– Ну, это было давненько. Потом ее муж, Асмунд Линдстрём, пропал, и Лотта распродала хозяйство и открыла гостиницу. Правда, просуществовала та недолго. Люди начали пропадать, в том числе и постояльцы, а потом и сама Лотта исчезла. Тела не нашли. Наследников у Линдстрёмов не было, поэтому вскоре усадьба превратилась в руины. Наверное, кто-то из местных развел там костер, чтобы укрыться от метели, и выжег все дотла.

Генри закрыл глаза, пытаясь уложить информацию в голове, но от холода, боли и стресса его тошнило и тянуло в сон. Сората сидел рядом, и от него исходило привычное тепло живого тела. Генри позволил себе немного передохнуть и погрузился в темноту.

Там он увидел Джона Дэвиса, поднимающего большой палец.

«Неплохо повеселились? – спросил он, но Генри не мог ответить. У него не было голоса. – Берегите то, что считаете важным, Генри, но и себя тоже. Жаль, я так и не попаду на восток».

– Генри? – Сората потряс его за плечо. – Мы прилетели.

Швеция с ее снегами и страхами скоро останется позади, и Генри это радовало.

– Хочу домой, – сказал он, и глаза Сораты на миг блеснули тревогой. Потом он улыбнулся и похлопал его по руке.

– Я тоже, Генри. Я тоже.

* * *

Они не боялись быть замеченными – здесь, среди остатков былого великолепия, не бродили даже бездомные. Солнце садилось, и заросшую сорной травой территорию заливало красным, точно кровью. С моря тянуло свежим, пропахшим солью ветром, и с той же стороны небо медленно затягивалось тяжелыми дождевыми тучами. Обстановка самое то для их с Дикрайном дела, лучше и не придумаешь.

– Что ты здесь делаешь?

Легок на помине. Йенс затянулся в последний раз и бросил окурок под ноги. Дурная привычка, надо бы завязать. Может, потом, когда все закончится. Он повернулся к Дикрайну и лениво ответил:

– Ничего. Есть еще вопросы?

Далеко над морем, на самом горизонте, сверкнула молния. С возвышенности, на которой они находились, вспышку было хорошо видно.

– Мне не нравится, как ты разговариваешь. – Старик вышел из тени и уставился на Йенса тяжелым взглядом, который даже ему казался немного сумасшедшим, что говорить о нормальных людях.

– Тогда будь добр, не разговаривай со мной. Делай свою работу, образец я тебе доставил, и он куда лучше Кимуры Сораты.

– С чего ты взял?

– Просто поверь на слово. – Йенс сунул руки в карманы тонкой кожанки и усмехнулся: – Что, никак не можешь успокоиться, что упустил Кимуру?

– Ты тоже там был! – разозлился Дикрайн. – Мог бы хоть попытаться остановить этого… этого… мерзавца!

Даррел Дикрайн, талантливый ученый и алхимик, отвергнутый научным сообществом и обманутый своим лучшим творением, и правда давно был не в себе. Но Йенс все еще помогал ему, потому что желал первым увидеть мощь, которую он пытается создать. Быть простым медиумом Йенсу всегда было недостаточно. Быть просто вторым учеником сильного учителя – недостаточно.

Остаться чьим-то прошлым – слишком мало. Йенсу никогда не станет всего довольно.

– Кстати, – вспомнил он. – Я собираюсь пригласить гостей.

Разумеется, ученый сразу вспылил:

– Ты с ума сошел?! Мы вообще-то скрываемся! Какие еще гости?

Вдали снова вспыхнуло белым – раз, другой. Закатный зловещий свет постепенно тускнел, вытесняемый сумерками и надвигающейся непогодой. Воздух будто подрагивал от напряжения, как наэлектризованный.

– Я не лезу к тебе в душу, а ты не лезь ко мне, – угрожающе спокойно произнес он. – Я привез тебе то, что нужно, так занимайся им. Со своими делами я сам как-нибудь разберусь.

– Но…

– Они нам не помешают. Наоборот… – он мечтательно улыбнулся. – Один знакомый много мне задолжал. Пора спросить с него долг.

Дикрайн вернулся в здание неубежденным, но Йенсу было на него плевать. Пока он уверен, что эксперимент увенчается успехом, может ворчать сколько угодно. Риан Валентайн должен появиться здесь, у него нет выбора. Йенс давно его знает, изучил его слабости, которые он научился мастерски скрывать. Самый сильный экзорцист Англии, значит? С тех пор, как они оба покинули Японию, Йенс тоже не сидел сложа руки. Он докажет, что учитель выбрал не того, докажет, что они оба ошибались. Что Риану никогда не найти того, кто будем ему ровней, – никого, кроме Йенса.

До места, где он стоял, наконец донеслись глухие раскаты грома. Прогноз обещал на завтра ясный день, так что буря наверняка пройдет стороной. Йенс обернулся и посмотрел на их с Дикрайном убежище, вновь ощущая, как тревожится дар медиума, и достал телефон.

После долгих гудков он улыбнулся и сказал:

– Мальчик уже передал мое приглашение?

В гостях у вишневых деревьев

Я пробыл ни много ни мало:

Двадцать счастливых дней.

(Мацуо Басё)

«Все еще не знаю, как правильно начать.

Наверное, у меня все хорошо.

Так хорошо, что иногда среди ночи

я открываю глаза, чтобы убедиться,

что не сплю. Но на самом деле это

лишь еще одна часть моего сна, и он все

продолжается. Этот водоворот тянет

меня ко дну. Я думаю о том, думаешь ли ты

обо мне, и это тоже часть водоворота,

в который превратилась моя жизнь».

(из неотправленных писем Генри Макалистера)

История первая,
в которой приносят дурные вести

Им предстояло покинуть остров сразу после рассвета.

Наверное, поэтому Сорате и пришла в голову эта странная мысль – встретить восход солнца на пустом диком пляже, вдвоем. Своеобразная дань их общему прошлому: печальному, трагическому, опасному – невероятно яркому прошлому. Возможно, отсюда, с этой отправной точки, начнется новое настоящее. По крайней мере, Сората хотел в это верить.

Конкретно здесь и сейчас он чувствовал себя счастливым.

– Ты собирался что-то сказать? – спросил Генри обескураживающе прямо. Он стоял, широко расставив ноги, надежный и крепкий, как скала, несмотря на то, что за три недели комы успел похудеть. Черты лица заострились, четче проступили линии скул и подбородка. Немного странно было видеть, что одежда, которую он ни в какую не желал менять на новую, самую малость висела на плечах. Но во всем остальном это был тот же Генри. Его Генри.

Сората опустился на колени и перевел взгляд на спокойную гладь океана. Прилив вот-вот должен был начаться, но пока вода не спешила лизать коричневато-желтый песок. Мир пребывал в полнейшей гармонии.

– Нет, с чего ты взял? – с опозданием ответил Сората и расслабленно улыбнулся. Легкий соленый ветерок бодрил, и запах моря оседал на волосах, уже заметно отросших. В обществе Сората убирал их в хвост, в особых случаях пользуясь невидимками, чтобы короткие пряди не выпадали из прически. Но чаще предпочитал распускать, наслаждаясь все прибывающей тяжестью, по которой, похоже, успел соскучиться.

Генри опустил голову, находя его взглядом.

– Ты весь день мотался по этажам, как угорелый, даже ночью ни разу не порывался пошататься по пустым коридорам, – Генри, как всегда, был внимателен, но несколько прямолинеен. – А тут с утра пораньше тащишь меня на пляж. Ну не купаться же. Март на дворе.

Возможно, со стороны поведение Сораты и казалось Генри странным, но именно перед ним он мог вести себя нелогично. Ведь Генри его все равно поймет, рано или поздно.

– Необычно теплый март. Но купание отложим до более удачного времени, – рассудил Сората, скрывая улыбку. – Я просто подумал, что встретить тут рассвет очень символично. Ты так не думаешь? Меньше, чем через месяц приют откроется, и у нас станет гораздо меньше времени наслаждаться видами.

Генри пожал плечами, неуверенно переступил с ноги на ногу, сбивая в кучу песок, и все-таки сел. Японская манера ему не давалась, тело быстро затекало, поэтому он сел по-турецки, наклонившись вперед и уперев локти в бедра.

– Ты так говоришь, как будто через пятнадцать минут жизнь закончится.

Сората поднял голову, любуясь медленно меняющимся цветом неба и моря.

– Меньше, – сказал он и уточнил. – Меньше, чем через пятнадцать.

– Все-таки мне не понять японцев, – усмехнулся Генри, и Сората качнулся влево, боднув его головой в плечо.

– Тебе и не нужно, Генри. Ты будешь заниматься тем, чем захочешь. Я сделаю тебя своим помощником? Как тебе?

– Замдиректора, что ли?

– Вроде того.

Генри фыркнул.

– Ну уж нет, спасибо.

– А кем ты хочешь быть? Охранником, завхозом, да хоть учителем?

– Ты знаешь.

– Должность коменданта тебя по-прежнему устраивает?

– Более чем. Ты пойми, большая ответственность – это не для меня.

Он опустил голову, и первый робкий луч заскользил по воде, быстро настигая их двоих, и зарылся в волосы Генри, зажигая в них пожар. Сората тронул друга за колено.

– Смотри. Зарождается новый день.

Он не убрал руку, вместе со светом просыпающегося солнца впитывая тепло такого важного для себя человека.

В Швеции, куда они вылетели из Токио ближайшим же рейсом, получив письмо Акихико Дайске, их постигла неудача. Увы, след никуда не привел, точнее, он уже остыл. К тому времени, как они добрались до поселка, в котором прятался «полоумный» мужчина, схожий по описанию с Даррелом Дикрайном, уже было слишком поздно. Он снова ускользнул.

Сейчас Сорате даже думалось, что это скорее к счастью, нежели к сожалению.

– Красиво, – просто сказал Генри. Он посмотрел на Сорату, и тот с улыбкой отвернулся от моря.

Они еще немного посидели, но земля пока недостаточно прогрелась от зимы, и Генри первым поднялся на ноги. Отряхнулся и протянул Сорате руку. Его высокая фигура заслонила солнце, но красный пожар волос сам был как маленькое солнышко.

– Вставай, иначе придется ловить попутку, – сказал он, и Сората легко рассмеялся незамысловатой шутке.

Время до весны пролетело незаметно. Вот только недавно они вернулись с Синтара, чудом вырвавшись из пасти разъяренного мононокэ. Те дни сейчас казались то ли вымыслом, то ли просто дурным сном. Обманутый дух ненадолго завладел телом Сораты, и о тех минутах у него сохранились лишь обрывочные воспоминания, застланные кровавой пеленой, болью и затянувшейся агонией. На память об ударе ножа на животе остался небольшой белый шрамик, неестественно крошечный для той ужасающей раны, что он сам себе нанес. Но то была лишь одна сторона медали. На другой вел свою борьбу Генри, и она окончилась победой и тремя долгими неделями комы.

Сората не знал, как сумел пережить их. Правду говорят, что раны, нанесенные дорогим сердцу людям, болят сильнее, нежели собственные. Тогда Сорате казалось, из него самого утекает жизнь, медленно, мучительно, по капле в день.

Он смотрел на бледное до синевы лицо и говорил, говорил, говорил. Что угодно, лишь бы не дать Генри навсегда потеряться в лабиринтах своего сознания. То была расплата за дары аякаси – самоназванного бога острова Синтар. Но боги всегда берут с людей лишь ту плату, которая им по силам.

Потом была холодная зимняя Швеция, снег и лед, ветер и горы. И поиски, закончившиеся ничем. Дикрайн снова оказался хитрее.

Сората помотал головой, прогоняя воспоминания. В вынужденном безделье, которое влекло за собой морское путешествие, пусть и не особо долгое, он вечно начинал бередить память, анализировать, хоть чем-то занимать голову. Катер мчался по волнам, оставляя за собой пенный шлейф и гул мощного мотора. Генри укачивало, поэтому он не был настроен на разговоры. Сората не мог не смотреть на него, как будто где-то в глубине души боялся, что однажды забудет его лицо. Этот подспудный страх расставания слишком плотно в нем залег, чтобы не всплывать на поверхность даже в такие безмятежные и радостные дни, как те, что царили сейчас. Приближалась середина марта, в апреле прибудут первые дети, и Синтар заиграет новыми красками, и Академия станет такой, какой она и задумывалась.

Станет домом, а не тюрьмой.

Сората удовлетворенно откинулся назад, любуясь чистым, по-весеннему светлым небом.