Сергей Леонтьев: Скайджекинг

© Леонтьев С., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Художественное оформление – Василий Половцев

* * *

Пролог

Сентябрь 1981 года. Аэропорт города С.

Уже полтора часа пассажиры томились в накопителе. Тесное, душное помещение, сидений не хватает, ни буфета, ни автоматов с газировкой. Хорошо хоть туалет имеется. Посадку на рейс в Симферополь всё не объявляли, не объясняя причины. В зале было полно детей, от грудных до подготовишек^[1]. Сентябрь, школьники сели за парты, наступил сезон малышей. Дети устали ждать, не знали чем заняться. Маленькие громко ревели, постарше – приставали к родителям или носились по залу с дикими криками. Усиленный мегафоном женский голос призывал успокоить детей. А как их успокоить, если уже и взрослые готовы зареветь?

Две молодые супружеские пары в этом царстве детей и родителей чувствовали себя немного чужими. Стояли, уворачиваясь от проносящихся маленьких метеоров, спорили, почему долго не пускают в самолёт.

Девушки выдвинули версию о неисправности воздушного лайнера. Оксана полагала, что сейчас починят и все полетят. Марина считала, что самолёт заменят. Коля уверял, что с самолётом всё в порядке, просто ждут какую-нибудь шишку из обкома или горисполкома. Андрей больше молчал, на вопросы отвечал односложно, хмурился.

Запланированная летняя поездка на машине в Крым не получилась. Сначала Оксана сдавала выпускные экзамены в медицинском, следом Марина – вступительные в юридическом. Затем Андрей не мог уйти в отпуск – выходил на смены, заменяя отдыхающих коллег. Заведующий отделением – это не только служебный кабинет с табличкой, это ещё и ответственность за укомплектованность выездных бригад. Когда наконец в череде уходящих и возвращающихся из отпусков докторов появилось окошко, выяснилось, что на всё про всё есть только десять дней. Какая тут поездка на машине? Туда и сразу обратно. Решили лететь самолётом. С трудом достали билеты, спасибо, родной «скоровский» профком помог…

Но долгожданная отпускная расслабленность не наступила. И дело было отнюдь не в задержке рейса. Подумаешь, полтора часа. Андрею ещё ни разу не удавалось улететь вовремя. Иногда ждал посадки гораздо дольше. Справедливости ради надо сказать, что летал он не очень часто.

Другое занозой сидело глубоко в сознании, не позволяя предаться бездумно-радостному предвкушению предстоящего путешествия. Оксана, чувствуя настроение мужа и понимая причину, сжимала его ладонь своими тёплыми ладошками, заглядывала в глаза, тёрлась носом о щёку, шептала на ухо что-то ласковое. Марина, увидев «непорядок», смотрела на друзей тревожно, но вопросов не задавала. Только Николай ничего не замечал, был радостно возбуждён, громко и язвительно комментировал объявления сотрудников аэропорта.

В зал шумно ввалилась компания длинноволосых парней с музыкальными инструментами в чехлах. «Шесть братьев», – пронеслось по рядам пассажиров. Оксана крепче сжала ладонь Андрея. Тот застыл в непривычной для себя растерянности.

– Видите, я был прав, – торжествовал Коля. – Этих балалаечников ждали, сейчас посадку объявят!

Словно услышав Колино заявление, загремел аэропортовский динамик: «Пассажиры, вылетающие рейсом…»

– Ну что, вперёд? – Николай сделал приглашающий жест в сторону выхода, около которого стремительно росла очередь, но, увидев выражение лица друга, встревожился: – Что случилось?

Андрей лихорадочно перебирал в голове варианты действий. Обратиться к милиционеру у дверей и потребовать досмотреть багаж музыкантов? Наверняка их без досмотра пропустили. Но кто ему поверит? Известный на всю страну ансамбль летит на гастроли, а тут какой-то гражданин несёт полную ерунду про оружие, спрятанное в чехлах музыкальных инструментов. Во-первых, не поверят; во-вторых, даже если поверят и решат устроить повторный досмотр, его разорвут на кусочки измаявшиеся от ожидания пассажиры. Оксана знает. Сказать Коле и Марине? Наверное, ему удастся убедить друзей отказаться от рейса…

Андрей охнул – что-то твёрдое больно врезалось в живот. Твёрдым оказалась голова летевшей куда-то на всех парах девочки лет пяти. Ничуть не смутившись, малышка посмотрела на Андрея и улыбнулась, демонстрируя неполный комплект зубов.

– Дядя, вы тозе летите в Клым?

Андрей заглянул в восторженные детские глаза.

– Конечно лечу!

Он полетит. Он не даст в обиду эту крошку…

Часть 1

«А гений и злодейство – Две вещи несовместные. Не правда ль?»

А. С. Пушкин, «Моцарт и Сальери»

«Зло заложено в глубине человеческой природы, в её иррациональной свободе, в её отпадении от природы божественной, оно имеет внутренний источник».

Н. А. Бердяев, «Миросозерцание Достоевского»

Глава 1

1935 год, деревня Алексеевка

«В эти дни, когда наша страна отмечает десятилетие колхозного движения, мы с гордостью оглядываемся на пройденный путь, путь трудных, но славных достижений. За десять лет колхозы превратились из небольших, маломощных производственных участков в могущественную силу советского сельского хозяйства. Колхозники, сплочённые в трудовые коллективы, получают невиданные ранее урожаи, многократно увеличивают поголовье скота, создают новые сельскохозяйственные машины и улучшают жизнь и быт на деревне. Колхозное движение – это оплот социалистического строительства. Колхозники, радуясь своим успехам, показывают всю мощь советского человека, его способность к творчеству и труду на благо нашего социалистического отечества».

Живописно раскинувшаяся по обоим берегам тихой речки Бобровки деревня Алексеевка, на триста с лишним дворов, готовилась к празднику. У зоотехника объединённого колхоза «Красный Октябрь» товарища Жукова родилась двойня, две девочки-близняшки. Конечно, работ по весне в деревне непочатый край, но вечерок для празднования выделить можно. Тем более апрель выдался тёплый, озимые взошли в срок, яровые тоже успели засеять. Картофельные поля распахали на новеньком «Сталинце»^[2], спасибо председателю, герою Гражданской, бывшему красному комбригу, товарищу Осипову, который на одной своей ноге умудряется столько дел переделать, что и четверым на двух ногах не угнаться. В конце зимы нацепил на китель «Красное Знамя»^[3], уехал в райцентр, в нужных кабинетах костылями постучал и, на радость деревенским мальчишкам, прямо на тракторе прикатил к сельсовету. Притом что в колхозе имелся свой «Фордзон»^[4], чему весь район завидовал. Немалое молочное стадо – четыреста пять голов – колхозные пастухи уже две недели как по утрам гоняют на пастбища. Лето прошлое сырое было, сена мало запасли, боялись, что не дотянут до выпасов. Дотянули…

Зоотехника Жукова в деревне уважают, даром что образованный, не зазнаётся. Если у кого скотина занедужит – всегда поможет. Ветеринара-то из района не дождёшься. Вот недавно Зойка однорогая у Марфы разродиться не могла, помирать собралась. Так Жуков полночи в хлеву дежурил, роды принимал. Теперь Зойка по два ведра молока в день даёт, и тёлочка ладная в колхозном стаде прибавилась.

Алексеевка лихие годы Гражданской, продразвёрстку^[5] и раскулачивание^[6] пережила не то чтобы без потерь – мужское население уменьшилось, количество вдовых баб увеличилось, немало домов до сих пор заколоченные стоят. Но выстояла деревня, сохранилась, в отличие от многих других. Даже бесчинствующая в уезде банда анархистов, получив однажды отпор от немногочисленных защитников Алексеевки, вооружённых не только топорами, вилами и старыми берданками^[7], но и почти новым пулемётом «Максим»^[8], приобретённым в городе в обмен на два мешка картошки, три буханки хлеба и два шмата сала, обходила деревню стороной. Продотряды^[9] в районе особо не свирепствовали, изымали положенную норму и уходили.

Кулаков в Алексеевке отродясь не было, а когда из района пришла строгая разнарядка – одно хозяйство раскулачить, на общем сходе порешили в кулаки назначить Семёнова. Вспомнили, что на него при старом режиме двое батраков работали. Лошадь и три дойные коровы у Семёнова конфисковали, в колхоз передали. Да только и без раскулачивания передали бы, потому как партия объявила коллективизацию^[10]. Самого Семёнова с семьёй трогать не стали, даже одну корову в хозяйстве оставили. Председатель разрешил всем, у кого детишки малые, одну корову в личной собственности иметь. Мудрое это решение шло вразрез с генеральной линией партии большевиков, зато не было в Алексеевке таких волнений, как в соседних Грязновке и Семёновке. В Семёновке сельсовет подожгли, а в Грязновке сельсоветом не ограничились, ещё и председателя на вилы подняли. Туда для усмирения даже отряд Красной армии направляли.

Созданный колхоз, управляемый мозолистой рукой, а когда и железным кулаком товарища Осипова, быстро встал на ноги, план по надою и картофелю перевыполнял, зерно в город на мельницу поставлял исправно. Не голодали в Алексеевке на восемнадцатом году советской власти.

Длинный стол, сколоченный прямо на улице напротив дома зоотехника, был заставлен аппетитно дымящимися горшками с супом, кашей, отварной картошкой. Разномастные глиняные блюда с пирогами, соленьями, маринованными грибами, солёным и копчёным салом, толстыми ломтями ещё тёплого, только испечённого хлеба теснились с горшочками с мёдом, вареньем, кувшинами с квасом и брагой. Особым украшением стола по личному разрешению товарища Осипова стали две пузатые бутыли желтоватого самогона. Гостей зазывать не пришлось, почти вся деревня собралась. Не пришли только те, кто новую власть не жаловал и не желал с председателем за один стол садиться. Ну и бабка Акимовна, не простившая Советам снос церковного купола с крестом и арест батюшки. Церковь, конечно, жалко: знатная была, богомольцы издалека приходили. Зато в церковном подвале позапрошлой, небывало студёной зимой удалось семенной картофель сохранить.

В окне дома зоотехника торчит отполированная до блеска труба патефона, на полдеревни разносится мощный голос Лидии Руслановой. Жуков – большой любитель музыки и песни, из города всегда пластинки привозит, по вечерам часто патефон в окно выставляет. Новоиспечённый папаша сияет, почище чем патефонная труба. Ещё бы, давно девчонок хотел, да всё мальчишки получались, а тут сразу двойня. Братья новорождённых вокруг вертятся, то одно, то другое со стола стащат. За стол к взрослым их не пускают. Старшему из братьев уже одиннадцать, растёт разбойником, и младшие за ним тянутся. По осени картошку на колхозном поле подкапывают, яблоки в колхозном саду воруют.

Фруктовый сад – гордость колхоза. Приехавший из города молодой агроном, ученик самого академика Мичурина, вывел сорт яблок, который и заморозков не боится, и почти до весны лежит, не портится. Про него, агронома, даже в газете «Правда» писали. Председатель, когда про воровство яблок узнал, собрал общий сход и, высмотрев старшего сына зоотехника, пытающегося спрятаться за широкой мамкиной спиной, пообещал самолично отрубить уши своей наградной шашкой, подаренной товарищем Будённым, любому, кто ещё раз на колхозный урожай посягнёт.

Катька, жена зоотехника, вынесла на крыльцо и предъявила обществу новорождённых. Горластые девки такой рёв подняли, что патефона не слышно стало. На дальнем конце стола деревенская сплетница Анка, по прозвищу Крапива, громким шёпотом вещала, что девки не от зоотехника. Она, мол, точно знает, Катька их в городе нагуляла, когда на рынок торговать ездила. Анка хотела ещё что-то добавить, но тракторист Митрич на неё цыкнул, чтобы язык попусту не распускала.