– Не заметил, когда ты пристрастилась к алкоголю.

– Мне просто немного, чтобы успокоиться.

Молчу, не отрывая взгляда от своей чашки с недопитым чаем.

– Нет, Лейла. Ты и так… в не лучшем состоянии.

Она подходит ближе, ее лицо искажено гримасой.

– В каком это, черт возьми, состоянии? Это ты меня довел! Ты и твой Асан! Скажи мне, Данияр, от кого он родился? От какой шлюхи ты его прижил?

Чувствую, как кровь приливает к лицу.

– Лейла, замолчи! – мой голос звучит резко, как удар хлыста. – Не смей так говорить!

– А что я такого говорю? Правда глаза колет? Сначала Нина, которая есть и будет всегда, затем эта… Виктория. Ты не понимаешь, что делаешь мне больно? Может ты еще и вторую жену возьмешь?!

– Может и возьму, – отвечаю спокойно, чтобы ее уколоть.

Признаться, я думал об этом. Здесь, в республике многоженство не просто разрешено, оно приветствуется. Мне как-то показывали местную статистику, что на одного мужчину сразу приходится три женщины. И если бы не многоженство, беднягам пришлось бы оставаться незамужней и бездетной девой на всю жизнь.

Но… У меня нет времени женихаться, а жениться абы на ком без предварительного общения я не хочу. Хватит мне Лейлы. Еще одну скандаличку в доме я не потерплю.

– Ты издеваешься, Махдиев?! Никогда, слышишь, никогда не потерплю в доме вторую! Я уйду, – гордо вздёргивает подбородок, и мне хочется рассмеяться.

– Куда же ты пойдешь? Кто тебя ждет? Отец? Я слышал он женился на молодухе, и твое присутствие в доме будет неуместно.

– Я сниму квартиру!

– А жить на что будешь, королева красоты? – усмехаюсь. – Ничего делать не умеешь, кроме как у зеркала часами стоять. Ах да, сейчас ты этого и не умеешь, – окидываю ее презрительным взглядом.

Встаю с кресла и достаю из тумбы бутылку виски. Молча наливаю щедрую порцию в стакан и протягиваю Лейле. Она хватает его дрожащей рукой и залпом выпивает половину.

– Завтра я улетаю, – говорю, чтобы сменить тему. – В один аул. На вертолете. Нужно поговорить с одним стариком. Он очень умный человек.

Она смотрит на меня, как будто видит впервые.

– Зачем? И… ты вернешься?

– Конечно. Нужно кое-что уладить.

Она делает еще один глоток виски, и в ее глазах появляется какая-то обреченность:

– А что будет, если ты не вернешься, Данияр?

– И не мечтай, – отвечаю с усмешкой. – Это всего лишь рядовая поездка. Всё будет нормально.

Лейла отворачивается к окну и смотрит на мерцающие огни ночного города. Молчит. И это молчание давит сильнее любых упреков.

– Ты ведь приедешь не один, правда?

– Что за чушь?

– Однажды ты так же улетел, а вернулся с ребенком на руках.

– Лейла, ты пьяна. Или ложись спать. А мне надо подготовиться к завтрашней поездке.

Она посылает мне полный упрека и горечи взгляд и, развернувшись, уходит в свою комнату.

Думает, я не знаю, что она втайне мечтает, чтобы я проиграл выборы, а лучше – умер? Я все знаю. Знаю о каждой ее гнусной мыслишке. Лейла для меня как открытая книга.

Она даже не пыталась сделать так, чтобы я полюбил ее, заинтересовался ею. Поспешила сразу же вывалить мне свое гнилое нутро, думая, что и я такой же, что я оценю.

Не оценил…

Так что, если я когда-то женюсь снова, то это будет невинная и чистая девушка.

Глава 7

ТАМИЛА

Солнце щедро льется в широкое окно сакли, согревая глиняный пол и освещая мои движения. Мука взлетает белым облаком, когда я просеиваю ее в большую деревянную миску.

Запах дровяного дыма и тепло тандыра наполняют воздух, смешиваясь с предвкушением свежего хлеба. Сегодня я испеку чурек – пышный и ароматный, с хрустящей корочкой.

Ловко замешиваю тесто, добавляя немного теплой воды и щепотку соли. Мои руки знают свое дело, повторяя движения, отточенные годами.

Вспоминаю, как маленькой девочкой наблюдала за мамой, впитывая каждое ее движение и запоминая секреты приготовления. Теперь мамы нет, и я хозяйка в доме, забочусь об отце и нашей скромной обители в горах.

Пока тесто подходит, перехожу к изготовлению сыра. Козье молоко, парное и теплое, уже ждет меня в глиняном кувшине. Добавляю закваску, помешиваю медленно и аккуратно, наблюдая, как молоко начинает густеть. Свежий сыр – это наша гордость, нежный и солоноватый, он отлично сочетается со свежим хлебом и горным медом.

Отец входит в саклю, его лицо озарено улыбкой. Он смотрит на меня с нежностью, его глаза полны любви и гордости. Морщинки вокруг глаз становятся глубже, когда он улыбается.

– Ай, Тамила, моя красавица! – говорит он, присаживаясь на низенькую скамеечку у очага. – Как ты хороша, как трудолюбива! Настоящая горская невеста.

Я смеюсь, откидывая прядь темных волос с лица.

– Папа, перестань, пожалуйста! Я же только пеку хлеб и делаю сыр. Это не подвиг.

– Для меня – подвиг, дочка. Ты – мое сокровище. Пора тебе уже о замужестве подумать. Сколько женихов уже приходили, да сватов посылали. А ты все отнекиваешься.

– Отец, – отвечаю я, закатывая глаза. – Замуж я всегда успею. Сейчас у нас хозяйство, ты один. Кто будет о тебе заботиться? Кто будет печь тебе чурек и делать твой любимый сыр?

Отец вздыхает, но в его глазах плещется веселье. Он знает, что меня трудно переубедить.

– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки в примирительном жесте. – Пусть будет по-твоему. Но помни, время летит быстро. А я хочу увидеть твоих детей, внуков моих.

Я подхожу к нему и целую в щеку. Он пахнет табаком и горными травами – запах моего детства и родного дома.

– Не волнуйся, все у меня будет. Просто пока не пришло время. Сейчас у меня другие заботы.

Возвращаюсь к тандыру и проверяю жар. Тесто уже поднялось, стало пышным и воздушным. Мои пальцы формируют из него лепешки и ловко прикрепляют их к раскаленным стенкам печи.

Аромат свежего хлеба наполняет саклю, смешиваясь с запахом сыра и дровяного дыма.

Отец садится за низкий столик, на котором уже разложены сыр, зелень, мед и кувшин с айраном. Приглашаю его к трапезе, и он с удовольствием принимает приглашение. Едим молча, наслаждаясь вкусом простой, но такой родной еды.

– Пойду на пастбище, присмотрю за козами, – говорю, вставая из-за стола.

– Будь осторожна, дочка.

Зову Тарлана, мирно дремавшего под тенью дерева, и иду знакомыми тропами. Люблю это место. Здесь все такое родное.

Солнце жарит макушку, и я смотрю по сторонам, выбирая под каким деревом мне лучше присесть, чтобы не получить солнечный удар. И вдруг слышу какой-то странный звук.

Неужто орел шалит?

Поднимаю глаза к небу и вижу, как что-то большое, задымив, падает вниз, за хребет. Вертолет! У нас тут они редко летают.

Сердце бешено колотится. Надо пойти посмотреть. Может, кому-то нужна помощь!

Быстро спускаюсь с пастбища, оставив коз на попечение встревоженного шумом Тарлана, и бегу в сторону дыма. Колючки царапают ноги, камни норовят вывернуться из-под ног, но я не останавливаюсь.

Добираюсь до места крушения, и моим глазам предстает ужасающая картина. Обломки вертолета валяются повсюду, пахнет горелым металлом и горюче-смазочными материалами. И вокруг ни души. Если кто-то выжил, то счет идет на минуты.

Осторожно ступая среди искореженного металла, я начинаю поиски. Зову, кричу, но в ответ лишь тишина, нарушаемая потрескиванием остывающих обломков.

Неужели все погибли? Или внутри был только один пилот?

И тут я замечаю мужчину. Он лежит чуть в стороне, за искореженным куском фюзеляжа. Лет, наверное, сорока. Весь в крови и грязи, лицо изрезано осколками. Жив ли?

Прикладываю ухо к его груди и пытаюсь нащупать пульс. Да, слышу стук… еле-еле, но дышит. Всевышний, спасибо!

Он был без сознания. Что же делать? До села далеко, до ближайшей дороги еще дальше. Связи тут нет. Остается одно – тащить его к отцу.

Он не просто тяжелый, он будто выкован из свинца и давит неподъемной ношей. Поднять на плечи – безумие, немыслимо. Но воля, словно тугая пружина, сжимается внутри, и я, собрав последние силы, рывком притягиваю его к себе. Руки цепляются под мышки, и с нечеловеческим усилием я взваливаю этот груз себе на спину.

Каждый шаг – удар молотом по пояснице, ноги – словно подкошенные, вот-вот рухнут под этой тяжестью. Но я иду. Спотыкаюсь о острые камни, царапаюсь о колючие кусты и чувствую, как липкая кровь пропитывает мою одежду, расползаясь по ней темными пятнами.

До дома, кажется, километра три. Три бесконечных километра, где каждая сотня метров – вечность. Но останавливаться нельзя. Не имею права. Раз уж взялась, надо донести его во что бы то ни стало!

Когда, наконец, доволакиваю его до нашей сакли, и отец, сидящий на лавке, роняет трубку. Глаза его расширяются от удивления и тревоги.

– Тамила! Что случилось?! Кто это? – кричит он, бросаясь ко мне.

– Вертолет… упал… в горах… – выдыхаю, чувствуя, как жизнь мужчины утекает сквозь пальцы.

Отец бережно подхватывает незнакомца и вносит в дом. Я оседаю на землю, обессиленная, но с тихой радостью в сердце.

Я отдала все силы. Теперь надежда на отца. Он врачует травами и молитвами, и я молюсь вместе с ним, чтобы чудо свершилось.

В доме разливается терпкий аромат целебных трав. Отец хлопочет над раненым, а я, завороженная, наблюдаю за его неподвижным лицом. Кто он? Откуда явился в наши тихие горы? Что привело его сюда?

Ткань его костюма говорит о достатке, о важном положении в мире, далеком от нашего. Интересно, какого цвета у него глаза? Почему мне кажется, что они синие?

…Томительные часы тянутся, как вязкий мед. Наконец, отец выходит из комнаты. Усталость залегла глубокими тенями вокруг глаз, но взгляд искрится надеждой.

– Жить будет, Тамила. Раны глубокие, но я обработал. Главное – дышит.

Из моей груди вырывается облегченный вздох.

– Спасибо, отец. Я знала, что ты сможешь его спасти.

– Нет, дитя мое, это ты вернула его к жизни.

Глава 8

ДАНИЯР

Голова раскалывается, словно кто-то вбил в нее тысячи гвоздей. Пытаюсь пошевелиться, но тело пронзает острая боль.

Веки тяжелые, словно свинцовые, но я заставляю себя открыть глаза.

Комната… странная. Бревенчатые стены, глиняный пол, тусклый свет от керосиновой лампы. Вокруг тишина, нарушаемая лишь неясными шорохами.

– Где я? – шепчу пересохшими губами, и мой голос звучит хрипло и незнакомо.

В углу комнаты шевелится тень, и в поле моего зрения появляется силуэт. Он приближается, и я вижу… Девушку.

Она юна и невероятно красива, с глазами, в которых можно утонуть. Ее черты лица нежные и чистые, словно выточены из мрамора. Огромные карие глаза смотрят на меня с тревогой и… сочувствием?

– Вы у нас дома, – говорит она тихо, – Вы в безопасности.

Ее голос словно журчание горного ручья. В нем слышится такая искренняя забота, что я на мгновение забываю о боли.

– Ты… ты очень красивая девочка, – выдыхаю, прежде чем тьма снова поглощает меня.

Сон… это был сон? Или воспоминание? Я вижу ее снова. Она… маленькая, хрупкая, но такая сильная. Она тащит меня по каменистым склонам. Я чувствую, как ее руки дрожат от напряжения, как пот струится по ее лицу. А она несет меня… спасает.

Резкая боль в губах возвращает меня в реальность. Снова открываю глаза. Девушка склонилась надо мной и осторожно смачивает мои пересохшие губы мокрым полотенцем. Ее голова покрыта тонким белым платком с ручной вышивкой.

– Кто ты, ангел?

– Тише, Вам лучше полежать молча.

– Я хочу знать имя моей спасительницы.

Ее личико розовеет от смущения.

– Тамила, – отвечает она, едва слышно.

– Тамила, – повторяю ее имя, пробуя на вкус.

Её имя звучит как нежная мелодия. И сама она… очень нежная.

Пытаюсь приподняться, но резкая боль пронзает все тело. Тамила мягко останавливает меня, придерживая за плечи.