Кушкафтар взревел от неожиданной боли и, вырвав из предплечья сосульку, в свою очередь, нанёс удар, как-то вытянувшись и заверещав в сторону стоящего на стволе дерева мужчины. Рамазану даже на мгновение почудилось, будто он видел нечто похожее на полупрозрачные, дрожащие кольца, возникшие перед раскрытой пастью монстра. А через мгновение кора на том месте, где только что находился сахиир, взорвалась изнутри мириадами щепок. И мужчина даже думать не хотел о том, что было бы с ним самим, не перепрыгни он заранее на другое дерево.

Ещё одна наколдованная сосулька с чавканьем вонзилась в тварь, новый взрыв болезненных воплей чудовища, и Рамазан уже подумал было, что обнаружил идеальную стратегию уничтожения кушкафтаров, благо деревьев вокруг масса. А увернуться от дальнего удара монстра было не так уж и трудно, уж очень очевидно оно готовилось к своему крику. Однако в следующее мгновение вспомнил, по какой причине в его родных горах с этими тварями было так много проблем. Точнее, сам кушкафтар напомнил об этом.

С виду медлительное, огромное чудовище вдруг взмахнуло резко удлинившимися волосами, которые, словно живые, оплели одну из толстых ветвей, а в следующую секунду весь мир для мужчины словно застыл, когда огромная туша, двигаясь просто с сумасшедшей скоростью, отскочив от другого дерева, оказалась прямо перед ним, сверкая налившимися алым светом глазами. Рамазан едва успел среагировать, чтобы дёрнуться в сторону и не быть расплющенным о ствол, на котором он стоял, но увернуться от чрезвычайно быстрого удара лапы, находясь в воздухе, уже не сумел.

Словно камень, сброшенный со скалы, он с силой врезался в землю, подняв своим телом высокий столб грязи пыли и опавшей листвы. И хоть это приземление и не прошло для обладателя металлического эго безобидным, куда хуже было получить пару рваных ран, оставленных кривыми когтями чудовища на спине. Впрочем, думать об этом сейчас было некогда, а потому Рамазан как мог быстро метнулся прочь от места падения, в то время как в дымное облако сверху рухнула огромная туша кушкафтара. Явно желавшего раздавить в лепёшку наглого человека, мешающего чудовищу добраться до вожделенной добычи и причинившего ему боль.

Откатившись подальше, сахиир, не сводя глаз с так же не торопливо распрямившегося монстра, поднялся на ноги, кашлянул и, стерев кровь с подбородка, сплюнул красную слюну. Спина ныла и сильно горела, что явно указывало на наличие н когтях монстра какого-то токсина или яда, попавшего с когтей через раны в кровь. В то время как повреждения, которые Рамазан до этого нанёс Кушкафтару, уже медленно затягивались и исходили на теле чудовища струйками тёмно-сизого дыма.

Оскалившись и скрипнув зубами от гнева, мужчина начал медленно, но всё быстрее и быстрее складывать цепочку ручных печатей. За использование чар тахума, которые сейчас готовил, позже он должен будет заплатить серьёзную цену, но до того момента ещё нужно дожить, а ситуация сейчас уже складывалась далеко не в его пользу.

Ещё мальчиком он часто задавался вопросом, почему большая часть сильнейших умений их родного тахума считается ограниченной к использованию и завязана на частичном саморазрушении собственного тела. Его отец тогда, посмеиваясь, объяснял, что именно это делает их, Авшалумовых, столь великими воинами на поле боя. Ведь когда знаешь, что за «силу» нужно будет чем-то платить, у тебя не возникнет даже мысли о том, чтобы упустить хоть какие-то основы, и только так настоящий Авшалумов из малого становится великим.

Ребёнком, он тогда не понимал как мудрости этих слов, так и того, почему вообще его предки, в отличие от многих других тахумов, сознательно пошли именно по такому пути, как использование кланового эго и накопление доступных только их родственникам знаний. Не понимал, но упорно тренировался, чтобы быть лучшим в том, что не требовало от него каких-либо жертв, втайне завидуя другим детям из их Тайного Аула, которые никогда не были и не будут скованны подобными ограничениями.

Себя в итоге Рамазан Авшалумов, видя достижения сверстников из других тахумов, считал крепким середнячком. Не слабаком, но и не лучшим сахииром не только в тахуме, но и во всём ауле. И вот сейчас, закончив цепочку печатей и рявкнув слова активации древних чар, он резко вонзил покрывшуюся тёмно-синим сиянием руку прямо в землю перед собой.

Всё его тело на мгновение засветилось серебристым сиянием эго, а затем он почувствовал огромный избыток хлынувшей в него извне живицы, которая тут же вылилась наружу, вспыхнув облаком сизого дыма. Когда тот развеялся, Рамазан увидел, что его кожа стала синей с разноцветными пятнами переливов. Боль от многочисленных ударов о землю и ран на спине мгновенно ушла, и на смену ей явилось ощущение разлившейся по телу силы. А в следующее мгновение его ладонь, всё ещё находившаяся под землёй, сомкнулась на чём-то продолговатом, и он, ухватившись, потянул это на себя.

Не обращая внимания на вдруг забеспокоившееся чудовище, мужчина медленно вытаскивал из ставшего похожим на густую грязь грунта созданный его чарами огромный кривой двуручный ятаган с совершенно нереалистично массивным чёрным лезвием, названный его предками «Клыком Шахдага». По клинку, то и дело с треском перекидываясь на землю и его тело, ползали извилистые багровые молнии, и под ними лезвие прямо на глазах покрывалось сетью истекающих раскалённым металлом трещин.

Но страшнее всего была жутковатая, подавляющая аура власти, которая мгновенно затопила всё окружающее пространство, стоило только из быстро затвердевающего грунта появиться острому кончику огромного ятагана. Она прижимала траву к начавшей трескаться земле и буквально обдирала кору со стволов деревьев. Именно эта сила, которая позволяла даже такой посредственности, как Рамазан, стать в мгновение ока одним их сильнейших сахииров, и делала тахум Авшалумовы при всех его недостатках одним из сильнейших не только в их Тайном Ауле, но и на всём Кавказе!

Кушкафкар, зарычав, сверкая пылающими красным огнём глазами, набросился на человека, вновь демонстрируя сумасшедшую скорость, с которой могло двигаться это обычно неторопливое создание. Рамазан взмахнул своим огромным клинком, чувствуя, что, как и писалось в свитках тахума, для него «Клык Шахдага» был сейчас легче тростинки, и могучая огромная волна потревоженного клинком воздуха, отшвырнула монстра прочь, кроша и ломая окружающие деревья.

Однако времени восхищаться гением давних предков у сахиира, просто-напросто, не было. Применённые им чары были столь могущественными, сколь и недолговременными. Именно поэтому он, со скоростью, от которой воздух перед ним взорвался оглушающим хлопком, метнулся к телу ещё не упавшего на землю кушкафкара и, повернувшись вокруг своей оси, изо всех сил нанёс могучий удар клинком огромного ятагана снизу вверх, от плеча и до паха глубоко рассекая неподатливую плоть чудовища, вновь подбрасывая массивное тело в воздух. Чтобы самому, тут же подпрыгнув, оказаться прямо над ним и, раскрутившись, обрушить лезвие прямо на верещащего от страха монстра, словно ядро, выпущенное из пушек Ростовского Полиса, отправить кушкафкара к земле, заодно отсекая ему одну из рук.

Последним штрихом, уже видя, как на глазах крошится и распадается, быстро развеиваясь туманом, созданное его чарами оружие, он выпустил импульс живицы и сам рухнул вниз, глубоко всаживая то, что ещё успело остаться от «Клыка Шахдага», в тушу поверженного чудовища. А затем отпустил рукоять и, чувствуя, как быстро покидают его силы, отпрыгнул в сторону от образованного падением монстра кратера, едва устояв при приземлении на ногах, внимательно всматриваясь в тело поверженного противника.

Впрочем, чудовище, из груди которого ещё торчал быстро растворяющийся остов огромного ятагана, не подавало признаков жизни. Да и вообще, выстоять после такого не смог бы не то что кушкафкар, а сам «Шайтан», а потому, покуда у Рамазана ещё была хоть какая-то возможность двигаться, он медленно развернулся и поплёлся прочь. Ведь перед тем, как он в наказание за использование древних чар просто рухнет плашмя не в силах несколько дней пошевелить ни рукой, ни ногой, ему нужно найти хоть какое-то убежище.

И именно в этот момент, волосы, казалось, мёртвого чудовища захлестнули его поперёк талии. Мужчина почувствовал рывок, верх и низ быстро поменялись местами, а ещё через секунду перед глазами вдруг появилась быстро приближающаяся земля, затем его накрыла боль от удара и хруст ломающихся костей, после чего ещё раз и ещё, пока наконец удар головой о какое-то чудом сохранившееся дерево не выбил из всё-таки проигравшего свою битву сахиида остатки сознания.

Очнулся Рамазан от острой боли в ногах. Она была настолько безудержной, что он далеко не сразу понял, что происходит и где он находится. А когда его вдруг протянули по земле, а новый взрыв боли где-то в коленях отдался хрустом костей, сознание сахиира вдруг прояснилось, и он, оглянувшись, ибо лежал на животе, увидел над собой сидящую на корточках спиной к нему огромную горбатую старуху, которая дымилась, исходя сизым паром.

На то, чтобы в голове прояснилось и появилось осознание того, что его сейчас просто пожирают заживо, да ещё и столь отвратительным и противоестественным способом, которым питались кушкафтары, ушло некоторое время. Помог ещё один рывок, немного протащивший мужчину по земле, и его накрыла безумная боль, когда чудовище впихивало то, что осталось от его ног ниже колен, поглубже в свою отвратительную пасть и ряды острых зубов глубоко впивались в плоть, разрывая мышцы и круша кости.

Стиснув зубы, Рамазан подавил рвущийся наружу крик, превратив его в тихий стон, и попытался пошевелить руками. Получалось с трудом, ибо откат, который он получил после использования призыва «Клыка Шахдага» уже вступил в силу. И тем не менее кое-как он всё же сложил руки в первую печать из очередной запретной цепочки, мысленно благодаря святое Древо за то, что наказание за использование предыдущих чар получало именно тело, а не ядро живицы или энергетические каналы.

То, что в результате он просто умрёт, сахиира уже мало волновало. Авшалумов прекрасно понимал, что он уже фактически покойник, ибо каких-либо других возможностей сопротивляться пожирающему его кушкафтару просто не было и, соответственно, стало вопросом ближайшего времени, когда бездна заберёт наконец его душу себе. Так что вопрос стоял, в первую очередь, в том, как именно он умрёт. Как настоящий воин, одолев наконец своего противника, или став кормом для чудовищной твари.

Челюсти вновь сомкнулись на искалеченных ногах, причиняя невероятную боль, и именно в этот момент Рамазан смог сложить наконец немеющими руками последнюю печать и активировать самое запретное заклинание своего тахума. Мужчина тут же почувствовал сильный укол и пульсацию собственного ядра, могучим потоком живицы пронёсшуюся по всему измученному телу. А в следующее мгновение ощутил жуткую, нереальную пустоту, вдруг образовавшуюся в груди, когда древние чары удалили источник живицы из его тела, переместив дестабилизированное ядро, выглядевшее сейчас как небольшой кажущийся стальным шар, поближе к спине мерзкого монстра.

Могучего взрыва, последовавшего за этим, буквально на мелкие клочки разорвавшего ничего не подозревающего кушкафтара и повалившего множество деревьев поблизости, Рамазан уже не застал, вновь провалившись в липкую, тягостную пустоту. Впрочем, коварство древних могучих клановых чар, наказывающих поколения Авшалумовых за их использование, заключалось в том, что, убивая всё живое вокруг, самому применившему их сахииру «Кара Шипастого Змея» уйти просто так из жизни они не давали.