Мокошь – единственный персонаж из пантеона князя Владимира, чей культ реально существовал в русской народной культуре еще в течение веков после принятия христианства. Ее образ, пусть и в измененном виде, сохраняется в современной северорусской мифологии.

В средневековой Руси Мокоши поклонялись на тайных женских собраниях, которые вели «бабы идоломолицы», т. е. специальные жрицы. Об этом рассказывает рукопись XIV в.: «…Мокоши не явно (т. е. тайно. – Авт.) молятся, да… призывая идоломолиц баб, то же творят не токмо худые люди, но и богатых мужей жены». О почитании Мокоши свидетельствуют вопросы, которые священник задавал на исповеди каждой женщине еще в XVI в.: не творила ли она «с бабами богомерзкие блуды… не молилась ли вилам и Мокоши?» или: «Не ходила ли к Мокоши?» Мокошь, изначально, по-видимому, являвшаяся божеством плодородия, представлялась христианским священникам воплощением всего темного, телесного, низменного. В древнерусских рукописях почитание богини приравнивается к блудодейству: «И Мокошь чтут и ручной блуд, весьма почитают». Представление о Мокоши как о воплощении необузданной сексуальности сохранилось в русском языке. В подмосковных говорах словом мокосья называют гулящую женщину^[18].

С утверждением христианского мировоззрения Мокошь, как и другие языческие боги, стала восприниматься как демоническое существо. На Русском Севере такой персонаж называли Мокоша (Мокуша) и представляли в виде женщины с большой головой и длинными руками, которая приходит в дом и прядет пряжу, если хозяйка оставила ее без молитвы. Ни в коем случае нельзя было оставлять на ночь в избе недопряденную кудель – «а то Мокоша спрядет». А если пряхи дремлют, а веретено вертится, значит, «за них Мокоша прядет». Особенно Мокошу боялись во время Великого поста. При стрижке овец клочок шерсти клали в жертву Мокоше, а если овцы начинали линять в неурочное время, считалось, что это «Мокоша стрижет овец».

Слово мокоша в ярославских говорах обозначает привидение, а словами мокош, мокуш в некоторых современных говорах называют нечистую силу.

После утверждения христианства многие функции языческой Мокоши приняла на себя св. Параскева. Об этом свидетельствует любопытный случай, произошедший в Пскове в 1540 г. В город привезли новое изображение Параскевы Пятницы, но не икону, а деревянную резную скульптуру. Увидев ее, народ пришел в «великое смятение», поскольку счел это за призыв к «болванному поклонению» (т. е. поклонению языческому идолу). Митрополит вынужден был успокоить людей специальным разъяснением^[19]. Поскольку все запреты на женские работы, прежде связанные с Мокошью, а потом «доставшиеся в наследство» св. Параскеве, приходились на пятницу, то эту святую в народе так и стали называть Параскевой Пятницей, а ее образ приобрел отчетливые черты языческого божества. В деревнях часто рассказывают былички о том, как Пятница наказывает женщин, нарушающих в этот день запреты на какую-либо работу, чаще всего запрещалось белить печь, расчесывать волосы, а особенно – прясть. Приходя к нарушительнице, Пятница в наказание колет ее веретенами или заставляет за одну ночь напрясть немыслимое количество пряжи.

Села женщина прясть накануне пятницы и пряла до полуночи. Вдруг подходит какая-то девушка под окно и спрашивает у этой женщины:

– Прядешь?

– Пряду, – та отвечает.

– Ну, на тебе сорок веретен и напряди их до рассвета, чтобы полны были, пока я вернусь из другого села. Как напрядешь, выкинь в окно.

Догадалась та женщина, кто это под окно подходил. Был у нее моток ниток. Схватила она его и стала наматывать на веретена. Намотает и в окно выкинет. Намотала все сорок веретен, встала из-за прялки, стала Богу молиться. На рассвете Пятница под окно приходит, видит – женщина Богу молится.

– Ну, догадлива ты. Быстро управилась. Иначе бы не прясть тебе больше никогда! – Схватила Пятница веретена, выброшенные женщиной, и разорвала их: – Смотри, как я эти веретена разорвала, так бы и тебе было, если бы дело не сделала. Ложись спать и больше не работай накануне пятницы.

Женщина стала просить у Пятницы прощенья:

– Прости ж ты меня, святая Пятница, не буду я больше работать в этот день и детям накажу.

Связь языческой Мокоши с водой, влагой также была перенесена на Параскеву Пятницу и нашла отражение в некоторых поздних обрядах, например в обычае бросать в колодец пряжу в качестве жертвы Пятнице.

И, конечно, напоминанием о древних жертвах богине является обычай кормления Пятницы, существовавший на Украине еще в конце XIX в. В ночь с четверга на пятницу хозяйки застилали стол чистой скатертью, клали на него хлеб-соль, ставили немного каши в горшке, покрытом миской, клали ложку и ждали, что Пятница придет ночью ужинать. Накануне дня св. Параскевы (28 октября по ст. ст.) эта пища заменялась более праздничной – разведенным медом.

Хорс Дажьбог, Симаргл, Стрибог и Сварог

Среди кумиров, поставленных Владимиром «близ двора теремного», был идол бога, который в летописи назван двойным именем Хорс Дажьбог. Что это за бог и почему его так называли? Одно из имен – Дажьбог – явно славянское. Смысл его достаточно ясен: Дажь-бог – это бог, который дает благо, наделяет богатством. Это божество солнца, ибо именно солнце дает жизнь всему на земле, от него зависит урожай, а следовательно, и благополучие. Ипатьевская летопись за 1144 г. подтверждает догадку – упоминает о боге «именем Солнце, его же нарицают Дажьбог. Солнце же царь… еже есть Даждьбог». Имя Дажьбога сохранилось и в нескольких поздних песнях. В одной из них, записанной на Украине, соловушку спрашивают, почему он так рано прилетел из теплых стран. Соловушка отвечает, что не сам он прилетел, а его выпустил из своей правой руки сам Дажьбог и послал замыкать зиму и отмыкать лето. В другой украинской песне жених, отправляющийся на восходе солнца на свадьбу, встречает Дажьбога у трех дорог и просит его покровительства.

Есть основания предполагать, что жители Древней Руси считали Дажьбога своим божественным покровителем и родоначальником. В «Слове о полку Игореве» русские дважды названы внуками Дажьбога, в частности когда речь идет о поражении войска князя Игоря («встала обида в силах Дажьбожа внука»). И возможно, именно к Дажьбогу обращается Ярославна в «Слове о полку Игореве», называя его «светлое и тресветлое солнце».

Откуда же у славянского Дажьбога появилось второе имя – Хорс? Древнерусские книжники не понимали его значения, о чем свидетельствуют многочисленные искажения в письменных источниках: Хорса называют то Гурсом, то Гурком, то Гусом (при том, что имена «своих» богов: Перуна, Волоса, Мокоши, Дажьбога, даже в поздних памятниках письменности, как правило, не искажаются). А в новгородских и вообще в северорусских землях никаких свидетельств о Хорсе нет. Чуждость Хорса специально подчеркивалась в древнерусских текстах, например в «Беседе трех святителей» он назван «жидовином».

Однако известно, что божество с именем Хорс почиталось в Иране, и имя это означало «сияющее солнце». А в Киеве, помимо славянского населения, жило еще несколько влиятельных этнических групп, в том числе и иранцы – вооруженные воины из Хорезма, где почитание Солнца было главным государственным культом^[20]. Выходит, что появление Хорса в пантеоне князя Владимира (при наличии у славян собственного бога солнца Дажьбога) было продиктовано чисто политическими причинами.

Впрочем, у историков есть основания считать, что жители южных земель Древней Руси, примыкавших к приазовским степям, достаточно оживленно торговали, а иногда и воевали с иранцами и могли воспринять некоторые религиозные воззрения последних, в том числе и представления о Хорсе, которые затем принесли в Киев. Недаром в «Слове о полку Игореве» говорится, что князь-оборотень Всеслав, который по ночам оборачивался волком и успевал в этом облике добежать до Тьмутаракани (города, который находился как раз в Приазовье), великому Хорсу «путь прерыскаше», т. е. пересекал.

Но если Хорс при всей странности его имени для славянского языка все-таки олицетворял собой всем понятный и важный культ Солнца и имел славянского «двойника» Дажьбога, то еще одно божество – Симаргл, введенное Владимиром в пантеон, вовсе не имело никаких корней в славянской культуре. О том, кто такой Симаргл, нет ни слова в русских источниках, и его имя также подвергается искажениям (в разных рукописях оно пишется то Симарьгл, то Семарьгл, то Сеймарекл) и даже разделяется на две части, в результате чего Симаргл превращается в Сима и Регла («и веруют в Перуна, и в Хорса и в Сима и в Регла и в Мокошь»). Но, кажется, это божество – тоже иранского происхождения. Одним из наиболее популярных иранских мифологических персонажей была сказочная птица Симург, изображаемая или в виде грифа, или в образе полусобаки-полуптицы, которая в XVI–XVIII вв. была даже государственной эмблемой Ирана. И вероятно, загадочного Симаргла также следует считать «знаком внимания» князя Владимира по отношению к иранским воинам, что еще раз доказывает: киевский пантеон имеет мало общего с реальными религиозными верованиями наших предков^[21].

В списке богов киевского пантеона сразу после Дажьбога упоминается еще один бог со схожей структурой имени – Стрибог. Это имя встречается и в «Слове о полку Игореве», где внуками Стрибога названы ветры, что натолкнуло некоторых ученых на мысль считать Стрибога божеством ветра. Существует и другая версия, по которой Стрибог толкуется как «отец-бог», а первая половина имени божества считается родственной древнему индоевропейскому слову со значением «отец»^[22]. Однако в последнее время признание получила гипотеза, согласно которой первая часть слова Стри-бог родственна глаголу «простирать» (с повелительной формой «про-стри»), «распространять», и, стало бы, имя Стрибог означает «распределитель, распространитель всеобщего блага». Если это предположение верно, тогда Стрибог и Дажьбог – божества, наделяющие людей божественным благом и распределяющие его на Земле.

Некоторые славянские божества, упоминания о которых мы находим в древнерусских памятниках, не попали в пантеон князя Владимира. В их числе оказался Сварог (Сварожич) – бог или дух огня. В поучениях, направленных против приверженцев язычества, говорится, что они «куры режут и огню молятся, зовя его сварожичем» или просто «огню сварожицу молятся». Если Сварог был богом огня вообще, а Дажьбог лишь его разновидности – Солнца, то не удивительно, что в Ипатьевской летописи Дажьбог именуется сыном Сварога: «Солнце же царь, сын Сварогов»^[23].

Древнее божество огня не оставило в народной культуре никаких следов, но почитание огня как чистой, святой стихии прекрасно сохранилось до наших дней. Записанные в XIX–XX вв. народные представления об огне дают основание думать, что и Сварог в Древней Руси воспринимался как олицетворение стихии, а не оформившееся божество, и почитание огня у славян было скорее почитанием одной из сил природы – как воды, земли, деревьев, – чем поклонением одному из высших богов. В русских заговорах и других фольклорных текстах его называют «Царь-огонь». Вот заклинание, которое произносили над горячими углями: «Батюшко ты, царь-огонь, всем ты царям царь, всем ты огням огонь…» Разжигая огонь в печи, приговаривали: «Царь-огонь, достанься, не табак курить – кашу варить…» Утром, затапливая печь и приступая к стряпне, хозяйка должна была перекрестить устье печи и произнести особый заговор: «Встань, царь-огонь! Царю-огню не иметь воли в моем доме, а иметь волю в одной вольной печи…»