– И заметьте, капитан, никто не мог ничего доказать. Даже если сам король захочет напомнить Мардайксам о том случае, семейка эта ему спуску не даст. И хотя прежние господа, те, кому сам Бог велел рассердиться на эти сплетни, давно померли, никому из нынешних не будет приятно узнать, что люди до сих пор в это верят, а пуще всех – нашему помещику. Не то чтобы мне до него дела больше, чем другим, хотя, говорят, неряшлив он и толстоват, но, пока я исправно вношу арендную плату, он меня из «Святого Георгия» еще девятьсот девяносто девять лет не выкурит. Как бы горяч ты ни был, рано или поздно все равно остынешь. Но с задирами ссориться не след; его дорожка до «Святого Георгия» может свернуть и в хорошую сторону, и в плохую. Справедливо будет сказать, что случилось это задолго до его рождения и не стоит понапрасну донимать его сейчас. Ставлю фунт, капитан, что доктор со мной согласится.

Доктор, тоже имевший основания опасаться за свою практику, кивнул и добавил:

– Да что там говорить, дело давнее. Тебя, Дик Тэрнбелл, тогда и на свете не было, а вас, друзья мои, тем паче.

– Дело давнее и давно забытое, – вставил трактирщик.

– Да, и давно забытое, – набравшись храбрости, подтвердил доктор. – Но забывать о том не стоит. Вот наш друг капитан слышал от кого-то эту историю и рассказал ее с такими ошибками, что поневоле поймешь: если и есть что хуже, чем хранить в памяти давние ужасы, так это помнить их наполовину. Людям рот не заткнешь: нас с вами уж и на свете не будет, а тот случай останется у всех на устах.

– Точно. Теперь вспомнил, ту байку мне рассказал Дик Харман, лодочник, старый морской волк вроде меня. Я на щуку ходил, он меня и отвез на то самое место. Так я все и узнал. Слышь, Том, матросик мой палубный, налей-ка нам еще по стаканчику бренди! – во весь голос крикнул капитан половому, показавшемуся в дверях. При этих словах наш седой багроволицый моряк с громким стуком уложил обрубок ноги на стул рядом с деревянным спутником, которого ласково прозвал Аварийной Мачтой.

– Верно, о том случае говорить будут дольше, чем нам суждено услышать, – подтвердил трактирщик. – Я за байку гроша ломаного не дам, если ее рассказывают про дурного человека. – Он слегка звякнул ложкой о стакан, давая знак Тому, вернувшемуся с грогом для капитана, наполнить его пуншем. – Сэр Бейл с нашим домом подружится, наверняка подружится. А почему бы и нет? «Святой Георгий и Дракон» принадлежал нашей семье со времен Карла Второго. В тугие времена, что нынче зовутся Реставрацией, трактиром владел Уильям Тэрнбелл. Он-то и арендовал дом у тогдашнего помещика, сэра Тони Мардайкса. Они тогда всего лишь рыцарями были, еще не баронетами. Баронетами их сделали при Георге Втором, их имена значатся в титульных списках дворянства. Аренда оформлена честь по чести на имя Уильяма Тэрнбелла, прибывшего из Лондона. Он пристроил конюшни – о том в арендном договоре написано. С тех пор у заведения была только одна вывеска – «Святой Георгий и Дракон», ее вся Англия знает, и только одни хозяева – Тэрнбеллы. С тех дней и поныне таверна принадлежит Тэрнбеллам, и никто не скажет, что они были дурными людьми. – Гости дружно зааплодировали в знак согласия. – И в церковь исправно ходили, и пиво варили доброе, и постояльцев привечали на славу – это говорю вам я, Ричард Тэрнбелл. И пока мы платим за аренду, никто не в силах выставить нас отсюда, ибо наша семья неотделима от «Святого Георгия и Дракона», от приусадебного участка, от наших двух полей и скота, что пасется на выгоне, точно так же, как сэр Бейл Мардайкс – от своего имения и усадьбы. Поэтому Мардайксы обо мне ничего, кроме хорошего, сказать не смогут. «Святой Георгий» и Мардайкс-Холл всегда были добрыми друзьями, и я не собираюсь ломать старинный обычай.

– Хорошо сказано, Дик! – воскликнул доктор Торви. – Согласен с тобой. Да только нынче здесь ни души посторонней нет, все свои, старые друзья, а ты сам себе хозяин. И разрази меня гром, если ты не расскажешь нам историю об утопленнице слово в слово так, как услышал ее от отца.

– Давай, шкипер, да не забывай наполнять наши стаканы! – крикнул капитан.

Мистер Пирс умоляюще смотрел на трактирщика. Что же касается глухого мистера Холлара, не проявлявшего к рассказу никакого интереса, то от него незачем было ждать подвоха; тихого старичка, уютно попыхивавшего трубочкой, друзья считали не более чем безобидным предметом обстановки.

Ричард Тэрнбелл поставил возле себя кувшин с пуншем и бросил взгляд через плечо. Дверь была заперта, огонь полыхал ярко, пунш испускал непередаваемый аромат, лица друзей горели живейшим нетерпением. Трактирщик промолвил:

– Что ж, джентльмены, если вам угодно услышать мою повесть, не вижу в том большой беды. Как бы то ни было, давно пора исправить ошибки в расхожей легенде. Случилось это девяносто лет назад. Отец мой был тогда мальчишкой; я не раз слышал его рассказ в этой самой комнате.

Он заглянул в стакан и задумчиво помешал пунш.

Глава II
Утопленница

– Рассказ мой прост, джентльмены, – начал трактирщик. – Я вас надолго не задержу. Жила-была юная красавица по имени мисс Мэри Фельтрэм о’Клустедд. Была она последней в своем роду, сильно обедневшем. Нынче от дома остались одни стены; в залах растет трава, крыши увиты плющом. Никто из ныне живущих не видел дымка над его трубами. Стоит он на том берегу озера, у подножия горы Мейден-Феллз, возле устья лощины, среди вековых деревьев. Его хорошо видно в подзорную трубу с пристани Мардайкс-Холла.

– Я там сто раз бывал, – вставил доктор.

– Семьи Мардайксов и Фельтрэмов жили дружно. В каждом роду было и плохое, и хорошее, но Мардайксы в те времена слыли людьми необузданными. И когда умер старый Фельтрэм о’Клустедд, его дочь осталась на попечении сэра Джаспера Мардайкса. Досталось же ей, бедняжке! Он был двадцатью годами старше нее, и ни одна женщина его по доброй воле не полюбила бы – так он был уродлив, ростом мал и смурен.

– Мрачен то есть, – пояснил доктор Торви капитану.

– Но, говорят, было у рода Мардайксов старинное кольцо, запятнанное кровью. Оно обладало магической силой. И случилось, что бедная девочка всем сердцем влюбилась в старика. Кто говорил, они поженились, а кто уверял, что жили в грехе, без пасторского благословения. Но, как бы то ни было, слухов ходило много, и девушка не осмеливалась показаться на людях. А потом и детишек двое родилось. Как только бедняжка не молила баронета заключить законный брак! Но он оставался глух: ему претила мысль дать ей свое имя, и детям досталась фамилия матери. Суров был старый Мардайкс, всегда на своем настоит. В конце концов, как это часто бывает, девчонка ему надоела, он надумал жениться на леди из рода Барнетов и решил избавиться разом и от воспитанницы, и от малышей. С тех пор ни ее, ни детей в Мардайкс-Холле не видали. А старшего мальчика отдали на воспитание моему прадеду в «Святой Георгий и Дракон».

– Выходит, тот чудак Филип Фельтрэм, что путешествует с сэром Бейлом, его потомок? – спросил доктор.

– Внук, – пояснил мистер Пирс, на мгновение расставшись с трубкой. – Последний в своем роду.

– Ни одна живая душа не знала, куда исчезла девушка. Кто говорит, уехала за тридевять земель, кто говорит, он ее упрятал в сумасшедший дом; короче говоря, никто в Мардайкс-Холле не видал больше бедняжку. Но жил в те времена в Маултри некий мистер Уигрэм, и служил он, подобно нашему капитану, в королевском флоте. Однажды поутру пришел он в город нанять лодку и говорит: «Нынче утром посмотрел я в подзорную трубу на Змеиный остров, вижу: ярдах в ста пятидесяти от берега женщина стоит, аккурат там, где наш капитан Эмеральд рассказывал. Стояла она по колено в воде и держала на руках ребенка». Люди вышли на лодке в озеро, но никто эту женщину найти так и не смог, и сам капитан Уигрэм тоже. Но на следующее утро он снова увидел ту женщину, и лодочник тоже ее видал. Они поплыли ей навстречу, работая веслами что есть мочи, но прошли с милю, глядь – женщины как не бывало. Они вернулись. Другим, кто видел ее, был здешний викарий, позабыл его имя. Как-то раз отправился он на тот берег озера отслужить похоронную службу в Мортлокской церкви. Возвращался под парусом, затемно, и, едва миновав Змеиный остров, услыхал предсмертный крик, такой пронзительный, что кровь стыла в жилах. Видит: в сотне ярдов от лодки по воде скользит в лунном свете тот же туманный силуэт. Лодочник повернул румпель, они подошли ближе, чтобы получше разглядеть лицо – оно было бледное, залито водой. Женщина стояла по пояс в воде, прямая, как шест, и держала на руках худенького малыша. Лодка приблизилась – она взглянула на них и презрительно осклабилась. Они обмерли от страха, не знали, что и думать. Лодочник подошел поближе, насколько мог, и викарий перегнулся через планшир, чтобы схватить ее, а она наклонилась, протянула ребенка и вдруг как завизжит! Викарий с лодочником зажмурились от испуга, а открыли глаза – ее и след простыл. Вдумавшись хорошенько, они поняли, что женщина была неживая – иначе как ей удалось подняться так высоко над водой? Лодочник направил лодку прямо к берегу, против ветра, и всю дорогу они усердно молились, отгоняя призрак. Даже за все состояние Мардайксов не согласились бы они еще раз взглянуть в лицо ужасному привидению. А через пару лет призрака видели на том же самом месте торговцы, возвращавшиеся с ярмарки в Джилленстене. С тех пор про Змеиный остров идет дурная слава, и с наступлением ночи никто не отваживается подойти близко к нему.

– А что вы знаете о том Фельтрэме, что ездит с баронетом по заграницам? – спросил доктор.

– Говорят, ни рыба ни мясо, никчемный человек, простофиля, длинный, как жердь. По крайней мере, был таким, когда уезжал, – ответил Ричард Тэрнбелл. – Фельтрэмы с Мардайксами родня, сами понимаете, потому в округе до сих пор не забывают о печальной судьбе той девушки. А этот юноша – внук того паренька, что оставили на попечение моего деда.

– Правнук. Внуком был его отец, – поправил мистер Пирс. – Он служил в армии и умер в Вест-Индии. Филип Фельтрэм – последний в своем роду. Его линия считается незаконной, и лет восемьдесят назад все, что осталось от имения Фельтрэмов, отошло Мардайксам, так что Филип находится на содержании у сэра Бейла. Приятно сознавать, джентльмены, что, несмотря на все истории, что мы слышали о сэре Бейле, единственная вещь, которую мы знаем наверняка, свидетельствует о его доброте.

– Разумеется, – согласился мистер Тэрнбелл.

В эту минуту на улице зазвучал рожок. Из почтовой кареты, подкатившей к дверям «Святого Георгия и Дракона», вышел пассажир с многочисленным багажом.

Дик Тэрнбелл поднялся и с тщательно рассчитанной поспешностью вышел в парадное. Доктор Торви проводил его до дверей, из которых открывался хороший обзор всей передней, и заметил, что Том с мальчиком-рассыльным внесли множество брезентовых саквояжей и сложили их высокой грудой в углу у перил. Только честь мундира не позволила доктору самому выйти в холл и прочитать ярлыки на саквояжах, иначе мистер Торви вряд ли сумел бы сдержать любопытство.

Глава III
Филип Фельтрэм

Приезжий уже вошел в переднюю «Святого Георгия», и до ушей доктора Торви донеслись обрывки его разговора с мистером Тэрнбеллом. Доктору, занимавшему в Голден-Фрайерсе довольно заметное положение, отнюдь не улыбалось, чтобы его застукали подслушивающим у дверей, так что он покинул свой наблюдательный пост, тихонько прикрыл дверь и, вернувшись в кресло у очага, вполголоса сообщил приятелям, что в таверну прибыл новый постоялец и, хоть доктор и не слышал, о чем шла речь, не исключено, что он потребует отдельную комнату. А чемоданов у него столько, что впору из них новую церковь построить.

– Только не надейтесь, что к нам на борт поднялся сам сэр Бейл, – заявил Эмеральд, который непременно последовал бы вслед за доктором к дверям – ибо ни в одной деревне не найдете вы отставного капитана любопытнее нашего друга, – если бы его деревянная нога при ходьбе по полу не издавала громкого стука, несовместимого, как он убедился на собственном опыте, с соблюдением тайны.