Он судорожно вдохнул – и выдох превратился в хрип. Внутри его тела бушевал уже не просто жар. Это было пламя. Живое. Осмысленное. И явно какое-то… Древнее… Оно не разрасталось в нём хаотично. Оно двигалось по телу так, словно само знало, куда должно идти. Сначала – это была грудная клетка. Там, где билось сердце, на секунду что-то вспыхнуло, и кожа над ключицей будто запульсировала светом. Потом – плечи… Руки… Бёдра… Вены… И… Он увидел их. Чётко. Словно даже его кожа стала прозрачной. Сначала это были тонкие дорожки, как жилки на листе, которые засветились изнутри. По ним струилась та же самая энергия, тот самый медово-золотистый свет, что был и в мякоти съеденного им плода. Но теперь этот свет был внутри него самого. В каждой клетке. И даже в крови.

Скрипя зубами от боли, он в ужасе посмотрел на ладони. Его вены вспыхнули ярче, и по ним прошла волна света, словно кто-то впрыснул в его тело раскалённую молнию. Жжение сменилось вибрацией, вибрация – пульсацией, как будто в теле билось ещё одно сердце, и оно пело.

– Что я сделал? – Успел панически подумать он. Но времени для размышлений больше не было. Сознание стало зыбким. Голова парня упала набок, а взгляд потускнел. Он увидел над собой только крону дерева, светящуюся в ритме с его венами. И последним, что он почувствовал, была волна… Чего-то. Не боли. Не страха. А какой-то мощи. Она вырвалась из груди, поднялась к вискам, и —Мрак. Тело обмякло. Он потерял сознание.

Но внутри, под кожей, пламя продолжало жить. Не угасло. Оно работало. Меняло. Перестраивало. Клетку за клеткой. Молекулу за молекулой. И сейчас в глубине организма – в костях, в спинном мозге, в нервных окончаниях – что-то просыпалось. Что-то старое, как мир, и новое, как первый вдох. Плод принял его. И начал свой труд.

А Андрей уже спал. Но он уже не был тем, кем был до того момента, когда проглотил первые капли сока этого сочного фрукта. Во мраке беспамятства, где не было ни времени, ни мыслей, только слабое чувство тела, внутри Андрея продолжалось превращение. Тихо. Страшно. Неумолимо. То, что начиналось как лёгкое пламя в венах, вскоре перешло в нечто гораздо более глубокое.

Поначалу этот жар катился, как по старым путям, по его сосудам, по нервным волокнам, повторяя анатомию человеческого тела. Но с каждым ударом нового, невидимого сердца, прячущегося где-то глубоко, ближе к позвоночнику, огонь менял маршрут. Он выжигал себе новые ходы, расширял, углублял, создавал каналы, которых раньше в его теле просто не было. Это были меридианы. Они и сейчас они зарождались в его теле. И это было весьма болезненно. Каждый из них был весьма ощутим. Словно живая жила, которую прокладывали под кожей, в мышцах, между органами. Иногда огонь доходил до тупика, и тогда Андрей – даже в беспамятстве – вздрагивал от очередного приступа боли. Будто внутри его тела кто-то разрывал преграды, проламывая плоть, как вода пробивает камень.

Сначала это были тонкие нити. Полупрозрачные, но наполненные светом, они оплетали его внутренности, соединяясь в единую сеть. Но с каждой новой волной энергии эта сеть укреплялась всё больше. Тончайшие каналы уплотнялись, наливались не только энергией, но и собственным весом, собственной природой. Теперь они уже не сгорали, не пульсировали от перегрузки, а принимали энергию, аккумулировали её, и проводили дальше. И именно так в теле парня формировалась полноценная энергетическая система. Сеть меридианов. Практически новая кровеносная система. Но не для крови, а для силы. А где-то внизу живота – в том месте, которое древние культы называли "даньтянь", а философы – точкой духа, что-то пробудилось.

Сначала – как пустота. Потом – как вращающееся давление. И уже затем – как сияющая воронка, что втягивает в себя огонь, боль, силу, свет. Концентратор этой странной силы. Центр. Точка, где вся эта странная, возможно даже – магическая энергия собиралась, фильтровалась, оседала, и даже осмысливалась. И это тоже было больно. Ведь его тело, по крайней мере раньше, было обычным человеческим, не приспособленным к подобным вещам. И оно, возможно чисто инстинктивно, сопротивлялось. Внутренние органы сжимались, мышцы сокращались в судорогах, рёбра подрагивали от напряжения. В голове – словно бушевала буря, где мысли распадались на клочки света и звука. Мозг горел. Кожа дрожала. Позвоночник будто выгибался в обратную сторону.

Но ничего не рвалось. Ничего не лопалось. Потому что плод, даровавший это изменение, всё же… Знал меру… Знал какие-то пределы… И даже знал, как можно обойти слабость.

Прошли часы… Или дни… Или секунды… В этом состоянии для Андрея не было времени. И вот, когда пылающий в его теле огонь уже почти утих, когда пульсация в меридианах стала ровной, а даньтянь в животе обрёл чёткую, плотную форму, похожую на вращающийся ком света – что-то щёлкнуло. Система завершила своё формирование. Она была завершена. И теперь он был не просто человеком. Он был сосудом силы. Пока ещё спящим. Ещё не осознавшим, что именно в нём пробудилось. Но уже другим. Навсегда.

Пробуждение

Сознание возвращалось медленно, будто сквозь вязкий туман, пропитанный смолистыми ароматами трав, влажной земли и древесной коры. Андрей с трудом открыл глаза… И первым, что он осознал, был ломящий зуд во всём его теле. Эта тупая, тянущая боль пряталась в каждой мышце, словно он провёл сутки на грани физического истощения. Но сейчас в его теле было и другое чувство. Тонкое, ползучее, словно что-то внутри тела двигалось само по себе, меняло форму, структуру, перетекало под кожей, будто под ней таились змеи, не причиняющие боли, но настойчиво напоминающие о себе.

Он тяжело выдохнул и кое-как сел, прислонившись к стволу дерева. Нервная дрожь пробежала по спине. Не от страха, а от необъяснимой слабости во всём его теле. Он медленно сжал пальцы. В них была какая-то странная сила. Он напряг ноги, и тут же ощутил, что все его мышцы были словно натянуты, туже, чем раньше, но при этом были куда более отзывчивее. Но внутри… Сейчас внутри его тела было нечто иное.

– Что-то со мной не так… или… наоборот… Так, как должно быть? – Чтобы прийти в себя окончательно, он всё же встал и снова подошёл к ручью. Вода в котором, как и прежде, была колючей от холода, ледяной, обжигающе чистой. Один глоток – и всё тело пронзила волна бодрости, как если бы он вдохнул первую струю кислорода после глубокой затяжки. Голова немного прояснилась. Но силы…Сил пока что было слишком мало.

– Мне нужно отдохнуть. – Немного оглядевшись по сторонам, он снова поднялся, и, цепляясь за сучья, аккуратно влез на дерево, с которого не так уж и давно сорвал тот плод. Крона этого дерева была достаточно густой, с прочными ветвями, а листва плотной, почти бархатистой, впитывавшей ночную влагу и возвращая её в воздух мягкой прохладой.

Именно там он и устроился, среди раскидистых ветвей, обняв колено и подложив руку под голову, словно это была подушка. Это дерево, странным образом, тоже принимало его. Под ним не ломались ветки, не скрипела кора, не падали на землю листья. Оно было… живым. И терпимым.

Пока он лежал на земле, уже наступила ночь. Мир внизу ожил особым образом. И всё то, что днём скрывалось, всё же вышло наружу. Первым раздался протяжный, влажный рык, донёсшийся с противоположного склона. Глухой, тяжёлый, похожий на утробное рычание гигантской кошки. Ему тут же ответил другой звук – тонкий, свистящий, почти змеиный. Где-то недалеко, у самой земли, хлёстко зашипело, как если бы кто-то раздавил ногу в болоте – или прошёлся по змеиной стае. И затем… Стрекот. Монотонный, но настолько громкий, что закладывало уши.

Андрей зажмурился – казалось, что рядом работает целая фабрика металлических цикад, но этот звук был не природно-сильным, пронзительным, как будто издавался существами размером с кошку. И это как минимум. Где-то хлопнуло крыло – медленно, тяжело, и в воздухе промелькнула достаточно крупная тень.

Но парень сидел тихо, не двигаясь. Только вслушивался. И с каждым звуком понимал. Даже ночь здесь была “живой”. Слишком живой. В траве что-то шуршало. Чьи-то маленькие лапки, быстрые, точные. Что-то прошипело с раздражением, получив отпор. Потом взвизгнуло – и резко оборвалось. За деревьями снова пронёсся низкий рык, но на этот раз – гораздо ближе. И совсем рядом, под самым деревом, кто-то медленно и весьма вальяжно прошествовал. Звук был такой, словно по земле ступали тяжёлые лапы, будто не совсем гибкие, и… возможно, даже покрытые мощной защитой вроде панциря. И… Даже некоторый набор когтей. Так что сейчас Андрей практически не дышал. И только его пальцы непроизвольно вжались в кору. И даже дерево слегка напряглось, словно чувствуя опасность.

Минуты тянулись вечностью. Но на дерево никто не поднимался. Никто так и не нашёл его. Парень сидел в безопасной чаше из листвы и ветвей, как гость в храме, которому дозволено только смотреть. Где-то вдали глухо громыхнуло. Тяжёлые облака медленно прокатились по небу. И Луна, весьма крупная, но похожая на привычную парню, спряталась.

И всё затихло. Лишь ветер шептал в листьях и тихо постанывали склоны – как дыхание спящего великана. И Андрей всё же заснул. А ночь пронеслась, полная шорохов, теней и взглядов.

Но никто так и не тронул его. Потому что это странное дерево каким-то необычным образом хранило его. Потому что он начал пробуждение. Потому что мир ждал, что он поймёт, кто он теперь.

Первые лучи солнца разбудили лес не светом, а цветом. Их появление не было резким, как во многих местах земного мира – оно было почти ритуальным. Как будто сам мир знал, что настало утро… И откликался на него величественно, глубоко, с достоинством. На вершинах гор, венчающих далёкий горизонт, свет сначала лишь коснулся снежных шапок, и они вспыхнули бледно-золотыми огнями, словно под прозрачным покрывалом хранили огонь зари. Потом свет скатился ниже, словно лаская скальные отроги, покрытые древними лишайниками и упругими кустарниками, раздувая на них алые, медные, синие оттенки, которых никогда не бывает в обычной природе.

Этот свет не просто освещал – он пробуждал. Казалось, что даже деревья в долине, где спал Андрей, встрепенулись. Листья на их ветвях начали медленно поворачиваться, ловя первую солнечную энергию, словно звериные уши, улавливающие звук. И в их зелёной плоти, прямо в прожилках, начала пульсировать мягкая золотистая энергия, та самая, что Андрей видел вчера – теперь она плыла живо, ярко, будто сок самой жизни.

Глубоко вздохнув, Андрей всё же открыл глаза. Сначала он ничего не понял. Лишь чувствовал жёсткость ветви под спиной, ломоту в плечах, и скованность шеи.

– Где я?.. Почему всё… Так? – Он попытался пошевелиться, и тут же застонал, когда по позвоночнику прошёл резкий спазм. Ноги затекли, левая рука будто деревянная. Неловко, по-кошачьи, он начал сползать вниз, цепляясь за ветви, при этом стараясь не упасть. А оказавшись на земле, он медленно разогнулся, выпрямляя спину, ощущая, как каждая мышца жалуется на ночь, проведённую не по-человечески. Но стоило ему поднять глаза… Окружающий его мир тут же заиграл такими красками, что он замер.

В утреннем свете каждое травяное лезвие поблёскивало, словно было выковано из живого стекла. На его поверхности блестела роса, но не обычная. Каждая капля переливалась внутри – то синим, то янтарным, то серебром, словно заключала в себе микроскопическую радугу. Небольшие цветы, спрятавшиеся между камней, медленно раскрывались, и из их бутонов проявлялись ленточки энергии, тонкие как паутина, которые уходили в воздух, соединяясь в лёгкие вуали, проплывающие над землёй. Ручей, по которому он вчера шёл, в лучах солнца стал почти световым лезвием – настолько он блистал, отражая и усиливая свет. Внутри его вод также бежали маленькие искорки, словно в самой воде жили молнии.

А высоко в небе, на фоне прозрачных голубых потоков, проплывали величавые облака, вытянутые и тонкие, будто нарисованные одним мазком кисти величайшего художника. Ветер медленно гнал их через вершины, где, казалось, даже сам воздух вибрирует от всех этих энергий.