Я развернул «Стервятника», зашагал к одному из колесных грузовозов. Его водитель сразу понял происходящее, попытался убраться, но машина увязла в песке, а когда все же выбралось, удирать стало поздно – огромная и тяжелая стопа моего меха просто раздавила машину, вместе с орудием, с закрепленным в кузове бунтовщиком и другими, не успевшими из машины выскочить.

Далее я дал одиночный выстрел из пульсового лазера, в мгновение ока превратив в спекшийся кусок металла еще одну машину.

Всего пара минут – и от «танков» ничего не осталось.

И тут сразу четыре лазерных луча ударили в грудь моего робота.

Черт подери! Мехи, которых я хотел достать перед тем, как увлекся уничтожением «танков», успели подойти на эффективную для стрельбы дистанцию, и теперь все трое палили по мне, пытаясь прожечь броню.

Надо сказать, что у них получилось. Пусть их оружие было неровней настоящему боевому, но все же оно работало и свою задачу выполняло.

Я чуть повернул свой мех, подставляя левую руку, чтобы защитить правую сторону, с которой уже буквально стекала расплавленная броня.

Сигнал тревоги в кабине моего робота не стихал, температура скакнула до 70 градусов, пот заливал мои глаза, но сдаваться я не собирался.

Я поднял левую руку своего робота и дал залп из сдвоенной автопушки на его руке.

Все, одним вражеским роботом меньше. Осталось еще двое…

И оба они сосредоточились на мне, точнее, на без того пострадавшей левой ноге моего «Стервятника», которую уже успели «подточить» танки.

Когда я прикончил еще один вражеский мех, мой робот вдруг пошатнулся и начал медленно, но неотвратимо заваливаться.

Я пытался его удержать, старался выровнять, но все было бесполезно.

Мой «Стервятник» начал стремительно падать.

Он грохнулся с такой силой, что из меня вышибло дух, несмотря на то, что кресло было снабжено всякого рода компенсаторами и гироскопами.

Кажется, я на несколько секунд или даже минут потерял сознание.

Когда очнулся, перед глазами все двоилось, нестерпимо болела левая рука, на губах был привкус крови.

Шум в ушах прошел, но зато появился какой-то стук.

Я повел взглядом по сторонам, по погасшей, будто умершей или впавшей в спячку, кабине своего меха: не работал ни один экран, не горел ни один индикатор.

Плохо, робот полностью обесточен. Видимо, противник умудрился попасть в узел энергораспределения и все вырубить. С другой стороны, хорошо, потому что такими темпами мог взорваться реактор меха, а вместе с ним разорвало бы на клочки и робота, и меня.

Но что это за стук такой?

Я поднял мутный взгляд на бронестекло – небольшое окошко, откуда пилот меха мог лицезреть поле боя собственными глазами.

Я поглядел на стекло и буквально застыл от удивления и злости: в стекло отчаянно молотили подручными предметами люди в грязных робах. Восставшие рабочие пытались вломиться в кабину моего робота и добраться до меня.

Глава 6 Справедливость

Здоровая правая рука сама скользнула вниз, и пальцы обхватили рукоятку ручного лучевика, компактного и где-то даже элегантного энергопистолета, который на шестнадцатилетие мне подарила Айза.

Вскинув руку с зажатым в ней оружием, я навел лучевик на одну из фигур, отчаянно пытавшуюся сбить защитные фиксаторы и заставить бронестекло выпасть наружу.

Когда он все же справился, оружие в моей руке еле заметно завибрировало, а луч улетел вперед и угодил точно в человека, уже собравшегося вломиться в кабину моего робота.

Мужчина мгновенно выронил свой инструмент, схватился за рану, а затем завалился назад, исчезнув из поля зрения.

Я перевел оружие на следующую цель, но в тот же момент двое с перекошенными лицами ввалились в кабину.

Первого я пристрелил, попав в голову, он ничего не успел сделать. Второй зарычал, бросился на меня, но получил два попадания в грудь, захрипел, попытался сделать пару шагов вперед и рухнул прямо на меня, придавив к креслу, потревожив своим падением мою поврежденную руку и вызвав вспышку боли.

С горем пополам я смог сбросить с себя мертвое тело, после чего освободился от ремней безопасности, начал карабкаться вверх, к дыре, образовавшейся после того, как выпало лобовое стекло. Затем сообразил, что есть путь куда проще, и, открыв аварийный люк, я буквально вывалился наружу, с наслаждением вдохнув показавшийся мне необычайно свежим после жаркой кабины воздух Вергин-4.

Едва я поднялся на ноги, увидел, что метрах в пятидесяти от меня резко остановился грузовой левитатор. Я обратил внимание, как под его блиноподобным брюхом все «плавает», как над открытым огнем. Эта машина отличалась высокой грузоподъемностью, летала чуть выше над поверхностью, не касавшись ее, и я всегда, стоило мне только увидеть левитатор, словно загипнотизированный, разглядывал странные визуальные причуды, вызванные гравитационно-магнитным полем, за счет которого машина и «левитировала».

В чувство я пришел, когда из кузова посыпались шахтеры с перекошенными от злобы лицами. Все они глядели на меня, потрясали своим импровизированным оружием: арматурой, обломками пневмобуров и молотами.

А в следующее мгновение что-то огромное вдруг опустилось на них и вдавило в песок.

Я сообразил, что это нога меха.

Задрав голову, я разглядел «Стража».

– Ксанья! Благодарю!

Она не ответила: то ли не услышала, то ли моей гарнитуре после падения пришел конец.

Как бы там ни было, но мне стало не до того.

Появились новые противники, и я, вскинув лучевик, принялся палить в них. Пятерку я перестрелял быстро, следующие трое едва не добрались до меня. Еще один бросился на меня с корпуса моего же меха. Он сбил меня с ног, но оружие я так и не выпустил – пальнул в него, лежа на спине.

Кровавая пелена застилала мне глаза, сердце оглушительно билось. Я знал, я чувствовал, что уже на пределе сил. Боль разливалась по моему телу, захлестывая мой разум, мешая сосредоточиться на происходящем. Иногда ее приливы были так сильны, что в глазах темнело, и я лишь чудом оставался стоять на ногах.

Я держался. Держался и отстреливал спешивших ко мне противников.

После очередной такой вспышки боли я понял, что это все. На большее я уже просто не способен.

Умереть в спокойствии мне было не суждено – я даже не понял, а ощутил, что рядом кто-то есть.

Резко развернувшись, я попытался ударить противника, но он с легкостью увернулся и перехватил мою руку с лучевиком.

Я дернулся, пытавшись вырваться, но тут услышал его голос ‒ искаженный, звучавший через внешние динамики его бронескафа.

– Воитель! Успокойтесь! Свои!

– Свои… – облегченно выдохнул я, разглядев на шлеме и груди панцирника герб дома Тирр.

***

Попытка прорыва взбунтовавшихся заключенных к космопорту провалилась. Когда мы трое были на последнем издыхании, появились панцирники и добили всех тех, до кого не добрались мы.

В этом сражении мой «Стервятник» серьезно пострадал, но все же подлежал восстановлению. Машины Ксаньи и Малока продержались до конца сражения, но им тоже досталось.

Что касается меня, то я уже третий день отлеживался в санчасти под присмотром врачей. Мои сломанные ребра и руку уже починили, ведь сращивание переломов ‒ не особо сложная, хоть и болезненная процедура. Единственная проблема – это период восстановления. Боль периодически накатывает, как цунами, но так же быстро отступает.

По заверениям врачей, уже через пару дней меня должны были выписать, хотя окончательное выздоровление обещали через неделю, а то и две.

Однако отлежаться в чистой, светлой и не вонявшей грязными телами и алкогольным перегаром санчасти мне была не судьба.

Зашедший ближе к полудню врач осмотрел меня, подключил к какой-то аппаратуре и задумчиво хмыкнул.

– В принципе…

– Что-то случилось? Что-то не так?

– Нет, нет, – ответил врач, – с вами все в порядке. Выписывать вас, конечно, рано, но…

– Что? Выписывать? – удивился я. Нельзя сказать, что я ленивый, но все же спать здесь, а не в кабине робота, было намного удобнее. Да и вообще, как я уже говорил, санчасть была настоящим раем по сравнению с другими помещениями базы, которые превратились в хлев.

– Я же сказал, выписывать рано, однако вы в состоянии дойти до кабинета коменданта…

Я сделал удивленное лицо.

Что, черт побери, от меня нужно Гриллу?

Но вслух я задал совершенно другой вопрос:

– Как он? Еще не сильно напился с утра?

Врач удивленно уставился на меня, а затем хмыкнул:

– А, ну да… Вы ведь не в курсе… Прилетел новый комендант. Он требовал вас еще вчера для доклада, но я не позволил. Сегодня вы вполне в состоянии отправиться к нему…

***

Разительные перемены, случившиеся с базой, я наблюдал уже за порогом санчасти: коридор, всегда грязный и смердевший, сверкал чистотой, а мне казалось, что это физически невозможно.

Пока я шел к кабинету коменданта, везде видел одну и ту же картинку идеального порядка и чистоты. Такое ощущение, что я оказался на какой-то другой базе, находившейся не на Вергин-4.

Кабинет коменданта разительно отличался от того, к которому я привык.

Здесь не воняло перегаром, на полу не валялись пустые бутылки, а наоборот, было прибрано, отсутствовал какой-либо запах, и вместо вечно заспанного, с опухшим лицом Грилла сидел совершенно другой человек.

– Воитель Лэнгрин Азолай по вашему приказанию прибыл.

Я стоял навытяжку перед столом, за которым сидел явно немолодой уже мужчина, чьего лица я пока не видел, но чьи волосы были покрыты сединой.

Он не поднял головы, продолжив листать, как мне показалось, мое же собственное досье.

– Значит, новичок, только прошел испытание… – задумчиво буркнул он, – и сразу же направлен сюда…

– Так точно! – бодро рявкнул я.

Он поднял на меня свой тяжелый взгляд. Глаза, глядевшие на меня, в поэтических произведениях империи принято было называть равнодушными или безжалостными. Светло-голубые, больше напоминавшие холодные и колючие ледышки, глаза убийцы.

Его взгляд сканировал не хуже детектора в боевом мехе, а его лицо было обезображено (именно обезображено, а не украшено, как иногда говорят о некоторых воинах) шрамами. Половину лица изуродовал страшный ожог, одно ухо отсутствовало.

– Отвечать только тогда, когда к тебе обращаются! – угрожающе заявил он. – Понятно, новичок?

– Так точно!

– Хорошо… – он опустил глаза в досье, вновь погрузившись в чтение. Продолжалось это несколько минут, и все это время я стоял перед ним навытяжку.

Затем он отложил документы, поднялся из своего кресла и обошел меня, словно бы осмотрев.

Я обратил внимание, что он тянет левую ногу при ходьбе так, будто колено у него вообще не сгибалось. Еще я наконец-то разглядел его звание: новый комендант находился в чине капитана. Причем, судя по эмблеме на рукаве, раньше он был командиром мех-бригады. Никаких других знаков отличия или герба дома, к которому он принадлежал, я не заметил. Неужели простомордый? Снова?

– И за что же, любопытно, к нам сюда отправили столичного франта? – хмыкнув, спросил капитан. – Что такого можно было натворить…

– Это не наказание, уве капитан (прим. уважительное обращение к старшему по возрасту, званию), – ответил я, – это мое первое назначение.

И тут же получил под дых такой удар, что сложился пополам, отчаянно открывая и закрывая рот, пытавшись вдохнуть хоть немного воздуха, который из меня только что выбили.

– Я ведь сказал, – совершенно спокойно напомнил капитан, – говорить, только когда к тебе обращаются!

И вдруг рявкнул:

– Встать смирно!

Худо-бедно я смог наконец-то вдохнуть, и едва сделал это, тут же вытянулся по струнке, хоть и продолжал хрипеть. Злоба начала накатывать. Что себе позволяет этот ублюдок? Как смеет он так обращаться с дворянином?

– Значит так. Меня зовут капитан Рок Аран, и со вчерашнего дня я комендант в этой дыре, – заявил офицер. – Что касается тебя, если сюда кого-то присылают, значит, он сильно провинился. Не хочешь отвечать, что успел натворить, – не надо. Но врать мне не смей, еще раз соврешь, и будешь греть ноги меха. Все ясно?