«Злопамятный, да? – вздохнула она. – Спасать надо Виньо от родительского произвола, а не прошлые обиды припоминать!»

«И кто это у нас такой мудрый?» – ехидно поинтересовался божок.

Вителья снова вздохнула: «Ну, хорошо! Прости меня, Кипиш‑многомудрый! Я была сильно зла на тебя… и на Яго… и вообще на весь мир!»

«Вот‑вот, – поддакнул тот, – так сильно была зла на весь мир, что засунула старого доброго бога хаоса в какую‑то клоаку! Я понятия не имею, где нахожусь, Вителья! Самому мне отсюда не выбраться, а ты меня найти не можешь!»

«Не могу!» – она готова была разрыдаться. Права была Ники: имея такую Силу, силой воли надо владеть вдвойне, а то и втройне! Иначе наломаешь дров… Уже наломала!

«Не реви, – попросил Кипиш, – ты – моя жрица, поэтому мне тоже плохо делается. Давай дальше думать!»

«Давай!» – согласилась Вита и повернулась к друзьям.

Они с надеждой смотрели на неё, и она никак не могла их подвести!

Вдруг острые коготки впились в колено. От неожиданности Вителья взвизгнула и задрыгала ногой, пытаясь стряхнуть… хвостатую деву Жруневьеру.

– Ой, прости, прости, прости, Жрунечка! – разглядев крысиную «прынцессу», волшебница отцепила её от штанины и подняла к глазам. – Я тебя ушибла? Какая ты хорошенькая стала!

За прошедшие несколько дней Жруневьера, казалось, отъелась ещё больше. Её серо‑чепрачная шкурка лоснилась, из‑под белого пузца выглядывали аккуратные розовые лапки, того же цвета нос жадно шевелился. Внимательно посмотрев на девушку, она тихонько пискнула, махнув лапкой куда‑то в никуда:

– Пу‑уть!

– Что? – изумилась Вита.

Виньо и Дробуш не выдержали, подошли к ней.

– Она что‑то сказала! – воскликнула гномелла. – То есть пискнула!

– Пу‑у‑уть! – снова пропищала Жруня. И снова махнула лапкой.

Тролль со скрипом почесал в затылке и заявил:

– Вот помню что‑то такое со Смутных времен…

И вдруг, хорошо поставленным голосом и даже слегка раскачиваясь для ритма, принялся читать по памяти:

Под ясным солнцем этот мир лежит,

Стремится к свету под Пресветлой взором,

В нём каждый к исполнению спешит

Своей задачи. Этот путь узором

Пресветлая однажды соткала,

И по канве судьба идёт неспешно,

Твой путь предсказан, все твои дела,

И только выбор за тобой, конечно…

Будь оборотень, гном ли, человек,

Будь зверь лесной ты или скот домашний,

Ты в явном мире проживёшь свой век,

Твой завтра день повторит день вчерашний.

Но есть изнанка мира… Солнца луч

Не знает путь во тьму, обратный свету!

Пресветлая не дарит взор тому,

Кто проникает в злую тайну эту.

Нечистым тварям тьма дарует вход:

Лишь нетопыри, крысы, тараканы

Изнанку мира знают круглый год,

Им солнце недруг, света путь незван им.

Пресветлая от них отводит взор.

Они иные, сумрачные твари,

Для них не писан и не ткан узор,

Судьбу и выбор Боги им не дали…[1]

– Путь! – прошептала Виньо. – Она сказала: путь!

– Путь! Путь! Путь! – запрыгала Жруневьера, в энтузиазме размахивая хвостом.

– Ох! – Вителья села прямо на пол, ощущая себя совершенно измученной. – Значит, ты можешь провести нас к Кипишу?

Жруневьера потыкала в неё когтистой лапкой.

– Тебя!

– Ох! – повторила Вита. – Кипиш там? Ты проведёшь меня к нему? И выведешь обратно?

– Путь! Путь! – запрыгала дева.

– Спроси её: когда? – пересохшими от волнения губами произнесла Виньо, словно сама боялась поинтересоваться.

– Когда? – послушно спросила Вителья.

Вместо ответа Жруня, невзирая на вес, шустро спрыгнула с её ладоней, дорысила до комода, взобралась на него, подбежала к часам, ткнула пальчиком в цифру двенадцать и прокрутила часовую стрелку на два оборота.

– Завтра пополуночью? – перевёл Дробуш.

Жруневьера мелко закивала, поклонилась с достоинством, спрыгнула с комода и порскнула в угол, под гобелен. Только её и видели.

– Ну, всё! – поднялась волшебница с пола. – Я иду к архимагистру!

– Ты ей всё расскажешь? – с ужасом уточнила Виньо. – И про меня?

Волшебница оглядела маленькую гномеллу.

– Не знаю ещё, – с сомнением ответила она.

И вдруг насторожилась. Прижала палец к губам и бесшумно направилась к двери…

* * *

Они открыли это место случайно – играли в прятки, путали следы, но всё без толку. У Вестаха Золвена из Гончих Псов нюх был исключительный. Находил и тех, кто прятался в мясных рядах, и тех, кто скрывался в районе Красильщиков. Старое здание магистрата, ещё деревянное, лет триста назад могло претендовать на одну из самых высоких точек города, поскольку стояло дальше и выше всего от моря. Нынче покосившиеся, потемневшие палаты, украшенные галереями и обветшавшими переходами, использовали в качестве склада. И его содержимое оказалось тем, что не смог преодолеть даже исключительный нос Вестаха. Здесь хранили табак.

Душистый Драгобужский табак был очень популярен в Вишенроге и у самих гномов, и у исконных ласурцев, которые не столько его курили, сколько нюхали. Табакерки даже стали одними из основных визитных карточек местных мастеров‑ювелиров.

Спрятавшиеся в первый раз в старом здании мальчишки‑оборотни Весь и Рахен прождали Вестаха до ночи, но так и не дождались. Их позднее возвращение в общежитие университета в тот день вызвало бурные овации у однокашников и два наряда вне очереди за нарушение режима от капитана Свониша, коменданта общежития. С тех пор чердак основного здания, заваленный старинной, рассыхающейся и никому не нужной мебелью, стал их основной штаб‑квартирой, тайным убежищем и схроном дорогих каждому мальчишескому сердцу вещиц: поломанного оружия, которое мечталось когда‑нибудь починить и использовать ради благого дела, колоды для игры в тарракер, самой настоящей колоды, подаренной Весю полковником рю Фринном, пары романов в потрёпанных обложках – про рыцарей, прекрасных дев и страшных демонов. Их любили читать человеческие мальчишки, оборотни же презирали, но… тайно тянулись к запретному, слишком лёгкому чтиву. Узнай о таком полковник Торхаш – высек бы не задумываясь!

Свободного времени у курсантов было немного, однако после того, как объединили человеческий и оборотнический потоки, у оборотней его прибавилось. Преподаватели стали больше внимания уделять студентам‑людям, пытаясь подтянуть их знания до уровня знаний нелюдей, по программе ушедших вперёд. Время тренировок и учений для них увеличили, добавили семинары и сократили занятия у оборотней с тем, чтобы ко второму семестру оба потока вышли на один уровень.

– А всё ж таки я не понимаю: зачем это? – удивлялся Рахен Вирон из Серых Разбойников. – Они всё равно никогда не будут сильнее и быстрее нас!

Сероволосый мальчишка с зелёными глазами сидел под круглым окном, стекла в котором давно не было, не обращая внимания на залетавшие с улицы и падавшие ему на голову и плечи снежинки.

– Не будут, – пожал плечами Весь, разглядывая картинки в очередной героической книге, – так это и не требуется!

– А что требуется? – удивился собеседник.

Весь поднял глаза.

– Как мне сказал Лихо… полковник Торхаш, требуется научиться работать в команде, учитывать сильные и слабые стороны друг друга.

– Какие у людей сильные стороны? – фыркнул сероволосый, отворачиваясь.

Он почти не помнил свою семью, свой клан. Ушёл бродяжничать, едва стал чётко различать запахи. Ну, как ушёл… Отправился на охоту, позвала жажда крови, весенние ароматы леса… Сдуру попал в капкан. От страха забыл, как оборачиваться. Пришедший охотник сразу понял, кого поймал – не бывало у настоящих волков таких зеленющих глаз. Вытащил щена из капкана и собирался прибить, опасаясь мести клана. Забывший, как оборачиваться, Рахен звериный инстинкт выживания, однако, не потерял. Вывернулся, укусил, сам не помня куда, ненавистного пленителя и бежал, прихрамывая, прочь‑прочь‑прочь… Пришёл в себя в телеге, медленно едущей в сторону Вишенрога. Нога была туго перетянута обрывком рубахи. Старый крестьянин нашёл мальчишку у обочины дороги, пожалел, взял с собой. Его Рахен не боялся, но и не доверял ему. Помнил прищуренные недобро глаза того охотника, помнил свою судьбу в них – оборванную коротким ударом иззубренного ножа. Едва представилась возможность сбежать – сбежал. Огромный город для него, такого маленького, был тем же лесом, полным капканов и охотников, но он становился умнее, быстрее, сильнее и учился выживать. Встречались и в его жизни ласковые голоса, руки, протягивающие хлеб и мясо, кружку с молоком, монетку, однако тот прищур на всю жизнь остался шрамом на сердце. Единственный человек, которому он почему‑то поверил сразу и безоговорочно, была Матушка Бруни. То ли пахло от неё, как от матери, оставшейся в памяти не лицом, а запахом и ощущением тепла и объятий, то ли не было в её серо‑голубых глазах вечного вопроса человека, разглядывающего оборотня: «А вдруг бросится?»

– Не прав, брат! – коротко ответил Весь. – Подумай!

Рахен раздражённо махнул рукой. Что тут думать? Доверять можно только себе… или другим оборотням! «А Матушка Бруни? – вкрадчиво шепнул внутренний голос. – А её вафли, от одного запаха которых слюна начинает капать с клыков, её улыбка – простая, кажется, только тебе предназначенная, её внимание, когда она слушает, подперев щёку рукой? И эта острая зависть к Весю, который может быть рядом с ней, стоит только захотеть?»

– Не бывает правил без исключений! – сердито буркнул сероволосый, отвечая не столько другу, сколько себе самому. – Пойдём, что ли, брат? Нам ещё доклад по Военной истории делать!

Весь захлопнул книгу не без раздражения.

– Вот ведь какую чушь пишут иногда! – сказал он, направляясь следом за Рахеном. – Мол, нет ничего лучше, как лобызаться под Луной!

– Что делать? – удивился друг.

– Лобызаться, – повторил Весь.

Мальчишки с недоумением посмотрели друг на друга и покраснели. Рахен, стремясь скрыть смущение, сказал несколько неприличных слов и захохотал первым. Весь присоединился.

Гогоча, выбрались на крышу через чердачное окно. Перескочили на соседний дом, с него – на другой, откуда можно было спуститься вниз. Пошли в сторону громады университета, видной даже отсюда. Через час должны были закрыть общежитие: Свониш каждый вечер собственноручно вешал на двери огромный амбарный замок – наглядное подтверждение режимности объекта. Впрочем, поговаривали, что у старшекурсников есть свои способы выбраться наружу во внеуставное время.

Уже на подходе к университету на шедший из подворотни звук – возни, горячего дыхания – оба навострили уши. Переглянулись, дрогнули ноздрями. Там, в темноте, несколько мальчишек с их курса били другого. Чужого. Новенький приступил к занятиям позже, пропустив начало учебного года. Худой, неразговорчивый, смуглый мальчишка с чёрными глазами по имени Карс Астун. Его мать была крейкой, вышедшей замуж за ласурского купца. И в этом ему крупно не повезло.

Новенький, судя по запахам и звукам, чувства страха не испытывал, терпел молча, сопротивлялся яростно. Хоть и был человеком, хоть и имел примесь крейской крови, в сложившихся обстоятельствах заслуживал помощи. Ещё раз переглянувшись, Рахен и Весь ринулись в подворотню, вбились в остро пахнущую агрессией толпу. Кулак Веся заехал под чьи‑то рёбра, чей‑то кулак ударил его в подбородок. Звериная интуиция не подвела, в последний момент он успел отдёрнуть голову, и удар пришёлся по касательной. Мощный такой удар толстого кулака. Веславу Гродену из Чёрных Ловцов не нужно было видеть его владельца, чтобы узнать Сандра рю Кравица, сына одного из высокопоставленных ласурских вельмож. С самого начала слияния потоков людей и оборотней тот вместе со своей компанией, состоящий из таких же сынков богатеев, задирал оборотней и тех из человеческих мальчишек, что были слабее.