В первый раз мать выгнала Арину из дома, когда отец сказал, что уходит к другой. Что ему невыносимо так жить, и лучше он умрет под забором, чем проведет еще хоть день в одной квартире с законной женой. Мать выслушала его молча, со спокойствием античной статуи, а потом это спокойствие рассыпалось веером осколков брошенной в стену вазы и воплем: “И выдру свою забирай!” – который она швырнула в серое осунувшееся лицо своего пока еще мужа и вытолкнула Арину из квартиры вслед за ним. Была зима, в подъезде гулял ветер, и Арина побежала за отцом в стоптанных тапках на босу ногу, захлебываясь слезами и бесконечным своим одиночеством, но он, словно не видя дочери и не слыша ее криков, вышел на улицу, сел в машину и уехал. Рухнул в новую жизнь, не оглядываясь, будто вышел из царства мертвых.

Арина просидела два часа на ступеньках между вторым и третьим этажом – потом пришел Павел, веселый, молодой и дерзкий, пахнущий сигаретами, девичьими объятиями и счастьем, и она проскользнула в квартиру вместе с братом. Мать ничего не сказала, но Арина тогда окончательно осознала свою ненужность.

Августовский день был ветреным и прохладным, словно осень уже входила в город. Низко-низко висели облака, ветер выворачивал все листья изнанкой вверх; Арина ежилась и прибавляла шага. Хоть бы Ковалева уже была в деканате – может, получится заехать в общагу прямо сегодня. Разместиться на птичьих правах, но все-таки с крышей над головой. До начала учебного года еще есть время, она успеет подзаработать, да и потом не оставит свою свободную кассу. И…

Громада вывалилась на нее из проулка, когда Арина перешла по мосту крошечную убогую речонку. Сперва она не поняла, что произошло – просто попятилась от огромного, бурого, квохчущего, и под кроссовок подвернулся камень.

Грохнувшись на землю, Арина смотрела, не в силах оторвать глаз. Две искривленные ноги, покрытые чешуйчатой грубой кожей, тяжко топали по асфальту – когти на них были грязными, зазубренными, суставы – неестественно вывернутыми под тяжестью тела. Громада покачивалась, словно идти было тяжело: скрипела деревянная, криво сколоченная дверь, то открываясь, то захлопываясь, за грязными оконцами сверкало огненно-рыжее. Над растрепанной соломенной крышей курился дымок – из соломы выглядывало что-то сверкающее, изогнутое, металлическое.

“Антенна, – подумала Арина, медленно скользя в обморок. В ушах зашумело, желудок скрутило тошнотой. – Это избушка на курьих ножках, и на крыше у нее антенна”.

Слева была сетевая аптека “Месяц здоровья”, справа – модная бургерная с лазерным мечом на вывеске: все было, как обычно, все было правильно. И изба, эта доисторическая хищная птица, от которой пахло так густо и остро, просто не могла здесь возникнуть.

И все-таки она была. Склонилась над Ариной, словно всматривалась в ее лицо, топнула лапой по земле, глухо заквохтала.

Серый занавес сомкнулся перед глазами, и стало темно.

***

– Там до пляжа десять минут пешим. Мы думали, купнем старушку и обратно.

Подростки, которые угнали избу из музейного отдела архаичной архитектуры, сидели на скамейке насупленными воробушками: смотрели на Арину исподлобья, словно она одна была виновата во всех их бедах. Мальчик постарше старался говорить уверенно и дерзко, будто пытался убедить себя и всех, что это всего лишь проблема, а совсем не катастрофа. Второй подросток, помладше, сидел молча, сжав руки в кулаки, и изредка шмыгал носом.

Инспектор по делам несовершеннолетних, которая выглядела так, словно ела пачками таких ребят на завтрак, обед и ужин, бросила тяжелый взгляд в их сторону, и головы опустились еще ниже.

– Вы человека задавили! – пророкотала она. – Понимаете, нет? Вы у меня по статье сейчас оба пойдете, четырнадцать есть!

– Чего мы задавили, вон она живая сидит, – пробормотал один из мальчишек. – Она вообще сама виновата, не смотрела, куда идет! А вот мы спокойно шли, никого не трогали.

Арина сидела, привалившись к стене, и молчала, глядя на портрет президента на стене. Казалось, что если она скажет хоть слово, ее просто разорвет.

Кто ненастоящий? Она или все это?

Болела голова. В ушах шумело. Нога горела – то ли от ушиба, то ли от царапин, оставленных куриными когтями; Арине страшно было опустить голову и посмотреть.

Когтями сказочной избы. Господи Боже.

Мир качался и плыл, в мире были избы на курьих ножках, и никто этому не удивлялся. Что там еще в отделе архаичной архитектуры? Лучше не думать.

Она спала и никак не могла проснуться. Что еще это было, кроме сна? Безумие, которым заразила Арину мать, сокрушенная смертью Павла? Или это ее проклятие разорвало ткань мира и выбросило Арину… куда-то.

Арина сжала зубы так, что заныли челюсти. Не кричать. Ни в коем случае не кричать – она ведь не остановится, если начнет.

Человек, который вошел в кабинет без стука, показался Арине ровесником Павла. Высокий и тощий, он чем-то был похож на сову – большими глазами под голубоватыми веками, тонким крючковатым носом, сжатыми губами, хранившими суровое птичье выражение. Незнакомец был напряжен, словно готов был в любой миг взмахнуть невидимыми крыльями и взлететь.

– Я забираю потерпевшую, – произнес он, и инспектор кивнула. Она сразу же обрела довольный сытый вид, словно незнакомец снял с ее плеч неприятный груз.

Все правильно. Психами, которые орут от вида музейных экспонатов, пусть занимается кто-то другой. Психами, у которых паспорта не такие, как у всех, и нет какой-то Тени.

Они вышли на свежий воздух, и Арина глотнула его так жадно, будто могла вдохом смыть с себя весь этот бред. Ноги сами несли её за незнакомцем, словно она была его марионеткой, которую он приведет, куда захочет. Когда он опустился на скамейку, она тоже села рядом. Дернула носом, уловив его запах: под хорошим одеколоном пряталось что-то еще, необычное и пугающее, и от этого заныло в животе.

Она вроде бы знала этот запах. Встречала раньше, но теперь не могла опознать.

– Владислав Филин, Турьевский межрайонный следственный отдел, – представился незнакомец, и Арину снова обняла сладкая жуть, как в тот миг, когда она поднялась с асфальта и замерла перед избушкой, понимая, что это все наяву. – А вы Арина Осипова, верно?

Он говорил спокойно, без нажима, и Арина вздохнула – может, еще немного, и этот морок развеется. И окажется, что подростки угнали не избушку на курьих ножках, а мопед – а ей, выжатой досуха девятью днями со смерти брата, все просто привиделось.

Она кивнула. Сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Кто ваша Тень? – спросил Филин. – Покажитесь.

Арина нахмурилась. Про Тень у нее уже спрашивали, светили каким-то фонариком в лицо и под ноги, сокрушенно качали головой. Смотрели, как на бегемота, всплывшего в луже у подъезда, кому-то звонили.

– Нет у меня никакой Тени, – ответила Арина резче, чем собиралась. – Что вы все пристали-то ко мне с этой Тенью? Что это такое вообще?

Филин вытянул длинные ноги в дорогих джинсах и изящных туфлях, и по выщербленному асфальту от них пролегла непроглядно черная тень. Всмотревшись, Арина увидела очертания огромной растрепанной совы, и Тень шевельнулась, словно махнула крылом в приветствии.

– Моя Тень, – произнес Филин. – Облик, который я могу принимать.

Он говорил так, словно это была самая заурядная, бытовая вещь вроде цвета глаз или формы носа, и Арина пробормотала, отчаянно цепляясь за последние песчинки рассудочной реальности, убегавшие сквозь пальцы:

– У меня такой нет. Ни у кого такой нет.

Она вспомнила, где уже встречалась с таким запахом, сухим и горячим. Когда-то они всей семьей ездили на юг, и там на набережной маленького курортного городка Арина сфотографировалась с совой. Птица тогда пахла точно так же.

Филин нахмурился, пристально глядя на нее, и Арина спросила, чувствуя, что падает в истерику и не может удержаться:

– Что со мной? Что происходит, где я вообще, откуда эти Тени, избы, что это…

– Тихо, тихо, – проговорил Филин. – Давайте разбираться. Мы со всем разберемся, обещаю. Начнем с начала. Расскажите, как было дело.

Сказано это было так, что Арина все-таки сумела схватиться за самый краешек здравого рассудка и не рухнула в пропасть. Шмыгнула носом, провела ладонями по лицу.

В конце концов, она в полиции. Где еще искать помощи, как не здесь?

– Я шла в универ. Меня мать выгнала из дома, я хотела поговорить с замдекана насчет общаги. Перешла мост… а тут эта изба, блять! Вылетела на меня! Господи, я… я с ума сошла? Откуда… этого же не бывает!

Филин нахмурился. Некоторое время он сидел молча, и его Тень постепенно сжималась, превращаясь в тонкую, почти неразличимую полосу.

– Значит, вы перешли мост, – произнес он так, словно разговаривал с собой. Арина кивнула. – А до этого, говорите, поссорились с матерью?

– Да, – глухо откликнулась Арина. – Она сказала, что лучше бы я умерла вместо Павла. Прокляла меня.

– Павел это..?

– Мой брат. Ему девять дней сегодня. Ударили ножом в парке за дозу.

Филин понимающе кивнул. Лицо обрело тяжелое сосредоточенное выражение, словно следователь умножал в уме многозначные числа.

– Я читал о таких, как вы, но сам никогда не встречал, – наконец, произнес он. – Люди без Тени из мира, где ни у кого нет Теней. Вас изгнали и выбросили из вашего мира, Арина, материнское проклятие самое сильное. А путь по мосту завершил переход. Такое уже бывало раньше.

От того, что он говорил так спокойно и уверенно, Арина как-то вдруг приняла и поняла все, что Филин хотел ей сказать. Все в ней встало на место, сшилось растрепанной красной нитью. Не исцелилось – но исправилось, стало тем, с чем можно хоть и трудно, но все-таки жить.

Другой мир рядом с нашим. Такой же, только у людей здесь Тени птиц. И она никому не нужна ни в родном своем мире, ни в этом.

Интересно, есть ли здесь свободная касса, за которую Арина сможет встать? Какая разница, где начинать жизнь заново?

– Получается, я попаданка? – спросила она. – Как в фэнтези?

Мысли метались встревоженной птичьей стаей, и Арина не могла зацепиться ни за одну. Все в ней пришло в движение и не в силах было остановиться.

– В каком-то смысле да, – согласился Филин и признался с неожиданной неловкостью: – И я думаю, что вы к нам попали не случайно. У нас тут труп девушки с вытянутой Тенью, и вдруг появляетесь вы, вообще без Тени. Я не верю в такие совпадения.

Из-за кустов жасмина высунулась острая лисья мордочка – увидев ее, Арина замерла, вцепившись в руку Филина. Лиса, изящно-стройная, легкая, бесшумно выплыла из зеленого укрытия, и Филин весело спросил:

– Что с вами?

– Лиса, – откликнулась Арина, отползая по скамье от животного и почти влипнув в Филина. – Если они выходят вот так к людям, то они… они же бешеные!

Лиса очень выразительно завела глаза к небу, махнула огненно-рыжим хвостом и растаяла – вместо нее возникла молодая женщина, очень красивая, очень резкая и порывистая в движениях, и Филин укоризненно произнес:

– Зря ты так, Белла. Вот, девушку напугала.

– Это еще Сычев по делам улетел, не показался, – ответила Белла, усаживаясь на скамью. Вынула из кармана синей куртки фонарик, пощелкала кнопкой, направила луч в сторону Арины и сообщила: – Ну да. Тени нет. Но как она тогда жива?

Филин вздохнул.

– Как и те, что приходили из её мира раньше. Что с ней теперь делать, Белла, вот вопрос.

Белла нахмурилась. Вынул пачку тонких сигарет – мать покупала такие каждое утро, и Арина вновь почувствовала тошноту. Филин посмотрел на пачку с тоской курильщика, который бросил курить.

– Если наш убийца собирает уникальное, – задумчиво проговорила Белла, нервно крутя сигарету в тонких пальцах без маникюра, – то девочка под ударом. Я тут слышала хвостик вашего разговора. Тоже не верю в такие совпадения.

Наверно, это был повод испугаться – но Арина сидела, окаменев и чувствуя лишь жар, что шел от худого тела Филина, от которого она ещё не отлипла.

– Тогда поступим так, – произнес Филин и осторожно отстранил от себя Арину: прикосновение отдалось легким ударом тока. – Я оформляю кураторство. Через пару часов заедем к тебе за результатами экспертизы и обследованием.