейна прерывала встречи с помощью воображаемой лекарши, чтобы не вызвать обиду, но теперь, похоже, время использовать…

– У меня чирей, – солгала она. – Такой неудобный. Красный, с ноготь, и зудит. Врач выдавливает его два раза в неделю. И он прямо… – Элейна наморщила нос и сдержанно указала вниз, на подол.

Отвращение во взгляде старой дамы сокрылось столь же стремительно, как до того раздражение. Пускай донесет этот образ до своего шестнадцатилетнего перспективного жениха.

– Как я вам сочувствую, – сказала старушка, вставая. – Надеюсь… искренне надеюсь, он скоро пройдет.

– Уверена, очень скоро, – сказала Элейна. – Но, увы, вы же понимаете. Мне необходимо…

– Конечно, конечно.

Когда дверь закрылась, Элейна снова плюхнулась в кресло. Уже подступало раскаяние. Это было мелочно, пошло и, наверно, превратится в придворную сплетню еще до того, как опустится ночь. Элейна не понимала, отчего так приятно было ставить старую даму в неудобное положение, но приятно все-таки было и это – низкий поступок.

Что-то заскреблось за окном, раздвигая снаружи плющ. Упитанный рыжий кот, один из мышеловов, которых держали слуги, ввалился в комнату.

– О, приветик, – сказала Элейна, протягивая руку коту. – Ты только что наткнулся на какую-то вещь, что напомнила тебе обо мне? Или совершенно невзначай тебе подумалось: «Ба, Элейна а Саль! Да как я мог до сих пор оставлять невозделанным садик нашей с ней дружбы?»

Кот слегка фыркнул и, мягко приблизившись к ее вытянутым пальцам, с опаской принюхался.

– В чем дело, сударь? Разве вы от меня не хотите что-либо? Однажды, знаете ли, я могу стать княгиней нашего города. А быть княгиней города куда лучше, чем быть просто мной.

Кот потянулся к ее руке, понюхал ладонь, а потом повернулся боком, милостиво соглашаясь на ласку. Шерсть у него была грубоватой и немного сальной. Элейна почесывала его искусанные блохами уши.

– По крайней мере, ты честен, – сказала она, когда кот замурлыкал.

Опять раздался стук, и вошла та же девушка. Элейна вопросительно подняла брови.

– Ваш отец хотел бы вас видеть, когда освободитесь. Он у себя в библиотеке, – сообщила служанка. – Он сказал, это не срочно.

Элейна встала. Котяра, видя, что ее внимание отвлечено, соскочил под солнечный луч и принялся вылизываться сам. Служанка собралась было его прогнать, но Элейна остановила ее.

– Он тут ничего не натворит, – сказала она. – Пускай остается.