В то время многих обескуражил хладнокровный, на первый взгляд, ход размышлений Киссинджера об ограниченной ядерной войне. Некоторые ученые, такие как Томас Шеллинг, оспаривали возможность предотвращения неудержимой эскалации; позже даже сам Киссинджер засомневался в собственных аргументах. Тем не менее обе сверхдержавы продолжили создавать и развертывать тактическое ядерное оружие, следуя именно той логике, которую Киссинджер подробно описал в книге Nuclear Weapons and Foreign Policy. Концепция ограниченной ядерной войны, возможно, в теории не сработала бы, однако действия военных стратегов обеих сторон словно демонстрировали их ожидание того, как она могла бы осуществиться на практике. Молодой Киссинджер был прав в отношении ядерного оружия больше, чем сам он мог предположить.

Киссинджер никогда не переставал размышлять о последствиях технологических изменений для политической сферы. В давно забытом документе, который он составил для Нельсона Рокфеллера в январе 1968 года, Киссинджер заглянул в будущее, анализируя способы, которыми распространение компьютеров могло бы помочь чиновникам справляться с постоянно растущим потоком информации от правительственных агентств США. По его мнению, высшим должностным лицам грозила серьезная опасность утонуть в этом море данных. «В распоряжении политика высокого ранга, – писал он, – столько информации, что в кризисных ситуациях он просто не в состоянии с ней разобраться». Киссинджер утверждал, что лица, принимающие решения, должны «постоянно получать сведения о вероятных проблемных точках», в том числе о потенциально проблемных, «даже если те совсем не в приоритете». Они также должны располагать «набором вариантов действий, <…> предусматривающих запасные ходы на случай прогнозируемых обстоятельств с оценкой вероятных последствий – внутренних и внешних – каждой такой альтернативы».

Чтобы добиться такого всеобъемлющего охвата, признавал Киссинджер, потребуются крупные инвестиции в программирование, хранение, поиск и графическое отображение данных. К счастью, «аппаратные и программные средства» для выполнения всех этих четырех функций уже существовали.

Сейчас мы можем хранить несколько сотен единиц информации о каждом человеке в Соединенных Штатах на одной магнитной ленте длиной 2400 футов. Компьютеры третьего поколения способны выполнять основные машинные операции за наносекунды, то есть миллиардные доли секунды… Экспериментальные системы разделения времени^[4] показали, что возможность множественного доступа к ресурсам компьютера позволяет вводить и выводить информацию как на исполнительных, так и на операторских станциях, распределенных по всему миру… И совсем скоро цветной монитор с электронно-лучевой трубкой будет доступен для вывода изображения на компьютер.

Позже, после своего первого года работы в Белом доме в качестве советника Ричарда Никсона по национальной безопасности, Киссинджер попытался получить такой компьютер в личное пользование. ЦРУ отказало ему в этой просьбе – предположительно, потому, что Киссинджер и без компьютера олицетворял собой тот массив данных и задач, с которым предстояло справляться разведывательному сообществу^[5].

Генри Киссинджер никогда не прекращал работать и с беспокойством размышлять о будущем человечества. Человек такого склада вряд ли прошел бы мимо одного из самых прорывных явлений, которое ему довелось наблюдать на очередном этапе своей долгой жизни, – разработки и внедрения генеративного ИИ. Осмысление последствий этой зарождающейся технологии действительно заняло значительную часть последних лет его жизни.

Genesis, последняя книга Киссинджера, была написана в соавторстве с двумя выдающимися техническими экспертами, Крейгом Манди и Эриком Шмидтом, и она несет на себе отпечаток врожденного оптимизма этих новаторов. Авторы с нетерпением ждут «эволюции человека технического, homo technicus, – нового вида, который в наступающую эру сможет жить в симбиозе с машинными технологиями». ИИ, по их мнению, вскоре может быть задействован «для создания нового базового уровня человеческого богатства и достатка… что если не устранит, то, по крайней мере, ослабит напряженность труда, классовую принадлежность и конфликты, которые ранее разрывали человечество на части». ИИ может даже привести к «глубинному выравниванию… в зависимости от расы, пола, национальности, места рождения и семейного положения».

И все же в этом талантливом тандеме мы четко слышим голос его старшего участника – например, в серии предупреждений, которые являются лейтмотивом всей книги. «Появление ИИ, – отмечают авторы, – ставит вопрос выживания человечества… Позволив себе управлять ИИ небрежно и неумело, человек рискует наделить его способностью к бесконтрольному накоплению знаний – с потенциально катастрофическими последствиями…» И здесь сокрыт перефразированный для книги Genesis, но вполне узнаваемый оригинальный вопрос Киссинджера из его статьи How the Enlightenment Ends, опубликованной в 2018 году в журнале Atlantic:

Объективная способность [ИИ] делать новые и точные выводы о нашем мире, задействуя в прямом смысле нечеловеческие способы, не только подрывает нашу привычную опору, «обнуляя сам смысл научного метода в том виде, в каком его использовали на протяжении пяти веков, но и ставит под сомнение претензии человека на исключительное, уникальное восприятие реальности. К чему это приведет? Неужели эра ИИ не только не сможет продвинуть человечество вперед, но и, наоборот, спровоцирует откат к архаичному принятию необъяснимого авторитета? Иными словами, не стоим ли мы на пороге величайшего перелома в истории познания – эпохи „темного Просвещения“?

В ключевом разделе этой книги – том, что произвел на меня наиболее сильное впечатление, – авторы обращаются к пугающей теме гонки вооружений в области ИИ. „Если… каждое общество решит максимизировать свои стратегические преимущества в одностороннем порядке, – пишут авторы, – возникнет принципиально новый тип конфронтации между спецслужбами и военными – беспрецедентный в человеческой истории“. Сегодня, в считаные годы (а может быть, и месяцы) до появления первого суперинтеллекта, мы столкнулись с принципиально новой дилеммой безопасности^[6] – угрозой поистине экзистенциального масштаба».

Но если человечество уже втянулось в «гонку за обладание единым, абсолютным и бесспорно доминирующим интеллектом» – к чему это приведет? По моим подсчетам, авторы рассматривают шесть сценариев, и ни один из них нельзя назвать заманчивым:

1. Человечество рискует утратить контроль над экзистенциальным противостоянием, где все участники оказываются заложниками дилеммы безопасности.

2. Человечество столкнется с абсолютной гегемонией победителя, лишенного каких-либо сдержек и противовесов – тех самых, что исторически обеспечивали хоть какую-то безопасность для остальных.

3. Появится не один верховный ИИ, а множество инстанций высшего разума.

4. Компании, владеющие и разрабатывающие ИИ, могут в полном объеме получить социальную, экономическую, военную и политическую власть.

5. Максимальный спрос на ИИ возникнет не на государственном уровне, а в религиозных институтах, где его потенциал сможет реализовываться наиболее полно, притом в течение очень длительного времени.

6. Свободный доступ к ИИ с открытым исходным кодом может вооружить даже маргинальные группы примитивными, но опасными системами.

Подобные сценарии вызывали глубочайшую тревогу у Киссинджера – и его борьба за их предотвращение вышла далеко за рамки написания этой книги. Ни для кого не секрет, что последней задачей, которой он посвятил остаток своей жизни, – именно она фактически истощила его силы в первые месяцы после сотого дня рождения – было инициирование переговоров между США и Китаем по ограничению «гонки вооружений» военного ИИ, чтобы предостеречь все человечество от таких антиутопических перспектив.

И в заключении книги Genesis узнаваемый ход мыслей Генри Киссинджера просматривается абсолютно четко:

То, что одни считают якорем, помогающим удержаться во время шторма, другие воспринимают как поводок, который не дает сделать лишнего движения. То, в чем кому-то видятся важнейшие шаги на пути к вершине человеческих возможностей, другие назвали бы стремительным падением в пропасть.

В этом случае инстинктивные эмоциональные расхождения – равно как и субъективные границы, очерчиваемые каждой из сторон, – создают непредсказуемую и взрывоопасную ситуацию. Все более жесткие позиции потенциальных «победителей» и «проигравших» будут лишь усиливать давление этих обстоятельств. Люди чересчур осторожного склада начнут притормаживать собственное развитие и мешать развитию других. Те, кто ставит себя выше прочих, предпочтут скрывать свой истинный потенциал, украдкой пытаясь повысить собственную эффективность. Весь наш наработанный опыт будут поджимать бесконечные кризисы – постепенно они станут подобны волне, которая однажды захлестнет нас, и неизвестно, удастся ли нам выжить.

На подобные прогнозы технари дают привычный ответ – напоминают нам об ощутимых преимуществах ИИ, которые уже хорошо проявлялись, например, в области медицины. С этим я не могу не согласиться. На мой взгляд, AlphaFold – модель, основанная на нейронных сетях и определяющая третичную структуру белков, стала гораздо более прорывным открытием, чем ChatGPT. Однако медицинская наука добилась сопоставимых успехов еще в двадцатом веке. И хотя человечество изобрело антибиотики, создало новые вакцины и разработало бесчисленное множество терапевтических средств – все эти достижения медицины не смогли предотвратить ни мировых войн, ни холокоста.

Центральная проблема технического прогресса заявила о себе еще при жизни Генри Киссинджера. В 1938 году немецкие химики Отто Ган и Фриц Штрассман фактически открыли деление ядер урана. Теоретическое объяснение (и название) этому процессу дали физики австрийского происхождения Лиза Мейтнер и ее племянник Отто Роберт Фриш в 1939 году. Возможность цепной ядерной реакции открыла путь к «массовому производству энергии и радиоактивных материалов – и, как ни прискорбно, к созданию атомной бомбы», – размышлял венгерский физик Лео Силард. Тогда же с одобрением была воспринята возможность применения цепных реакций в ядерных реакторах для получения тепловой энергии. Однако на создание первой атомной бомбы ушло чуть более пяти лет, а первая атомная электростанция была открыта лишь в 1951 году.

Спросите себя: чего за последние восемьдесят лет было создано больше – ядерных боеголовок или атомных электростанций? Сегодня в мире насчитывается около 12 500 ядерных боеголовок, и это число растет, поскольку Китай стремительно наращивает свой ядерный арсенал. Для сравнения, в мире действует только 436 ядерных реакторов. В абсолютном выражении пик производства атомной электроэнергии пришелся на 2006 год, а доля атомной энергетики в общем мировом производстве упала с 15,5% в 1996 году до 8,6% в 2022 году. Отчасти это произошло из-за преувеличенных опасений политиков после нескольких аварийных ситуаций на АЭС, последствия которых для здоровья людей и окружающей среды были незначительными в сравнении с ущербом от выбросов углекислого газа при сжигании ископаемого топлива.

Урок, который преподала нам жизнь Генри Киссинджера, очевиден. Последствия технологических достижений могут быть как благотворными, так и разрушительными – все зависит от того, каким образом человечество решит ими распорядиться. ИИ, конечно, во многом отличается от ядерного расщепления. Но наивно полагать, будто человечество станет использовать эту технологию только в созидательных, а не в разрушительных целях.