Тетя живет в небольшой квартире на Петроградке. Ее жилище хитро слеплено из двух комнат, расположенных на разных этажах и соединенных деревянной лестницей, слишком крутой, чтобы даме в возрасте 80+ было комфортно по ней подниматься и спускаться. Поэтому комнату наверху – она у нас именуется светлицей – тетя практически не использует, та служит гостевой спальней.

В пригляде в отсутствие хозяйки нуждалась не квартира, надзор требовался тетушкиному четвероногому другу – коту Вольке. Этот серый разбойник в последнее время что-то загрустил, и тетя Ида, женщина умная и сильная, всю жизнь самостоятельно справлявшаяся со своими проблемами, завела любимому котику зоопсихолога. Тот живет в Москве и сеансы с Волькой проводит по видеосвязи. Снимает с кота стресс, с его хозяйки – деньги. На очередном сеансе проработки кошачьих психологических травм мне и пришлось заменить тетушку, отправившуюся на не оправдавшие ее ожидания посиделки. Волька – зверь самостоятельный, но не настолько, чтобы без чужой помощи подключиться к видеоконференции.

– Значит, так, мы нашли лучшее решение. – Тетя Ида вернулась ко мне. – Ты встретишь Ирочку с мальчиками, но отвезешь не куда-то там, а к Марфиньке. Она сейчас одна в четырех комнатах, с детьми ей будет нескучно.

– Это точно, – пробормотала я, но возражать не стала.

У Марфиньки большая квартира в старом доме на Канале Грибоедова, оттуда гостям Северной столицы будет рукой подать до главных достопримечательностей.

Я, правда, подумала, что Марфинька не представляет, насколько нескучно ей будет с Иркиными близнецами, которых родная мать называет башибузуками. Но понадеялась, что некоторая встряска одинокой старушке не повредит.

– А как прошел сеанс? Что Волька? – Тетя Ида не забыла о порученной мне миссии.

Я оглянулась, увидела втягивающийся в открытую форточку пушистый хвост и не без удивления признала:

– Похоже, психотерапия коту на пользу, он пошел гулять. Тогда и я побегу уже, хорошо?

– Передавай привет Ирочке и мальчикам, скажи, что завтра я буду ждать их к обеду. Столоваться у Марфиньки им не понравится, она никудышный кулинар. Так, а что бы мне такого приготовить?

Тетушке явно хотелось со вкусом спланировать меню, но я спешила и потому пообещала, что мы обсудим эту волнующую тему позже, когда я уже буду дома. Но сначала мне предстояло провести долгий телефонный разговор с Иркой, потому что обстоятельно побеседовать при встрече у нас не получилось. Башибузуки, которых мудрая родительница везла в отдельном купе, за сорок с лишним часов в пути истомились и принялись активничать, как только высыпались на перрон. Признаться, я позорно сбежала из их шумной компании, едва доставив постояльцев к Марфиньке.

Ирка позвонила мне, когда я уже была дома и кормила ужином свое собственное семейство, умиленно взирая на сына и тихо радуясь тому, что он теперь взрослый, серьезный парень. А в детстве тоже был совершенно неугомонным! Кстати, прозвище Масяня один из Иркиных пацанов получил как переходящее красное знамя от моего сына. У него с подружкиными близнецами тринадцать лет разницы в возрасте.

– Так, первым делом, конечно, надо сводить башибузуков в Эрмитаж. Там, помнится, все крепко приколочено. Потом покататься по рекам и каналам, только выбрать кораблик понадежнее. – Подруга позвонила мне, чтобы обсудить предстоящую культурную программу. – Куда еще?

– В железнодорожный музей, – подсказал Колян. Он слышал нас, потому что я вывела разговор на громкую связь, предвидя, что может понадобиться помощь зала. – Там много старых паровозов, они очень прочные.

– На крейсер «Аврора», – предложил мой сын.

– «Аврора» старенькая, она может не выдержать, – не согласилась я. – Посоветовала бы пеший поход по какой-нибудь экотропе километров на десять…

– Лучше на двадцать, – быстро вставила любящая мать, прекрасно знающая родных деток.

– О, я знаю, что идеально подойдет: Сестрорецкое болото! – оживился Колян.

– Чего сразу в болото? – обиделась за своих деток подруга.

– Да, пожалейте болотную живность, там же какие-то утки редкие, жабы, змеи, – припомнила я.

– Жабы?! Змеи?! Круто! – донесся из трубки сдвоенный крик.

Я поняла, что Ирка тоже разговаривает по громкой связи.

И точно: к восторженным воплям башибузуков, чрезвычайно воодушевленных перспективой встречи с редкими земноводными, добавился хорошо поставленный голос Марфиньки:

– А в пятницу, имейте в виду, мы все идем в театр!

– Я в пятницу не могу, у меня тренировка, – быстро сказал мой сын, опасливо глянул на меня и добавил: – Сдвоенная. Четыре часа бальных танцев, какой уж тут театр. – И он заранее обессиленно поник, показывая, как измучит его предстоящее занятие.

– И я, и я не смогу! – поспешил заявить Колян. – У меня… это… ну… Одно очень, очень важное дело.

Я посмотрела на него насмешливо.

– Даже два важных дела! – сказал он. – Потом скажу какие. Это пока секрет.

Сын тихо хмыкнул. Он тоже прекрасно понял, что папа просто затруднился с ходу придумать уважительную причину, позволяющую уклониться от коллективного культпохода.

– А в какой театр? – уточнила я у телефонной трубки.

Санкт-Петербург – культурная столица России, театров тут – как блохастых собак. Нет, больше, потому что за гигиеной своих питомцев петербуржские собачники старательно следят, я за три года жизни в городе на Неве ни одного неухоженного пса не наблюдала. А вот театров повидала несколько десятков – и профессиональных, и любительских, и учебных. Самодеятельные коллективы часто выступают на плохо оборудованных сценических площадках и в чисто символических декорациях. Запускать в такие залы башибузуков опасно: может случиться непоправимая убыль реквизита, а то и вовсе хана театру придет.

– Конечно же, в МОЙ театр! – ответила Марфинька с важностью Карабаса-Барабаса, владельца популярной кукольной труппы.

– А, ну, это крепкое здание девятнадцатого века, оно уже много чего пережило. – Я успокоилась. – А что дают? И надо ли покупать билеты, или у тебя будут для нас контрамарки?

– У меня лично есть приглашение бенефицианта. – Важности в голосе Марфиньки не убавилось. – Правда, оно только на два лица, но все остальные, я уже договорилась, пройдут как статисты. Вы не потратите ни копейки, более того, это вам заплатят за съемочный день. Бенефис будут снимать для телевидения, так что публика в зале нужна приличная и колоритная. Не поленитесь принарядиться, пожалуйста.

– И много заплатят? – заинтересовался Колян.

Видимо, его еще не придуманные дела на самом деле могли и потерпеть.

– По семьсот рублей.

Озвученная сумма не вызвала бурных восторгов ни на этом конце телемоста, ни на другом.

– Дети, если вы будете хорошо себя вести, обещаю отдать свой гонорар вам, так что вы получите по тысяче рублей карманных денег на брата, – услышала я голос Ирки.

– А бенефис – это сколько часов? – шепотом уточнил у меня муж.

– С учетом съемок? Боюсь, все шесть, а то и восемь, – так же тихо ответила я.

Но подруга в трубке меня услышала и прокомментировала вполне удовлетворенно:

– Целый день примерного поведения, да еще и без затрат с моей стороны? Прекрасный вариант, мы согласны!

– Если дети будут вести себя хорошо, могут рассчитывать и на мой гонорар, – пообещала я.

Манюня и Масяня в трубке издали радостный вопль, каким воинственные индейцы могли бы приветствовать появление на горизонте каравана фургонов мирных переселенцев. Ирка одобрительно хмыкнула, а мой муж весьма скептически молвил:

– Я бы не стал на это надеяться.

– Ты и не стал. – Я напомнила, что он безответственно уклонился от участия в культурно-массовом мероприятии, и Колян предпочел сменить тему.

Однако позднее выяснилось, что муж мой, мудрый человек, был совершенно прав.

– Чей-чей это бенефис? – Я присмотрелась к афише.

Персонаж, изображенный на ней, больше всего походил на сильно потрепанного жизнью престарелого Амура: его крутые кудри сверкали начищенным серебром, но дряблые щечки рдели райскими яблочками.

– Бориса Барабасова, – ответила Марфинька и мимоходом фамильярно щелкнула нарисованного дедушку Амура по крючковатому носу.

– Того, который в ваших святцах зовется Барбариской? – Я оглянулась на тетушку. – И с которым Марфинька всегда не ладила?

– Когда это мы с Барбариской не ладили? – Марфинька, услышав мои слова, притормозила на мраморной лестнице и всем своим видом выразила несогласие со сказанным.

– В ваших анекдотах он предстает в нелестном виде, – напомнила я.

– Мы не просто не ладили! – Марфинька мотнула головой, и длинные серьги-висюльки в ее ушах полыхнули яростным блеском. – Мы враждовали! Сражались в кровь, бились насмерть!

– За роли? – не поняла Ирка. Она шла медленно, крепко держа за руки сыновей и сдерживая их разрушительные порывы. – Но вы же разного пола, как могли конкурировать?

– Да не за роли, детка, а за любовь публики, расположение режиссеров и внимание СМИ! – Тут Марфинька как раз увидела оператора с камерой и приосанилась, изящно облокотившись на беломраморную балюстраду.

– Проходим, проходим дальше, не скапливаемся. – Взлохмаченная девица с хрипящей рацией в руке просторными взмахами погнала нас в зал.

– И на подмостках Барбариска Марфиньку всегда обставлял, – нашептала мне тетушка. – Зато она блистала в кулуарах, такие связи имела… Тому же Барбариске пару раз подножку подставила, но раз-другой и помогла…

– Поняла, это высокие и сложные отношения, – хихикнула я.

Про Барбариску я много слышала (преимущественно от Марфиньки) и даже видела несколько фильмов с его участием, а вот на театральной сцене Бориса Барабасова не наблюдала.

Он, как и его заклятая подруга, давно уже ушел на покой, но к восьмидесятипятилетию вдруг получил орден от самого президента, и тогда руководство театра, в котором он служил всю жизнь, озаботилось организацией бенефиса. В Минкульте идею неожиданно поддержали и даже выделили деньги на телеверсию, что обусловило проведение съемок, для участия в которых мы все и прибыли.

О чем я лично очень пожалела уже через пару часов.

Все это время мы сидели на своих местах в партере, изображая живейший интерес к происходящему на сцене, а там концертные номера и театральные миниатюры перемежались рабочими моментами со сменой декораций и освещения. После артистов в костюмах на подмостки выскакивали рабочие в комбинезонах и командующий ими нервный худой мужик, похожий на вампира, – весь в черном, худой, бледный, с очень длинными нервными пальцами. Показывая, какие страдания причиняет ему тупость персонала, он то и дело со стоном закрывал глаза ладонью, и тогда казалось, что на его физиономии неуютно устроился инопланетный хищник-лицехват.

– Это режиссер шоу, – любезно объяснила нам Марфинька. – Забыла, как его… Какое-то посконно-сермяжное имя. Не то Митрофан Лаптев, не то Никифор Кашин…

– Евграф Носков, – подсказала я, поскольку успела прочитать афишу.

– Не исключено. – Марфинька не стала спорить, но интонацией внесенную поправку не одобрила. – Плохой он режиссер, я считаю. Не может должным образом организовать процессы. Публика давно уже ждет антракта.

– А буфет будет? – встрепенулась при упоминании антракта Ирка.

– Да, но без икры и шампанского, – поморщилась Марфинька. – С раздачей воды и бутербродов. На меня не берите, я приглашена на приватный фуршет за кулисами.

– Как это – не берите? – возмутилась Ирка. – Все возьмем и съедим, дети не откажутся от лишнего бутербродика.

Я покосилась на Манюню и Масяню. Они уже явно были готовы на что угодно – хоть в очереди за бутерами стоять, хоть ползать между рядами, вытирая пыль под креслами парадными вельветовыми костюмчиками, лишь бы не сидеть на месте еще час-другой.