– Мисс, тихо, прошу вас, тихо, – голос метнулся куда-то в сторону, и через минуту зажегся свет. Трепещущиеся на стенах тени от свечи казались жуткими, но потом глаз выцепил и женщину, несущую к кровати подсвечник с тремя толстыми, уже сильно оплавленными свечами.

– Кто вы? – только и смогла прошептать я.

– Я Элоиза, мисс, вы что, ничего не помните? Мисс, я Элоиза. Лиззи, ваша служанка, – она присела рядом со мной на стул и уставилась на меня во все глаза.

– Я… я не знаю вас. Где я? – сухость во рту не давала говорить. Я осмотрелась и увидела кувшин. Женщина с растрепанными волосами поняла все по моему взгляду и быстро налила воду в кружку. Взгляд мой никак не мог оторваться от тонкого фарфора с причудливо расписанным боком.

– Мисс Виктория, вам надо молчать и продолжать делать вид, что вы без чувств, прошу вас. Если они узнают, вас тут же отправят в тюрьму. Сержант сторожит у входа, – испуганные глаза молодой женщины, представившейся Элоизой, были светлыми. Или голубыми, или серыми: сейчас, при плохом освещении этого было не разглядеть.

– Я ничего не понимаю, Эло-иза. Я не знаю, кто вы, где я и чем я провинилась, – оторвав от губ кружку, тихо прошептала я и, привычно облокотившись на кровати, попробовала сесть.

Было странно, что это удалось слишком легко, не переваливаясь с бока на бок, как обычно. И тут до меня дошло, что все это получилось благодаря ногам. Я чувствовала, как они сами, совсем даже без единой моей мысли о них, упирались в кровать.

– Ноги… мои ноги. Я чувствую их, – прошептала я и откинула одеяло. Во рту снова стало сухо, потому что две совсем не старушечьи, сухие от обездвиженности, а вполне жилистые молодые ноги продолжали мое тело.

Элоиза, видимо, поняла, что дело плохо, и в момент, когда я обмякла, поднесла к моему носу что-то очень вонючее, а потом приподняла голову и напоила.

– Мисс, мисс Виктория, милая, прошу, придите в себя. Иначе я не успею вам всего разъяснить. Мистер Брекстон приедет рано утром. Он с нетерпением ждет, когда я пошлю за ним. Вся надежда на сынишку прачки. Он точно не разболтает, что я это сделала, – голос светловолосой девушки, казалось, вот-вот сорвется, и она заплачет.

Страх, непонимание и слабость, видимо, от упавшего давления – вот что я чувствовала. Подкатывала тошнота, но желудок не стремился расстаться с водой. Я с силой потерла лицо руками, пытаясь прийти в себя. И здесь меня тоже ждало сильное удивление: пухлые гладкие щеки, волосы вокруг лица, шея… все было словно чужим, но прикосновения свои я чувствовала отчетливо.

Потянув локон, я отчетливо почувствовала боль. Это не парик, да и откуда ему взяться. Хотя… я ведь точно не дома.

Широченная кровать, на которой я лежала, наверное, была двуспальной. Или, как сейчас говорят: «евро». Пухлое, будто с лебяжьим пухом, одеяло, на стенах обои то ли голубого, то ли зеленого цвета в мелкий цветочек. И я прекрасно могла разглядеть каждый лепесток там, куда хоть чуточку падал мерцающий свет от свечей. Повернув голову, я увидела приоткрытое окно, а за ним глубокую, черную, как мазут, ночь.

– Мне все это снится, – я провела руками по ногам, но Элоиза моментально расправила сбившуюся на бедрах рубашку, будто увидела в этом что-то нехорошее, и принялась накрывать меня одеялом. Было душно, словно за окном и правда июль. «Вчера точно был сентябрь, и после недельного дождя я с радостью смотрела на краснеющий у горизонта закат. Я ждала солнечного дня завтра», – только и удалось мне подумать до того, как Элоиза заговорила:

– Мисс, я прошу вас, придите в себя. Я сейчас должна выйти из комнаты, чтобы найти мальчишку Ады. А вы должны лежать молча, не открывая глаз. Даже если кто-то войдет, вы не должны двигать ни рукой, ни ногой, – с мольбой в голосе женщина шептала все это мне в лицо. Я чувствовала запах трав или настойки на них и не могла понять, что же со мной происходит.

– Я не знаю вас. Я не Виктория, я Любовь. И это не мои ноги, не мое лицо, не мои руки, милая женщина, – я сама протянула к ней ладони, и она, взяв их, приложила к своему лицу.

– Милая моя девочка. Ты, видно, помешалась совсем, но это тебя не спасет. Они повесят тебя, как только узнают, что ты пришла в себя. Прошу тебя, молю, – она в слезах сползала со стула, на котором сидела и тащила меня за собой, потому что не отпускала моих ладоней. – Молю, не выдай себя…

– Так что случилось? – на смену моей панике и страху вдруг пришла какая-то собранность, внимательность. В голове стало светло, будто распутались какие-то сети и ничто не мешало быстро соображать. Тихая истерика этой женщины заставила меня собраться. Так бывало со мной, когда мама устраивала очередную сцену. И будь я хоть трижды напугана или зла, моментально начинала смотреть на ситуацию со стороны и понимать, что если я не возьму себя в руки, это продлится долго.

Я наконец, разглядела девушку, которая, утерев слезы, встала и отошла к невысокому столику у стены напротив. Подсвечник остался стоять рядом с моей кроватью на комоде. Я снова села и снова ощутила, как ноги сами поддерживают мое тело, упираясь в кровать.

Темное синее платье, светлый передник и воротничок на моей новой знакомой выглядели аккуратно, но совсем не соответствовали тем вещам, что я привыкла видеть. Она взяла большую кружку со столика и стояла так с ней несколько секунд, не поворачиваясь ко мне. Я видела ее руки с кружкой в отражении зеркала, стоящего на столике. Она будто пыталась отдышаться.

– Что там у вас? – я скользила взглядом по стенам неслыханно дорогой для меня мебели с искусно выполненной резьбой и дышала через нос, стараясь не думать о происходящем. Как только мысль о невозможности занимала мою голову, я отгоняла ее, говоря себе, что это прекрасный, чудесный сон.

– Это отвар. Думаю, вам тоже можно сделать глоток. Барбара сварила его для меня. Они все жалеют вас, мисс Виктория, но никто не пойдет против миссис Вудстер, – Элоиза вернулась на стул и протянула мне высокую, на этот раз простенькую кружку.

Пахнуло валерьяной и мятой, а потом и медом. Я сделала пару глотков и поняла, что женщина пахла как раз этим вот отваром.

– Расскажите, что случилось? Почему вы так напуганы? – прошептала я, рассматривая ее припухшее после сна и слез лицо. Ей было не больше двадцати пяти. Ни тени косметики, но и без нее можно было оценить длинные, хоть и светлые ресницы, чуть пухловатые губы и вздернутый носик. – Я не понимаю, что я здесь делаю и кто я теперь, – я снова взяла ее ладонь в свою и снова почувствовала, что она влажная.

– Наверно, память ваша помутнела после эдакого, – все еще дрожащим, но уже более уверенным шепотом ответила она. – Вам надо бежать, мисс Виктория.

– Бежать? Милая девочка, да я же не хожу. Считай, почти всю свою жизнь. Я не хожу и ног своих не чувствую с семнадцати лет.

– Мисс Виктория, вам восемнадцать, и вы ходите. Хромота ваша совсем небольшая, а если носить те туфли с разными подошвами, то и вовсе незаметна. Вы бредите. Вам бы еще отлежаться, но времени нет совсем. Миссис Оливия только и ждет, чтобы отправить вас… – она замялась, потом, видимо, чтобы уйти от продолжения начатых слов, взяла из моих рук кружку, поставила на столик и сама откинула одеяло. – Вставайте. Надо быть уверенными, что вы можете идти.

– Нет, Элоиза, нет, ты что. Я не буду, я не могу, прошу тебя, – стараясь не срываться с шепота на крик, я удерживала ее руки, отстранялась от нее. И поняла вдруг, что отталкиваюсь ногами, отползая на другой край кровати. Я чувствовала стопами простынь, чувствовала бедрами холодок, когда она сняла с меня одеяло.

– Ладно, пока я все расскажу, а вы будьте готовы лечь, если кто войдет. Этот сержант даже стучится не всегда, – она мотнула головой в сторону двери. И я поняла, что за ней кто-то есть. И этот кто-то только и ждет, когда я проснусь.

– Там? – переспросила я. И в тишине услышала сначала храп, а потом легкий кашель.

– Да, он сидит там. Завтра его сменит другой. Тебе надо продержаться еще один день. Как только мистер Брекстон узнает, что вы очнулись, он устроит ваш побег.

– Элоиза, милая, прошу тебя, объясни мне, что случилось? – на смену непониманию вдруг пришел страх. Я беспрестанно щипала себя за бедро, двигала пальцами ног, не веря в то, что это возможно. И в какой-то момент поняла, что согласна на все, что может случиться здесь, лишь бы не просыпаться опять в своей коляске, с которой уже даже переваливаюсь на кровать с огромным трудом.

Глава 3

– Мисс Виктория, вы наверно все вспомните, но сейчас у нас времени нет. Завтра здесь будет отираться ваша мачеха, да и отец постоянно заходит. Не говоря уж и о сержанте. Дверь весь день открыта, и поговорить нам вряд ли удастся, – торопливо шептала Элоиза, а я все рассматривала свои руки, которые никак не могли быть моими, как, впрочем, и ноги, и тело. Если быть честным, я понимала, что ощупываю молодую девушку.

– Не торопись, Элоиза, не торопись. До утра, наверно, еще далеко. Ты только говори со мной так, словно я совсем другой человек… ну, представь, что я вообще ничего и никого не знаю, – поглаживая девушку по плечу, ответила я. Она сначала не обращала на этот мой жест внимания, а потом, словно опомнившись, подтянулась как-то, но на руку мою продолжала смотреть с удивлением.

– Вы ночью проснулись от чего-то. И увидели, что Оливер побежал к реке. Вы прямо в рубашке бросились за ним. Это вы вбреду говорили. Так я и не узнала бы вовсе, – Элоиза снова начинала плакать, но подняв на меня глаза, собралась и продолжила: – когда все подбежали, он мокрый на берегу сидел плакал, а вас течение снесло ниже. Только белую рубашку и видно было. Кое-как вас из воды вытащили. Я то уверена, что вы брата спасли, но его матушка крепко за вас взялась…

– У меня есть брат?

– Да, Сын мистера Джеймса и его жены… вашей мачехи… Миссис Оливия с первого дня с вами жить не смогла, вот и отправила в это поместье.

– Значит, я отдельно живу? – удивленно переспросила я, пытаясь бороться с отрицанием. Все было настолько невозможно, что уже казалось правдой. Иначе, откуда эти ноги?

– Точно! В старом поместье вашей матушки. Она рано умерла, в родах с вашим братом. А мистер Джеймс и женился после снова.

– А Оливер… сколько ему лет?

– Пять. Эта река… он то и дело сбегает от няни, и не раз уже говорили, что дом надо закрывать.

– Так этот шум… – я прислушалась и поняла, на что похож шум за окном. Он не сильно мешал тишине, и будучи постоянным, казался единым и целым с ней.

– Да, река здесь в двух шагах… и после недели дождей она стала бурной. Коли войдешь, выбраться почти невозможно, – Элоиза наконец перестала плакать, и как будто стала более серьезной, – вы и правда ничего не помните мисс?

– Правда. Так значит… мне грозит…

– Виселица. Этот сержант и его начальник… они уверены, что вы сделали это сами, да и миссис Оливия утверждает, что слышала, как вы ходили в соседней комнате. И откуда она могла знать, что это вы? Могла ведь и нянька ходить…

– А почему отец сослал меня сюда? Неужели он не видит, что мачеха обижает ее…меня?

– Так… – Элоиза больше не нашла что сказать, а я вдруг вспомнила поговорку про ночную кукушку, которая дневную всегда перекукует.

– Ладно, Элоиза. А этот… как его… за кем ты хотела послать…

– Детектив Брекстон. Он молодой, и совсем недавно на посту. И никто его не слушает… но он хорошо вас знает, мисс Виктория. И дело говорит. Надо уехать. А когда мальчишка снова заговорит, тогда все, может и откроется. Тогда-то вы и вернетесь домой, – Элоиза, видимо, привыкла к моей руке на ее плече, и теперь положила сверху свою ладонь.

– Значит, мальчик не говорит?

– Говорил. Много болтал раньше, только и делал, что болтал. А после этой ночи… как будто нем остался. Даже если плачет, то молча!

– Господи, но не могла же я…