Химеринги – симбионты. Не все, конечно, а только одиночки. Такой кот живёт или в стае, или в симбиозе. Условие для создания симбиотической связи – желание самого химеринга. Но если с прошлым хозяином у кота просто не было выбора (точнее, был: жизнь или смерть), то почему он остался со мной, а не ушёл на поиски стаи, я не понимаю. А ответы самого кошака на эту тему крайне невнятны. Подозреваю, он и сам не знает, почему остался.

Может просто… захотел?

– Хозяин… – снова заводит кот, пытаясь подняться на ноги и лизнуть меня в лицо.

– Давно язык мыл? – отмахиваюсь, примеряясь, как бы поднять на руки довольно нелёгкую тушку. Сам он идти пока не сможет, это понятно.

Наконец подхватываю кота и медленно поднимаюсь по ступеням. Полцентнера – это вам не килограмм. Тяжёлые нынче пошли котята…

Теперь бы ещё понять, куда идти. Два последних дня мы с химерингом бродили по окраине города. Не знаю, что случилось в этом мире, но разумных существ я здесь действительно так и не нашёл. Ни живых, ни мёртвых.

И разломов, через которые мог бы вернуться, – не нашёл тоже.

Выбравшись из подвала, понимаю, что уже наступила ночь. В этом мире вообще не бывает слишком светло. Небо всегда словно затянуто тучами.

Дрожь земли заставляет меня отшатнуться и выпустить из рук тяжёлую тушку кота. Мявкнув, он прижимается к моим ногам. А на площадке, где ещё валяются останки пауков, начинает вспучиваться синий «асфальт».

Сиськи Теи… ну что ещё?

* * *

27 июля, вечер

В поместье графа Хатурова

До поместья Хатурова Матвей Соболев добирается автостопом.

На территорию его пропускают не сразу. Удивляться тут нечему: вряд ли он и сам сейчас узнал бы себя в зеркале. По глаза заросший оборванец.

Матвей молча задирает рваный рукав – на предплечье выжжена руна мага-защитника рода Каменских. Охранники, явно в шоке, пялятся то на руну, то на него. Но граф Хатуров очень тщательно отбирает людей, и потому Матвея никто ни о чём не спрашивает.

По дороге в комнату – помыться, переодеться! – от него шарахается молоденькая горничная. Тоже не узнала.

– Соболев я, – буркает он, кивая девчонке.

Она почему-то верит сразу, семенит следом, тараторит:

– Матвей Евгеньич! Да что ж это! Да где ж вы так?!.. Ой, вам помочь чем? Матвей Евгеньич, а Никита… а князь Каменский тоже приехал?

– Нет, – отвечает он на всё разом и на миг стискивает зубы. – Ты вот что… как там тебя…

– Татьяна! А…

– Татьяна… ты пойди графу доложи, что я вернулся. Мне срочно с ним поговорить надо. Скажи – вымоюсь и подойду.

– А князь…

– Иди, – отмахивается он и захлопывает перед носом девчонки дверь.

В ванну. Бриться. Смыть… всё. Несколько дней в бункере, появление Никиты, поначалу показавшееся глюком, побег…

Матвей Соболев ненавидит растительность на своём лице. Это помогает ему ненадолго выбросить из головы мысли о том, чем завершился побег из бункера. Он скидывает одежду, лезет под душ, остервенело бреется, исхитряясь порезаться трёхлезвийным станком.

Наконец одевается и идёт в кабинет Хатурова.

Граф ждёт, и ни выбритое лицо, ни чистая одежда Соболева его не обманывают.

– Никита? – спрашивает, едва глянув Матвею в глаза.

– Мёртв.

Граф реагирует краткой матерщиной. Указывает защитнику Каменских на стул.

Соболев садится, и только теперь понимает, до чего вымотан. Хочется откинуть голову на высокую спинку и отрубиться прямо здесь.

И желание это правильное: прежде чем рвать кому-то глотку, следует выспаться и восстановиться. Но чуть позже.

– Разлом, – хрипло говорит он. – Никита попал в разлом.

Он рассказывает Хатурову почти всё: кратко о том, как попал в бункер, подробно – с момента появления там Никиты. Единственное, о чём умалчивает, – это о странном поведении мальчишки перед тем, как открылся разлом. И о том, что практически уверен: открыл разлом сам Никита. Но эту информацию лучше придержать при себе.

Граф слушает не перебивая. Под конец начинает барабанить пальцами по столу.

– Ты уверен, что это был… Никита? – спрашивает, когда Матвей замолкает. – Не слишком ли для мальца?

– Полагаешь, я мог перепутать представителя рода Каменских с неким магом иллюзий в хорошей личине?

– Об этом и спрашивал, – кивает Хатуров. – Не мог. А жаль.

Матвей кивает. Он совершенно спокоен, но граф знаком с камердинером Никиты слишком давно, чтобы в это спокойствие поверить.

– Соболев, к рассудку! – резко командует он. – Ты видел князя мёртвым?

Широкая улыбка Матвея заставляет его поморщиться. Не улыбка – оскал. Такие оскалы генерал Хатуров не раз видел в бою. У тех, кому уже нечего терять.

– Прекратить, я сказал!

– Ты-то в рассудке? Что значит «видел мертвым»? – интересуется Соболев, убрав ухмылку. – Пацан попал в разлом. Я не успел…

– К счастью, – сквозь зубы говорит Хатуров. – Иначе мне пришлось бы начинать розыск.

Матвей снова скалится.

– Послушай… В лагере Никита явно взял себя в руки, – говорит Хатуров. – Отлично себя показал.

– Слишком уж отлично… Еще и эти геройские замашки. Обычные люди так не меняются. Напомни, это он должен был защищать тебя или ты его?

Похоже, у Соболева скрипнули зубы. Но он молчит, а граф продолжает:

– У него раскрылся второй дар?

– Скорее всего. Я не успел понять – какой. Но уже без разницы. Даже если он ещё жив, это ненадолго, – тяжело роняет Матвей. – Бункер, Саша. Нужно немедленно заняться этим. Я добирался сюда автостопом, но место найду. Там творится что-то из рук вон. И я даже не говорю про то, что там засели какие-то психи, похищающие людей. В наше время это мало кого удивит. Люди там… обслуга, охрана – они странно себя вели.

– Конкретнее.

– Будто зомбированы.

– Даже так? – хмурится Хатуров.

– Звони Львову, – говорит Матвей. – С его возможностями мы можем успеть. Хотя я уверен, что бункер уже свёрнут. Но по горячим следам можно многое нарыть. Я тоже по своим каналам буду пробивать. Ну, ты знаешь. Так что отосплюсь немного и пойду.

Глава 2

Оглядываюсь, выбирая место для сражения. Опыт – его никакими перерождениями не пропьёшь. Как я в своё время сказал Зверевичу: если бой неизбежен, надо навязать врагу свои условия. Где лучше всего сражаться с драконом? Конечно, сидя у него на загривке.

«Асфальт» в центре площадки продолжает пучиться, с треском ломаясь. Знать бы ещё, что там за монстр из него лезет. Точно ведь не дракон.

В стае пауков, на которую я охотился, было всего девять особей. Это я выяснил, обходя окрестности. И все девять сейчас валяются дохлыми. А вот подземные твари мне пока не встречались. Нет твари – нет тактики.

Но я найду.

– Что ж там за хрень такая? – спрашиваю сам себя и… внезапно получаю мыслеобраз-ответ от химеринга. В голове появляется картинка: четырёхметровая сегментированная тварь с раздутым брюхом-яйцекладом. Чёрная, в отличие от дохлых полосатых пауков. Больше похожая на богомола, чем на паука. Но общие черты прослеживаются.

Значит, мамашка пожаловала. Любопытно, где до этого сидела. Кладки яиц в подвале среди добычи разной свежести точно не было. А яйца любого монстра содержат неслабый заряд эфира. Хороший ингредиент. Надо грохнуть тварь и найти яйца, может, удастся вынести их в империю. И удачно продать…

– Как убить, знаешь? – смотрю на кота. – Слабые места.

– Бежать? – с надеждой транслирует он.

Бежать? Нет. Бежать – не моё. И некуда. И некогда. Как говорил один мой знакомый инквизитор – один раз убежишь, потом привыкнешь.

Направляю тьму в боласы. Максимальная перекачка силы в удавку. Вот сколько она выдержит, пока не порвётся? Удержать такое чудище будет непросто.

Несмотря на то, что паучиху я ждал, вылетает она из-под площадки неожиданно. Будто на реактивной струе. Словно в пухлую задницу кто-то вставил бутылку шипучего вина.

С тяжёлым чмявком тварь опускается на лапы.

Несколько секунд рассматриваю её вживую. Какие-то детали не были видны в посланной котом картинке. Например, три пары хелицеров, каждая из которых клацает независимо от другой. Вокруг щетинистой пасти – ещё несколько пар мелких лапок, как у краба на морде.

А еще внутри неё бьётся источник эфира. Пульсирует, как сердце.

Тварь раскрывает пасть и орёт. Звука нет, но я ощущаю его по заложенным барабанным перепонкам, тошноте и мгновению дезориентации. Эта сука явно бьёт ультразвуком по вестибулярке.

Времени, чтобы затыкать уши пауками из тьмы, нет. Придётся терпеть. Как вариант – заблевать тварь до смерти. Но в этом мире настолько мало пригодной для человека еды, что расставаться с ней – преступление.

Паучиха поднимается на четыре задние лапы, угрожающе растопыривая оставшиеся передние. В растяжке они – метров пять. В глазах светится злобный интеллект.

Аккуратно подцепив ступнёй пушистое пузо, откидываю химеринга под стену.

– Не путайся под ногами.

Боло уже крутятся в руке. Максимальная длина нитей из тьмы, которую я могу удержать под контролем – пять метров. Расстояние между лапами твари – почти метр. Значит, все лапы сразу мне не обездвижить.

Боло крутятся надо мной, готовые вырваться из рук и стреножить верхние лапы паучихи, недальновидно поднятые над её головой. Длина моего оружия – моё слабое место. Со временем я растяну удавку. Но сейчас ей катастрофически не хватает хотя бы трёх дополнительных метров. А значит, стратегия, благодаря которой я пришиб деток этой мамашки, здесь не подходит.

Рассчитать удар не остаётся времени. Паучиха срывается с места и на четырёх задних лапах прёт ко мне.

Десять метров…

Пять…

Сейчас!

Мы почти сшибаемся. Отпускаю раскрученные боло и отскакиваю. Тварь ожидаемо выстреливает хелицерами, пытаясь поймать летящий в неё непонятный предмет. Первый груз лёг ровно туда, куда я целился: обвился вокруг шеи твари. Второй шар не достиг цели. Она успела его сбить, и теперь он болтается у неё под брюхом.

Меч. Мне нужен меч! Мои навыки владения холодным оружием никуда не делись. Я легко могу превратить эту восьмилапую хрень в безногого червяка.

Но в этом мире его совершенно не из чего сделать. А когти из тьмы – всё же мне пока непривычны.

– Направо, Хозяин! – раздаётся в голове голос химеринга. Он явно в панике.

Не спрашивая, отскакиваю куда сказано, надеясь на то, что кошак не спутал стороны. В последние три дня я научил его многому из того, что может пригодиться в общем бою. Но не думал, что наука пригодится так скоро.

Разрываю дистанцию с паучихой, и не зря. В сражение внезапно вмешивается третья сила. Конечно, если паучиха внезапно не страдает мазохизмом и не имеет отношения к странным лиловым нитям.

За секунды в воздухе над тварью образовывается лиловая сеть. И несётся вниз, чтобы тут же пригвоздить паучиху к земле. Та падает на брюхо, раскинув лапы. Страшная пасть продолжает разеваться в неслышном крике: тварь всё ещё пытается бороться со мной ультразвуком.

Вглядываюсь. Нити кажутся невесомыми, но пухлое тело паучихи проминается под ними так, будто весят они как минимум полтонны. Видимо, это какой-то аспект земли. Что-то связанное с гравитацией.

Но странным выглядит не факт чужого вмешательства – навыки здешних монстров я пока не изучил. Не знаю, что они могут, а что – нет. Странным выглядит само плетение. В нём чувствуется разумная упорядоченность. Не животный навык – продуманная техника.

Природа любого мира стремится к сферичности. Капля росы, радуга, паутина… Но не в этом мире углов и ровных линий. Вот и эта сеть – чёткий квадрат с размером ячейки в полметра. Чем-то подобным пытался кинуть в меня в бункере Горчаков.

И это явно техника, продуманная разумом.

Неужели кот ошибся и здесь всё же есть разумные существа?

– Выходи! – командую невидимке.

– Сначала договоримся, – слышу в ответ.

Чего я точно не ожидал, так это приятного женского голоса. Да еще и на понятном мне языке, что уже вообще ни в какие рамки не лезет. Кидаю взгляд в сторону треугольной стены, куда успел отбросить химеринга, но… кошака там нет. Испугался? Решил, что без меня ему будет лучше? Жаль.

– Я слушаю, – говорю невидимке.

– Я только что тебя спасла.