– Бери у своего патроны и что там еще! Шевелись! Пока нас здесь не прихлопнули!

Действуя на ощупь, они отстегнули у задушенных солдат подсумки с патронами, тесаки, а кроме того, прихватили пару гранат, фляги со шнапсом (то, что во флягах был именно шнапс, ощущалось по запаху), несколько упаковок то ли с галетами, то ли с шоколадом. И еще – два фонаря, которые могли им пригодиться во время блужданий в темноте.

– Ходу! – скомандовал Иван.

Невдалеке от места короткого, яростного сражения, из которого Иван и Мачей вышли победителями, угадывались другие овраги. Их было несколько, и расходились они в разные стороны. Конечно, неизвестно было, какой из этих оврагов самый надежный и спасительный, но выбирать и раздумывать на эту тему не приходилось – на это не было времени. И Иван с Мачеем нырнули в первый попавшийся овраг – самый от них ближний. Кажется, он вел с севера на юг, а может, с востока на запад – сейчас это не имело значения. Сейчас для беглецов было самым важным оторваться от погони и спастись.

Шел сентябрь 1942 года.

Глава 2

Два года спустя, в 1944 году, Красная армия вошла в Польшу. Были освобождены многие польские города, села и хутора. И, конечно же, были открыты двери фашистских концлагерей, которые за время оккупации расплодились в таком количестве, что и со счету можно было сбиться.

В числе прочих городов были освобождены и Травники. И, соответственно, одноименный концлагерь. Город городом, он, по сути, мало чем отличался от других покинутых фашистами городов, чего нельзя было сказать о концлагере. Это был особенный концлагерь, и советское командование об этом знало. Ну а если особенный, то тут было где разгуляться службе, именуемой Смерш.

На эту тему в одном из высоких начальничьих кабинетов состоялся обстоятельный разговор. Впрочем, слово «кабинет» здесь употребляется лишь в относительном смысле, для проформы, а на самом деле – какой уж тут кабинет? Кабинетом для советского командования, чьи солдаты только-только вошли в город, служило более-менее уцелевшее помещение. Кажется, при немцах это была какая-то торговая контора или что-то в этом роде. Ну, контора так контора. Для чего было оборудовать какие-то особенные кабинеты, когда завтра или послезавтра все равно предстояло их покинуть и шагать дальше на запад, вплоть до самого Берлина?

Но тем не менее эта контора считалась теперь высоким начальничьим кабинетом, и в нем происходил важный секретный разговор касательно концлагеря Травники. В разговоре принимали участие три человека: полковник Крынкин, подполковник Маханов и лейтенант Васильев. Полковник Крынкин являлся временным комендантом города Травники и его окрестностей, подполковник Маханов представлял разведку, а лейтенант Васильев являлся старшим группы Смерша.

– Уж какой-то ты слишком молодой! – скептически заметил полковник Крынкин, разглядывая лейтенанта Васильева. – Прямо-таки будто только позавчера тебя выдернули из-за школьной парты! А мне, между прочим, представляли тебя как опытного сотрудника Смерша. И когда только ты успел набраться опыта при такой-то твоей молодости?

– Так ведь и вы не старик, – усмехнулся Васильев. – Все мы здесь примерно одинакового возраста. Кто-то сказал, что война – это дело молодых.

– Это да, – согласился полковник. – Война – дело молодых… Хотя из-за нее мне порой кажется, что мне целых сто лет. А то, может, и вся тысяча. Ну да ладно. Когда победим, тогда и померяемся годами. А пока будем говорить о деле. То есть – о войне. Товарищ подполковник, вам слово.

– Я хотел сказать о концлагере, – сказал подполковник Маханов. – По нашим данным, это не простой лагерь, из тех, которые фашисты понатыкали едва ли не в каждом городе. По большому счету это вообще не лагерь, а диверсионная школа. – Подполковник Маханов помолчал, подумал о чем-то своем и продолжил: – Хотя и это не совсем точное определение. Помимо диверсантов, в лагере готовили надзирателей и конвойных для других лагерей, а еще – карателей для борьбы с партизанами и подпольщиками. Вот такой это, стало быть, интересный лагерь.

– Понятно, – кивнул Васильев. – Школа для всяких предателей и прочих мерзавцев. Так сказать, ускоренные курсы.

– Что-то вроде этого, – кивнул подполковник Маханов. – Ну так вот. Понятное дело, что, когда мы вплотную подошли к городу и, соответственно, к лагерю, лагерь самоликвидировался. Все его руководство, я так думаю, подалось дальше на запад, курсанты, я думаю, тоже.

Подполковник опять помолчал, подумал, даже прошелся по кабинету. Видимо, он не был большим охотником говорить, и потому, когда ему приходилось произносить долгие речи, он не мог этого делать единым махом, без перерыва.

– Да, так вот, – наконец сказал он. – Лагерь самоликвидировался. Но не полностью. Есть основания подозревать, что кое-какие личности не ушли из лагеря, а остались здесь. Может, в Травниках, может, в Люблине, а возможно, и там и там. Не исключено, что и в окрестных лесах их обосновалось немало. Для чего они рассредоточились по городам и лесам – понятно. Мы скоро уйдем дальше на запад, а они останутся. И, как только мы отойдем подальше, они тут же и проявятся. Начнут терроризировать местное население и новую польскую власть. Для того-то они здесь и оставлены. Ты понимаешь, о чем я толкую? – Подполковник Маханов внимательно взглянул на лейтенанта Васильева.

– Понимаю, – вздохнул Васильев.

– Но только ты учти, что сражаться тебе придется с особенным врагом, – сказал подполковник. – Это не какие-то запуганные крестьяне, которые рады бросить оружие при первом же удобном случае. Этот враг не простой. Убежденный! А еще напуганный. Все эти люди обучались в лагере добровольно, никто их туда силком не гнал. Значит, и сражаться они будут до последнего. Ну а что? Терять-то им нечего. На милость советской власти им рассчитывать нечего, и они это прекрасно понимают. К убежденным предателям какая милость? Такой вот, значит, получается расклад. Черный и белый цвет и никаких других оттенков! Подполковник опять встал, опять прошелся взад-вперед и закончил свою речь:

– Но и это еще не все. Еще, по данным нашей разведки, вместе с курсантами-предателями в окрестных городах и лесах могут остаться и специальные фашистские подразделения для ведения подрывной работы в нашем тылу. Ну или, на худой конец, фашистские командиры, которые руководят всей этой нечистью. Им-то тем более рассчитывать не на что.

– Со всей этой сворой нужно разобраться как можно быстрее, – сказал полковник Крынкин. – Пока наши войска не ушли дальше на запад. Они в случае чего помогут. А вот если они уйдут, то кто станет помогать? Здесь останется лишь моя комендантская рота, да еще, пожалуй, местная милиция или как уж они на самом деле будут называться. А этого маловато. Так что бабушкины пирожки лучше есть, пока они горячие.

– Действуй, лейтенант, – сказал подполковник Маханов. – И держи нас в курсе дела. Чем сможем – поможем.

На это лейтенант Васильев ничего не ответил, да и что было отвечать? Все было понятно и без слов. Ему, командиру группы Смерша, предстояло разобраться с той нечистью, что осталась в городе и его окрестностях после того, как ушли немцы. И все бы ничего, если бы не концлагерь. Вернее сказать, если бы не специальная школа, расположенная в этом лагере. Школа, в которой фашисты готовили для себя всевозможных помощников и пособников.

До сей поры Васильеву еще не приходилось сталкиваться с такими вещами. Диверсионная школа, курсанты и командиры которой не все ушли на запад, а многие из них остались, затаились, рыскают где-то поблизости… И главное, никто не может сказать, кто они и каково их количество. Может, их лишь небольшой отряд, а может, и целая рота. Все могло быть. Все это зависело от замыслов немецкого командования, но каковы были эти замыслы, лейтенант Васильев не знал. И никто этого не знал, даже начальник разведки подполковник Маханов.

В общем, интересная вырисовывалась задача – пойти туда, не знаю куда, найти того, не знаю кого, и более того – обезвредить их. Причем в самое короткое время, пока основные силы Красной армии не отправились дальше на запад добивать врага.

– Я могу идти? – спросил Васильев, хотя нужды в таком вопросе и не было, потому что и так все было понятно. Да, он может идти, он обязан идти и – начинать действовать.

– Да, ступай, – ответил Маханов.

Хотя в принципе и в его ответе также не было никакой необходимости.

– Мальчишка, – сказал полковник Крынкин, когда Васильев вышел. – Как думаешь, справится? Дело-то хлопотное.

– Он солдат, – ответил Маханов. – Солдат, который получил приказ. Что бывает с солдатом, который не выполняет приказ? Значит, справится.

Глава 3

Конечно, лейтенант Васильев был не один, у него имелись подчиненные. Их было немного, всего три человека: лейтенант Никита Кожемякин и два младших лейтенанта – Егор Толстиков и Семен Грицай. Невелика, словом, команда, ну да что поделать? Зато сплоченная. Да и, кроме того, у смершевцев такова специфика – воевать небольшими группами. Распутывать ту или иную загадку – это тебе не в атаку идти на вражеские укрепления. Здесь свои особенности и свои задачи. И выполнять такие задачи лучше всего небольшой группой. Хотя, конечно, и атака – это война, и разгадывание всяких загадок тоже война. Просто война бывает разной.

Перво-наперво Васильев встретился со своими подчиненными. И в подробностях доложил им суть полученного задания.

– Это все равно что охотиться на волков в лесу, – сказал Никита Кожемякин, выслушав командира. – Помню, до войны батя брал меня несколько раз на такую охоту. Житья нам не давали волки! То чью-нибудь корову зарежут, то десяток овечек, то собаку растерзают… Ну мы и устраивали на них облавы, на тех волков. Ответственное дело! Так и здесь…

Никита Кожемякин был из потомственных таежников-лесовиков, и психология у него, соответственно, была лесная и таежная, а потому каждая смершевская операция так или иначе представлялась ему как некое сражение с лесным зверьем. То охота на лис, то рукопашная схватка с медведем, а вот сейчас – облава на волков.

– Да уж, – хмыкнул Семен Грицай. – Волки-елки… Как хоть они именуются по-настоящему, эти звери?

– В лагере их называли травниками, – ответил Васильев. – А по-немецки – хивис. В общем, и так и этак.

– Ну и как же мы будем их выкуривать, этих травников? – спросил Грицай. – С чего начнем? Есть у кого-то какие-нибудь дельные предложения?

– А у тебя? – спросил Васильев.

– У меня-то? – Грицай потер лоб. – Думаю, для начала нам нужно посетить лагерь. Осмотреть его как следует. Пощупать и принюхаться.

– И что мы там нащупаем и унюхаем? – возразил Егор Толстиков. – Там, должно быть, сплошные развалины. Немцы всегда оставляют после себя развалины. Или ты этого не знаешь?

– Знаю, – вздохнул Грицай. – Да только и в развалинах можно отыскать что-нибудь подходящее, если умеючи в них покопаться. Думаю, что-нибудь ценное немцы нам в тех развалинах все же оставили. Быть того не может, чтобы они чего-нибудь не позабыли! Они ведь убегали. А значит, торопились. А в спешке обязательно что-нибудь да позабудешь. Или ненароком уронишь. Разве не так?

– Никита нам однажды рассказывал, как он забыл надеть теплые штаны, когда гонялся за медведем, – улыбнулся Васильев. – Так и выскочил из дома без штанов! А мороз был целых тридцать градусов! Никита, ведь было такое дело?

– А то! – смущенно улыбнулся Никита. – Сплоховал я тогда малость. Поторопился. Да ведь и то сказать – медведь! Взобрался на омшаник и ну крушить его своими лапищами! До меда хотел добраться! Ну я и выскочил, в чем лежал на печи…

Несмотря на то что эту историю бойцы слышали уже не в первый раз, все равно они дружно рассмеялись: история и впрямь была забавная.

– С тем медведем ты был в равных условиях, – сквозь смех произнес Грицай. – Ты без штанов, и он тоже без штанов!

Посмеялись и затихли.