Я не просто так обмолвилась о том, что думаю, он за мной следит!

Останавливаюсь посередине старой, заросшей паутиной кухни и медленно вдыхаю, как нас учили на йоге. А потом делаю длинный выдох. Сердце, между тем, не перестаёт взволнованно стучать.

Так. Бью ладонью по столешнице. Что бы ни придумал Серебряков, я не должна сдавать ему свой бастион.

И я это сделаю.

Достаю из кармана телефон. У меня ведь ещё остался номер Инны, девушки, которая проходила со мной практику и, о, я не видела большей подлизы. Ни одного слова поперёд мнения начальства – чего не скажешь обо мне – зато эта тактика сработала идеально, Инна осталась на работе в престижной строительной фирме.

В отличие от меня, опять же.

Быстро набираю ей сообщение, закусив губу. Нет времени раздумывать над приятными словами и комплиментами.

«Что твой босс делает у меня на даче?»

Кладу телефон на столешницу, вспоминая о том, как Инна надо мной смеялась, когда объявили результаты практики – глупая идеалистка, да кто же говорит такие вещи начальству в лоб.

Скорее всего, мой номер уже из контактов стёрт.

«Да ты гонишь, Скворцова!» – почти сразу же приходит ответ.

Закатываю глаза, а телефон всё не перестаёт вибрировать:

«Шеф плотно занят новым проектом.»

«Куда ему до твоего захолустья?»

«Вот размечтаются же некоторые.»

Она почему-то была уверена в том, что я влюблена в Серебрякова.

Хорошо, хочешь доказательств, будут тебе доказательства!

Я пробралась к окну, где только что видела Антона, но тот резко уходит за угол. Передёргиваю плечами и иду в другую комнату, но окна там оказываются заколочены снаружи. Приходится подналечь на заднюю дверь дома, которая должна вести в сад, но та не поддаётся. Одна попытка, другая, и наконец я практически выбиваю дверь плечом – оказывается, её подпирал старый шкаф, и сейчас я сдвинула мебель.

Серебряков словно нарочно снова скрывается за углом дома. Я двигаюсь за ним, надеясь незаметно сделать фото. Первый снимок выходит смазанным, второй – тоже, и вот наконец удача!

У меня получается не размазанное серо-синее пятно, а вполне себе начальник Инны. Только я притягиваю к себе телефон, как тут же надо мной раздаётся настолько громкий раскат грома, что даже от неожиданности приходится отпрыгнуть.

Нога попадает в старое ржавое ведро, и я только чудом остаюсь на ногах.

А потом отправляю фотографию Инне.

Галочки в мессенджере загораются синим, и я продолжаю пялиться в экран, ожидая объяснений.

Но вместо них на меня начинают падать капли.

Приходится тут же ретироваться под крышу.

«Хорош меня разыгрывать!» – появляется на экране, стоит только захлопнуть дверь за собой: «Что, я не знаю, как пользоваться нейросетями? Тебе там скучно, поди?»

Следом мой контакт оказывается в списке заблокированных.

Опускаю сотовый в карман. Чёрт, я знала, что стоило начинать с комплиментов, но просто не могла их выжать из себя.

Тем временем лёгкий дождь за окном быстро превращается в настоящий ливень. В доме тут же становится сыро и темно. Я наблюдаю изнутри за тем, как порыв ветра сдувает с капота машины Антона документы, которые он зачем-то не стал оттуда забирать. А вот напрасно он уделил столько внимания замерам!

Серебряков поздно вспоминает о проблеме и в спешке бросается обратно. Должно быть, это что-то важное, потому что Антон активно носится по двору, стараясь собрать бумаги. Его дорогой костюм медленно промокает насквозь, волосы прилипают ко лбу, а обычно безупречно холодное выражение лица искажается откровенной досадой.

Я даже чувствую некоторое удовлетворение, наблюдая за этой сценой. В конце концов, это достойная месть судьбы за поведение Инны. Кто она теперь ему? Секретарша?

Поджигаю в конфорке газ и ставлю на огонь чайник.

Вот он, настоящий уют – когда снаружи дождь хлещет стеной, а внутри хоть и холодно, но сухо.

Впрочем, со второго этажа доносятся звуки льющейся воды, и я понимаю, что с крышей не всё так хорошо, как кажется снаружи.

Серебряков тем временем несётся за своими бумагами к пруду, и ровно в этот момент к окну в кухне, около которого я стою, прибивает одинокий лист.

Первым делом я достаю из кармана брюк сотовый и делаю фото, но сквозь мутное от грязи стекло многого не разобрать.

Тогда я бросаюсь в прихожую и открываю дверь наружу. Ветер тут же бросает горсть капель мне в лицо. Чертыхаюсь и беру с вешалки старый дедушкин плащ, в котором он ходил рыбачить на пруд. Вот теперь я, пожалуй, готова. Осталось только надеть сапоги.

Я оказываюсь на веранде чуть раньше Антона. Тот уже топает в своих набравших воды ботинках по ступенькам, ведущим в дом, и успеваю схватить мокрый лист.

– Не трогай! – раздаётся его резкий окрик.

Но я уже успеваю разглядеть геологический отчёт с грифом «Конфиденциально». Красным обведены цифры – 120 метров, рядом химические формулы и пометки, которые мне ничего не говорят.

– Верни, – Антон стоит передо мной, дождь стекает по его лицу.

На миг мне становится его жалко, но тут же я вспоминаю, зачем этот человек сюда явился: забрать то, что мне дорого, то, что строил мой дед, и то, на что я возлагала такие надежды.

Нет! Никакой жалости к врагам!

Прячу бумагу за спину:

– Объясни сначала, что это. Почему твоей компании так нужен именно мой участок? Что вы тут нашли? Нефть?

– Газ, – ухмыляется Антон, – и я не «а компания».

Даже так, промокший с головы до ног, он выглядит внушительным и непобеждённым. У меня нет поводов ему доверять. Уж обозначения газа я отличила бы и на такой карте.

– И что, снесешь дом ради труб? – продолжаю язвить я.

– Если придётся.

Он делает шаг вперёд, заставляя меня отступать. В этот самый миг ветер вырывает из моих рук листок, и Антон срывается в сторону. Я же поправляю капюшон, чтобы окончательно не промокнуть, как он, и ретируюсь обратно домой.

Захлопнув дверь, оглядываюсь по сторонам. Теперь всё становится немного понятней: что бы ни нашёл тут Серебряков, он будет сражаться до последнего. Вот зачем ему нужен дом. И это значит, что от моих тёплых воспоминаний вскоре ничего не останется, разумеется, если я не буду сражаться.

Поэтому я возвращаюсь на кухню и занимаю наблюдательный пост за окном.

Вскоре крестовый поход Антона за бумагами окончен. Топ-менеджер садится в салон своей машины, кидает папку с мокрыми листами на соседнее сиденье и явно чертыхается – вода льёт с него ручьём. Я замираю: интересно, что он будет делать дальше? Переодеваться?

Серебряков снимает пиджак, рубашку, а потом вопросительно смотрит в окно.

Похоже, он не взял с собой смену.

В это время оглушительно свистит чайник, и я едва не подпрыгиваю, вспомнив про воду.

Озябшими руками отключаю газ и наливаю воду в кружку, которую только что протёрла от пыли старым фартуком.

Бросаю ещё один взгляд в сторону Серебрякова.

Тот сидит за рулём в прилипшей к его рельефной груди майке, которая теперь, кажется, не скрывает ни одного изгиба его тела.

Я прихлёбываю чай и обжигаюсь.

Надеюсь, этот самодур включил печку.

Из-за грозы становится совсем темно. Я подхожу к выключателю, поворачиваю ручку, и лампочка над моей головой перегорает. Застываю в нерешительности – мне двадцать пять лет, а я до сих пор не люблю ночевать без света.

Новой лампочки в доме нет, и единственный мой шанс – добраться до соседей, потому что магазин в тридцати минутах езды, и для этого надо ждать автобус, который ходит утром, днём и вечером по одному разу. Оставлять Серебрякова одного на моём участке я не решусь. У него явно какие-то дурацкие планы. Значит, нужно от него избавиться.

Я дожидаюсь, пока последние капли не перестанут барабанить по козырьку, а потом выхожу из дома. В моих руках чашка с кофе. Хоть я и пробыла в роли секретарши Антона совсем недолго, но хорошо запомнила его привычки. В сущности, у меня отличная память.

Приходится немного постоять перед окном, прежде чем стекло опускается.

– Да? – на лице Антона написано неудовольствие.

– Держи, – протягиваю ему кружку. – Не подумай, что я тебя жалею. Просто не хочу, чтобы ты умер от пневмонии на моём участке.

Антон фыркает, отмахиваясь, но в этот момент двигатель его машины захлёбывается и глохнет. Серебряков бьёт кулаком по рулю – судя по всему, кончился бензин.

– Ты как всегда не вовремя, Алина.

Приподнимаю брови.

– Могу вылить.

Серебряков медленно принимает кофе, его пальцы слегка дрожат от холода.

– Какая трогательная забота, – язвит он, но делает глоток. – Хотя… недослащено.

– Может, вызвать такси?

Судя по лицу Серебрякова, эта идея ему не нравится.

– Я не собираюсь пускать тебя в дом, – предупреждаю его. – Надеюсь, ты не настолько безумен, чтобы ставить палатку в такую погоду.

Его губы растягиваются в той самой надменной ухмылке, которая всегда меня бесила:

– А это идея.

Разворачиваюсь и ухожу под дождь, оставляя его с кофе и мокрыми документами. За спиной слышу, как он звонит кому-то:

– Да… нет, пока не начинайте… Да, я остаюсь здесь на ночь…

Кажется, всё слишком серьёзно.

Ну ладно. Пусть мёрзнет в своей машине – завтра я узнаю, что скрывают эти документы. Снимок я уже отправила своему юристу, и та обещала всё разузнать.

Серебряков тем временем распахивает дверь машины и бросается к сельскому туалету. Я прикрываю веки. Добавила в кофе немножко слабительного – я думала, такой изнеженный человек, как Антон, побрезгует делать свои дела над дыркой в полу и поедет в соседний отель. Но теперь-то у него не осталось выхода, потому что в посёлке пропал интернет. Тут такое после грозы бывает.

Глава 3. Искры во тьме

В это время у меня начинает урчать живот, и тут же я вспоминаю, что так спешила в дедушкин дом, что решила отложить покупку продуктов до вечера. Все, что у меня есть, это недоеденный шоколадный батончик, который я купила на железнодорожной станции.

Жую его вприкуску с чаем и наблюдаю за тем, что делает Серебряков, уже оправившийся после посещения туалета. Меня продолжает мучить совесть. Задабриваю ее тем, что всыпала всего ничего от злости, да и дедушкин порошок за такое долгое время должен был, наверное, потерять свою силу.

Вскоре, однако, выясняется, что Антон, кажется, не прочь взять реванш. Он подходит к джипу и вытаскивает из-под него обломки забора. В первый момент мне даже не хочется на него злиться. Дорогой костюм Серебрякова промок насквозь, волосы беспорядочно падают на лоб. Он выглядит… не как то чудовище, которое ужасно меня бесило на практике. И от этого как-то непривычно.

Отворачиваюсь от окна, твердя себе, что могла бы его пожалеть. Простудится еще человек.

И тут краем глаза замечаю то, что Серебряков уже сломал остатки забора и сложил их шалашиком.

Да он буквально собирается сжечь мое прошлое!

Молнией выскакиваю наружу.

– Нет, пока не начинаем! – бубнит он в это время в телефон, бросив свое дело. – Нет, ветер не может быть помехой! Даже ураганный!

Подхожу сзади и со всем чувством бью его по плечу.

Надо отдать Серебрякову должное, он даже не вздрагивает. Вместо этого чинно оборачивается и бросает на меня свой фирменный немного раздраженный взгляд.

Я не даю ему произнести очередную язвительную фразу и начинаю первой:

– Ты сейчас мой забор на дрова пускаешь?

Антон опускает телефон в карман джинс. Его серые глаза холодны, но в них мелькает что-то еще – усталость? Раздражение?

– Наш забор, – поправляет он. – Пока у нас нет решения суда, я имею право не замерзать.

Я указываю на сломанные доски:

– Ты сломал мою память о бабушке! Это вандализм!

Он делает шаг вперед, и я невольно отступаю. Капли воды падают с его рукава.