– Ну да, ты всегда знаешь то, что мы рассказываем, – сказала Тася. Она подошла, обняла меня и поцеловала в щеку, оставив зелено-черный след. – С днем рождения, Денис!

А я ведь совершенно забыл! Никто меня и не поздравил – ни на работе, ни родные.

Выпили шампанского, мне вручили подарки. Я так растрогался, что пришлось украдкой смахивать с глаз слезы. Но Рустик это все равно заметил и, сокрушая неловкость, громогласно заявил, что выполнит любое мое желание.

Я попросил найти фильм «Рыба кричит от боли».

– Вообще не проблема, – ответил Рустик.

У Рустика везде были связи – скользкие приятели, которых никто никогда не видел. Все они назывались человечками.

Человечек нашел фильм примерно за неделю.

«Рыба кричит от боли» оказалась дешевой и чернющей камерной драмой про бездомную женщину. По сюжету она тайно живет в подвале и воспитывает ребенка-инвалида, витающего в мире фантазий. «Когда болит, кричи, как рыба», – постоянно просит его она. Женщина не понимает, как сыну жить после ее смерти, потому решает его убить, но погибает сама, оставляя сына в царстве грез и боли.

Фильм казался деревянным и больше походил на черновик – не хватало многих реплик, отсутствовали звуки окружающего мира и музыка.

Вместо финальных титров была мутная заставка. Сквозь пляску царапин и помех я разобрал текст: «Ищи аудиокассету „Верный звук“ и включай с фильмом».

– Что за бред?

– О! – Тася от восторга аж хлопнула посиневшими ладошками. – Это, наверное, как альбом The Dark Side of the Rainbow «Пинк Флойд»! Если его запустить одновременно с фильмом «Волшебник страны Оз», то они склеиваются в чудное целое.

– И где мы найдем такую кассету?

– Есть у меня человечек, – сказал Рустик.

На следующий день меня крутило от боли, так что в собрании КПЧ я участвовать не смог. Лежал в кровати, обливался едким потом и запрещал себе кричать.

Рустик и Тася не звонили. И я сперва расстроился, а потом догадался, что они ищут кассету.

К вечеру стало хуже. Я глотал все таблетки подряд, а после отключился.

– Поехали! – крикнула Тася и захлопала в ладоши.

Хлопки почему-то были не звонкими, а вязкими и глухими, будто в комнате изменилась акустика.

Мы запустили «Рыба кричит от боли» и – одновременно – аудиокассету.

И все стало иначе.

Фильм больше не ощущался дубовым. Идеально подобранная музыка управляла кадром, картинка размякла, словно пластилин под жарким солнцем, диегетический звук вдохнул в экранный мир жизнь. А потом герои заговорили – и я услышал, что все реплики записал один человек. И говорил он очень странно.

В оригинальной дорожке мать горячечно просила извивающегося от боли сына быть потише. Теперь она сама визжала на множество голосов, выкашливая из глотки ошметки звериного рыка. Сын отвечал обезьяньим смехом и криками умирающего осла. Редко из воя просачивались слова, и звучали они, как гитарный перебор по голосовым связкам сумасшедшего.

С каждой минутой просмотра мне становилось хуже. И я уже хотел встать, нажать на паузу, просить воды, но вдруг заметил, что сидящие по бокам от меня друзья странно изменились. И сама большая комната Рустика тоже исказилась: опустился потолок, съехались стены, потемнело, воцарился тяжелый смрад. Мы теперь были как будто не на высоком этаже новостройки, а под землей, в могиле.

Магнитофон светил красными глазами, исторгал вопли и рычание. Поскрипывала, качаясь, дверка исполинского шкафа, забитого видеокассетами.

С бешено стучащим сердцем я шагнул к столу, заваленному тарелками с гниющими остатками еды, и заглянул в монитор старого компьютера. Увидел пост канала «Клуба перестроечной чернухи» – под ним сотни комментариев, восторженных, гневных, подбадривающих, со смайликами, сердечками, стикерами. И все их оставил человек, подписавшийся «Д. Рябцев».

На столе лежал пожелтевший выпуск «Новостей видео» за девяностый год. В него шариковой ручкой было вписано: «Чернее фильма вы в жизни не встречали…»

– Да что происходит?! – в ужасе заорал я, но крик растворился в визге и рычании магнитофона.

Преодолевая отвращение, я схватил покрытую разводами мышку, нашел одно видеоэссе, другое, третье. Нарезку кадров комментировали двое… Нет, один и тот же человек, меняющий свой голос с искаженного женского контральто на мужской бас.

Я заорал, перекрикивая магнитофон. И согнутыми пальцами страшно полоснул себя по щекам, загадав проснуться. Под ногти набилось, лицо намокло. Я бросился к висящему в углу пыльному зеркалу, взглянул и увидел…

…Увидел старика.

Я почему-то его знал – это был режиссер Денис Рябцев. В восемьдесят девятом он снимал кино про свое жуткое детство, но деньги кончились, звук остался черновым, фильм не вышел. Тогда Денис Рябцев перебрался в подвал дома в немыслимой глуши, чтобы пересобрать звуковую дорожку.

Я отступал от зеркала, а старик, казалось, шел мне навстречу. А потом я споткнулся – подумал, что о скрученный ковер. Но это был не ковер, а два связанных друг с другом мумифицированных тела.

Рядом лежали еще два.

И еще два.

И еще.

Всегда парами.

Я завизжал, упал и пополз к выходу. Блуждающим взглядом напоролся на кресла. В одном сидела остриженная наголо девочка, из ее тусклых глаз подтекало, отвислая нижняя челюсть съехала в сторону, на вывернутых стопах зеленели протертые на пятках носки. Девочку словно собрали из грязного гипса – настолько застывшим и бледным было ее мертвое тело.

Во втором кресле сидела еще одна девочка – с синими волосами и страшно прямой, как палка, спиной. Лицо девочки распухло, губы вздулись и покрылись черным.

– Что происходит?! – закричал я. – Кто вы все?!

– Ты такой ненормальный, – едва шевеля черными губами, прошептала девочка. – Воображаешь себя молодым. Называешь нас Тасей и Рустиком, смотришь фильмы, говоришь с нами – и сам же за нас отвечаешь. Посмотри на Юльку, ей очень плохо. Она, может, совсем умерла. Дай, пожалуйста, водички.

Я поднялся и стал пятиться.

– Ты видео делаешь – и опять на разные голоса. Оставляешь комментарии и читаешь их вслух. Вынимаешь из шкафа кассету и сам ее себе протягиваешь…

В моей голове будто заработал миксер: тысячи дней и событий крутились в памяти и взбивались в пену. А потом я наткнулся спиной на кого-то жесткого и холодного. Обернулся – и понял, что стою лицом к лицу с безумным зеркальным стариком. Он вздохнул, на стекле проступила влажная клякса, и я уловил запахи нечищеных зубов и просроченной кинопленки «Свема».

«Этого всего не может быть, я в сцене из чернушного перестроечного кино», – подумал я.

А потом старик закричал по-ослиному и ударил меня в лицо зеркальной головой.

– Денис, нормально? – спросила Тася.

– Братух, – Рустик смотрел мне в глаза, на его лысине блестели капельки пота, – ты отрубился во время фильма.

Я потрогал лицо, ссадины кровоточили.

– Все хорошо, – улыбнулась Тася. – Вчера ты, наверное, выпил плохие таблетки, и вот.

Она поцеловала меня в щеку распухшими губами. И ее синие волосы пощекотали мне шею.

Ее синие волосы.

Меня придавило правдой. Я будто застрял в отвердевшем кошмаре, затрясся от накатывающего ужаса и вдруг четко понял, что должен сию секунду все изменить.

Я шагал, радовался своей потрясающей задумке и млел под летним солнышком. Увидел на заборе ориентировку на исчезнувших супругов – кучерявого усача и чуть-чуть пластиковой длинноволосой блондинки – и искренне пожелал им поскорее найтись.

Я дошел и сразу поделился с друзьями грандиозной идеей организовать киноклуб, чтобы смотреть, писать, анализировать. Рустик заулыбался в пышные усы, пустил ладони в буйные кудри и с завистью ответил: «Да как я сам-то не придумал!» Тася восторженно кивала, и ее бесконечные платиновые волосы разлетались, как полотнища кинотеатральных кулис.

Потом мы развалились в креслах и принялись смотреть кино.

И это была лютая перестроечная чернуха.

Черт № 13
Максим Ишаев

Сувенир из Кондратьевки

– Чуть выше подними.

– Так нормально?

– Выше. Еще немного. Все, держи. Ра-аз, два-а, три-и. Теперь медленно убирай. На-айс. Готово.

– Дай гляну.

Костя передал Лизе смартфон, а сам затянулся айкосом и выдохнул под потолок облако приторно-сладкого пара.

На только что отснятом видео она держала в руке старый снимок, сделанный на полароид.

Бордовый диван стоит вдоль стены, упираясь краем в угол комнаты. На диване сидят двое – мужчина и женщина: он в черной дубленке и ушанке, она с рыжими распущенными волосами и в шубе. Позади пары поверх желто-зеленых в полоску обоев висят монохромная фотография в рамке и календарь за 2002 год с изображением мультяшного пони; картина с рыжим котом и красными яблоками, иконка в углу и нелепые настенные часы в форме наручных; белое полотенце с вышитыми на нем цветами – розовые бутоны, зеленые листья. На подлокотнике дивана сидит большой плюшевый медведь – поник, будто задремал. А слева, в дверном проеме, виднеется зеркало трюмо. Но затемненный силуэт фотографа в отражении скрывает вспышка.

Так было «до».

Видео продолжалось. На фоне звучал Костин голос: «Ра-аз, два-а…» Лиза медленно убрала снимок, показывая, как стало «после».

На стене обои потускнели и выцвели, набухли и местами оторвались – свисающие лоскуты напоминали острые языки. Икона потемнела: на образе лица Богородицы было почти не различить, а карликовый Христос почернел в ее объятиях, как обугленный огарок. Диван пропал. Часы и старая фотография – тоже. Но покрытые пылью и паутиной календарь, картина с котом и расшитое цветами полотенце остались на прежних местах. В углу сидел плюшевый медведь и выглядел не спящим, а смертельно раненным. Костя нашел его в спальне и усадил перед камерой для «выразительности».

В груди у Лизы заныло от тоски, будто повеяло сквозняком в пустой комнате.

– Да, хорошо получилось. Выложу, когда сеть появится.

– Качество зашибись, скажи?

Она слегка улыбнулась:

– Да.

Быстро глянула на Свету. Подруга изучала фотографии на столе у окна и ничего не заметила.

«Да и нечего тут замечать!» – рассердилась Лиза на саму себя.

– …Ночного видения.

– Что?

– Камера. – Костя стукнул пальцем по корпусу смартфона. – В новую модель разрабы завезли функцию ночного видения – «кошачий глаз». На днях гулял по позднякам во дворе, тестировал. Смотрится шикарно.

– Он мне уже все мозги выел со своей новой игрушкой.

Подошла Света. Костя ухмыльнулся и смачно чмокнул ее в щеку.

– И-иу! – Подруга скривилась, вытерла рукавом лицо. – Четыре Ка, оптическая стабилизация, встроенный гугл-объектив, инфракрасное зрение, зум на тыщу километров – можно американский флаг на Луне разглядеть.

– Эй, я такого не говорил.

– На ДэЭр подарила, а теперь сама не рада. Он с ним ни на минуту не расстается.

Лиза усмехнулась и подумала, что, похоже, у этих двоих все серьезно, раз такие дорогущие штуки друг другу покупают.

– Чё, ребятки? Общее фото?

Не дожидаясь ответа, Костя раздвинул треногу штатива, поставил смартфон в зажим наверху и встал у стены между девушками. Приобнял обеих. На пару секунд наступила тишина. Прозвучал щелчок затвора, и Костя вернулся к «своей игрушке». Заглянул в экран. Поднял большой палец.

– Валим?

– Пожалуйста! – взмолилась Света. – У меня от этого места мурашки. Здесь дерьмовая аура.