Я уже вышла из дома, когда следом за мной бросилась женщина в одной ночной сорочке. Рыдая, упала на землю, обнимая мои ноги и пытаясь целовать сапоги. Сейчас, когда отеки с её лица спали, я, наконец, узнала родную сестру одной из наших монахинь, которая иногда приезжала навещать её. Даже имя вспомнилось – Селестина.

– Встань, Селестина, – я взяла женщину за плечи и крепко встряхнула, – не позорь меня перед людьми!

– Какой позор, тэна? – воскликнула она. – Вы спасли моего сына! Спасли от такого, от чего не спасают!

– Волею Великой Матери твой сын жив, – грустно улыбнулась я, – благодари её!

Развернулась и пошла к лошади. Что я могла ещё сказать ей?

Вскочила в седло, пустила вороного рысью. И скоро уже дом, да и вся деревенька скрылись за поворотом дороги.

Большую часть пути мы с паладином проехали молча. Я – погрузившись в свои мысли, а он – словно наслаждаясь каждым мгновением, проведенным под открытым небом. Иногда я тайно разглядывала его и видела, как он запрокидывает лицо к небу и улыбается облакам и птицам, как разглядывает тянущиеся вдоль дороги перелески и поля, подмечая каждую птаху, любую мелочь.

На ночь мы съезжали с тракта и ночевали в рощах, стараясь не заезжать в придорожные трактиры без необходимости. У Первосвященника везде были глаза и уши, а нас, детей Фаэрверна, в земле Костерн знали слишком хорошо.

Ховенталь располагался на пологом склоне горы, и это сказалось на его архитектуре. Ступенчатые террасы, на которых притулились разноцветные дома и домишки с зелёными черепичными крышами, спускались к подножию горы, к почти круглому озеру, чьи берега густо заросли, и где всегда водилось видимо-невидимо всякой живности. В детстве я с мальчишками из Сонного квартала ловила здесь водяных крыс, которых мы потом продавали за гроши беднякам на шапки. Шапки, кстати, из крыс получались отменные!

Сердце сжалось. Мэтресса Клавдия утверждала, будто прошлое имеет обыкновение возвращаться, и вопрос лишь в том, какие выводы вы сделаете, встретив его лицом к лицу и переосмыслив. Выходит, она была права… Всё это время я скучала по отцу, хотя и злилась на него за то, что он пытался со свойственной ему жёсткой волей вмешаться в мою жизнь, отобрать мои любовь и свободу. Впрочем, «любовь» отпала сама, едва осознала, что родительское благословение и доходы мне не светят – не сразу, но я поняла это. Однако свобода осталась, и ей я не собиралась делиться ни с кем!

– Чего ты застыла? – поравнявшись со мной, удивился Викер. – Не знаешь, что делать дальше?

Мне даже не пришло в голову разыскивать иронию в нотках его голоса. Не тот он был человек, этот прямой, как сармато, Воин Света. Их таких получаются самые свирепые фанатики, ибо они свято верят в то, чему их научили.

Я посмотрела в невыразимо синие серьёзные глаза.

– Пришла пора прощаться, Викер! Я знаю, что делать дальше. Ты, видимо, тоже!

Он качнул головой. Натянул поводья гнедого, чуявшего жилье.

– Уговор был другим, Тами! Ты помогаешь мне, а я – тебе!

– Я думала, ты обрадуешься возможности расстаться со мной! – искренне удивилась я.

– Я тоже так думал! – буркнул он, помрачнев, и пустил коня вскачь.

Последовала за ним, шепча молитву Великой Матери. Просила себе терпения, а ему – вразумления.

Подъезжая к городским воротам мы, не сговариваясь, натянули капюшоны плащей. Сармато висел у меня на боку, скрытый его полой, а в мече с потёртой рукоятью никто не опознал бы грозное оружие паладина.

– Где сейчас отряд? – спросила я спутника. – Куда они повезли награбленное?

Он вскинулся – слово задело его. Однако промолчал, лишь указал на северо-восток. Туда, где возвышался над столицей Тризан – город-храм Первосвященника Единого бога. Государство в государстве, не дворец и не крепость, не район и не лабиринт, а всё вместе.

– Конным в Тризан путь заказан! Придётся где-то оставить лошадей! – заметил Викер.

– Следуй за мной, – не вдаваясь в подробности, сказала я, и повернула вороного в противоположную от Тризана сторону – в Сонный квартал.

Название этот район столицы получил за ленивое спокойствие, царящее на улицах днём. Здесь все казались немного не выспавшимися, вежливыми и тихими. Причина была проста – Сонный квартал бодрствовал ночью. И тогда обывателю не стоило ходить его улицами и заглядывать в его окна. Здесь обретались самые известные разбойники и воры, шлюхи и ростовщики, правители, или, как их называли «папы» преступного мира. И самым главным из них был мой отец, Стамислав Камиди, или, по-свойски, Стам Могильщик. Кличку отец получил заслуженно, пройдя путь от наёмного убийцы до короля преступного мира столицы.

– Плохое место! – поморщился Викер, едва мы оказались на улицах квартала.

Я кинула на него короткий взгляд и ничего не ответила. Прошлое вставало перед глазами, здесь каждый закоулок, поворот или лавочка были полны ими. Сейчас-то, насмотревшись за эти десять лет на разные семьи, я понимала, что моё детство было счастливым, и отец любил меня… как умел. Мне бы немного мудрости тогда, десять лет назад, а ему – терпения попытаться объяснить мне происходящее другими словами, не приказным тоном, руганью и криками. Говорят, будто прошлое не вернёшь, и это правда! Потому что оно возвращается только по собственному желанию!

***

Когда она так смотрела на него, Викеру хотелось её придушить. Он не понимал этот взгляд – сумрачный, уходящий вглубь себя, не враждебный, но неприятный. Будто она осмеливалась разглядывать его с вершины – прожитых лет, опыта… Однако он видел, что старше и, естественно, опытнее этой маленькой женщины с огненными волосами и ореховыми глазами. И никак не мог понять, что дает ей право так смотреть!

О Сонном квартале паладин был наслышан, хотя самому не доводилось здесь бывать – что делать потомку семейства ар Нирнов в богом забытом месте, где собирается всякий сброд? Сейчас он с интересом оглядывался, чувствуя себя разочарованным. Район казался самым обычным: пыльные улицы, окна, плотно занавешенные шторами, хозяйки с корзинами, спешащие на рынок, босоногие мальчишки, стайками пробегающие мимо. Да, здесь было грязнее, чем в других кварталах города, ну так и народ тут жил более бедный. Ни кровавых разборок на улицах, ни продажных девок в закоулках, призывно улыбающихся накрашенными ртами и выставляющих напоказ сомнительные прелести, ни караульных, гоняющихся за преступниками. Городские патрули за время пути вообще ни разу не встретились!

Тамарис остановила лошадь у трактира с покосившейся вывеской, слов на которой разобрать было невозможно – так её загадили голуби, рядком сидящие поверху. Из дверей на звук бряцающей сбруи выглянул мальчишка. Рыжая, она, спешившись, поманила его пальцем, вручила монетку и приказала сторожить коней. Обернулась к Викеру. Выражение её лица показалось ему напряжённым, и он насторожился, привычно положив ладонь на рукоять меча.

– Идём со мной! Не стоит оставаться здесь одному…

– Я могу за себя постоять! – усмехнулся ар Нирн, многозначительно качнув клинок на поясе.

– Не поможет! – криво улыбнулась она, надвинула капюшон на лицо и толкнула дверь.

Народу внутри было немного – человек пять. Мужики смирно сидели за разными столиками над кружками с пивом, размышляли о чём-то с одинаковыми выражениями на лицах. Викер ощутил холодок, пробравшийся по позвоночнику под волосы на затылке. Неспроста они здесь сидели…

Тамарис подошла к стойке, за которой стоял неподвижной глыбой широкоплечий парень с совершенно разбойничьей рожей.

– Налей нам пива, трактирщик, – попросила она, садясь на высокий табурет. – Жарко нынче!

Хозяин молча нацедил два стакана мутного пива и поставил перед ней. Паладин побрезговал пить такое, а она отпила и заметила:

– Да, Зубатка, пиво здесь по-прежнему дерьмо!

Пятеро в зале, отвлёкшись от кружек, посмотрели на неё с нехорошим интересом. Викер чуть развернулся, чтобы видеть их, прикидывая про себя, кто осмелится напасть первым?

– Ты меня знаешь? – удивился громила за стойкой. – Открой лицо!

Тами скинула капюшон. Трактирщик сделал шаг назад, осеняя себя охранным знаком Великой Матери. Ар Нирн невольно поморщился – отступники, оказывается, ещё встречаются в столице!

– Тами! – воскликнул парень. – Глазам не верю! Тамарис!

– Не так громко, Зубатка, – засмеялась она, – не от хорошей жизни я приехала…

– Ходят слухи… – понизил голос тот, – о Фаэрверне и других монастырях.

– Это не слухи, – помрачнела рыжая. – Он здесь?

– Где ж ему быть? – удивился трактирщик.

– Как он?

– Здоров как бык и ревёт по-прежнему, – ухмыльнулся парень. – Думаю, будет дико рад видеть тебя!

– Вот в этом я сомневаюсь, – пробормотала Тами и поднялась. – Мы оставили лошадей у входа с каким-то мальчонкой. Проследи, чтобы их почистили и накормили.

– Этот мальчонка – мой сын Дак! – не без гордости сообщил трактирщик. – Смышлёный, шельмец! Считает быстрее меня!

– Так тебе и надо! – улыбнулась Тами и положила руку ему на плечо: – Ужасно рада тебя видеть, Зубатка!

– И я тебя, Огонёк! – расцвёл устрашающей улыбкой парень.

Паладин вдруг пожалел, что у него нет никого, кому он мог бы порадоваться так искренне! За годы служения Единому ничего не осталось: ни верных друзей, ни сердечных привязанностей. Был брат, которому он верил, как себе. И именно его нож оказался у Викера между лопаток!

Рыжая подходила к лестнице на второй этаж, и её движения становились всё медленнее и медленнее. Будто на ногах повисали невидимые кандалы, делающие шаг короче. Что связывало её, монахиню Сашаиссы, с этим опасным местом, в котором каждая доска кричала о насилии, а тёмные пятна на полу, хоть и были замытыми, но оставались заметны? Перед двустворчатыми дверями, к которым вела лестница, Тамарис остановилась и резким движением скинула плащ, словно ей стало жарко. Викер невольно протянул руку, принимая его. Отчего-то сейчас он воспринимал рыжую не как отступницу, не как монахиню, но как женщину, которая нуждается в поддержке. И она снова одарила его взглядом ореховых глаз, однако на этот раз сквозь неприязнь проступила на мгновение благодарность испуганного ребёнка.

Тами толкнула дверные створки с резким «хэ», будто била шестом.

Глазам предстала большая комната, увешанная оружием и доспехами, и разделённая на зоны: жилую, с кроватью, обеденным столом у окна, удобными креслами и камином у дальней стены, – справа, и слева – со шкафами, забитыми книгами, с тяжёлыми сундуками. Викер никак не мог понять, кто по профессии хозяин комнаты? Библиотекарь? Купец? Ростовщик? Оружейник?

С кресла у камина резко поднялся огромный, как гора, седой мужчина. Несмотря на седину, черты тяжёлого лица оставались красивыми, густые брови – чёрными, что создавало странный контраст с седой головой. Не говоря ни слова, он ринулся к вошедшим. Викер шагнул вперёд, вставая рядом с рыжей, но она вдруг всхлипнула, бросилась к незнакомцу, поднырнула под его руки и повисла у него на шее.

– Тами, девочка моя, – сдавленным голосом пророкотал мужчина – такой бас сложно было утихомирить эмоциями, – жива, слава Богине! Я слишком поздно получил сообщение от своих осведомителей о том, куда и с каким приказом направляется отряд стервятников!

Рыжая на мгновенье отстранилась от него, а затем судорожно вздохнула и снова прижалась.

– Я и не знала, что так скучала по тебе, ата, – сказала она, не стыдясь слабости и заливаясь слезами, – не знала!

Викер поднял брови. Ата? Так простолюдины ласково называли отцов. Неужели этот громила, непонятных дел мастер, её отец? Они вовсе не похожи!

Паладин незаметно оглядел комнату, ища какой-нибудь памятный портрет. Но нет, дощатые стены не были украшены ничем, кроме оружия и доспехов. Разного размера и стоимости, надо сказать, доспехов. Словно… их снимали с разных людей. Ар Нирн невольно поёжился и вновь посмотрел на спутницу. Та стояла рядом с гигантом, а он гладил её лицо огромными ладонями с такой нежностью, что у Викера защемило сердце.