Соседняя комната не рябила бутылками и колбами, не пугала закопченными углами, где были в изобилии развешены разномастные котелки и тигли, а являла собой уютный кабинет с занавесками в цветочек, мягким диванчиком, мышиного цвета ковром и небольшим столом с мозаичной столешницей. Такой Луна видела в покоях мачехи – любительницы сыграть в «болвана», что страшно злило царя. Но куда деть мещанские привычки?

Хоть и выбилась Ирсения в царицы, воспитание солдафона и купчихи искоренить не смогла. Такое времяпровождение, когда она могла лузгать семечки, слушать жалостливые песни о неудавшейся любви и жить слухами, которые охотно приносила прислуга, северная самодержица предпочитала занятиям проектами: заседания по поводу безграмотности населения и высокой детской смертности в деревнях ее трогали мало и вызывали лишь раздражение.

«Немудрено, что папенька, улучив момент, сбегает на охоту, – царевна поймала себя на мысли, что стала рассуждать по–взрослому, и это всего лишь две недели спустя ее пребывания в монастыре. – Эх, правду говорят, что дома мы дольше остаемся детьми».

– Садись, милая.

Даруня прошаркала к столу, выдвинула ящик, в котором полагалось хранить колоду карт, и вытащила на свет довольно неказистую деревянную шкатулку. Ее углы облезли, а рисунок, что прежде являл яркие краски, поблек, а местами и вовсе стерся. По тому, как бережно монахиня прижимала шкатулку к груди, царевна ожидала увидеть в ней нечто ценное, а потому бесцветные пористые камешки, хранящиеся в отдельных ячейках, ее разочаровали.

– Это Первозданные камни, – Даруня, усевшись рядом, достала один и протянула Луне. – Они как губка впитывают желания мага, а потому не должны попасть в плохие руки.

Стелла непроизвольно спрятала свои за спиной. А вдруг она сейчас же пожелает чего–нибудь неподходящего? Например, чтобы принц Генрих передумал и примчался за невестой в монастырь?

– Не бойся. Чтобы камень впитал в себя желание, надо над ним пошептать.

– Заклинание?

– Ну, почти, – кивок монахини получился смазанным, неуверенным. – Ты должна очень сильно захотеть, чтобы твое желание исполнилось. Так сильно, словно от него будет зависеть не только твоя жизнь, но и жизнь дорогих тебе людей.

– Именно так создавалось Кольцо Жизни? Ведь тот маг наверняка хотел, чтобы оно сохранило жизнь его любимой?

– Или чтобы его мать перестала болеть? – монахиня вложила один из камней в руку воспитанницы. – Или дитя, чье сердце почти остановилось, вновь ему улыбнулось? История умалчивает о причине, которая побудила человека создать столь прекрасный артефакт.

– Я очень хочу, чтобы ваши ноги перестали болеть, – ладонь Луны дрожала, а вместе с ней дрожал и Первозданный камень, который был мал, но мог вместить в себя огромное желание.

– Ты забыла, что от старости спасения нет? Камень Жизни не поможет старику, час которого пробил, – Даруня печально вздохнула. На ее слова, будто сопереживая, откликнулся монастырский колокол.

– По ком звонит колокол? – отчего–то царевна была уверена, что его заунывный бой не несет добрых вестей.

– По Артуру Пятому. Он почил сегодняшней ночью, хотя до последнего не расставался с Кольцом Жизни. Эрия в трауре, и мы скорбим вместе с новым королем Эдуардом и его супругой королевой Беатрис. В народе ее больше знают как Свон.

Царевна тоже вздохнула.

«Умер дедушка Генриха».

Захотелось плакать. Она могла быть сейчас там, в королевском дворце, стоять в траурных одеждах рядом с женихом… А теперь она никогда не увидит Артура Пятого – доброго и мудрого короля, о котором читала столько хорошего в хрониках Союза.

***

– Так чего ты желаешь, Луна? – Змей подпихнул ее локтем, возвращая из раздумий в заледенелый лес.

– Я хочу, чтобы мои любимые не болели, чтобы беда обходила их стороной. И чтобы они жили долго и счастливо.

– Здорово. И как вместить все эти желания в Первозданный камень?

– Очень просто. Я сделаю свое Кольцо Жизни.

– Здорово! А что это такое?

– Ты разве никогда не слышал об артефакте, спасающем от гибели? Не читал хроники Союза пяти королевств?

Змей отчего–то смутился.

– Я жил в стране, где меньше всего думали о близких. Меня даже не научили читать. Все, что я должен был уметь, это… убивать и грабить. Мой отец был жестоким человеком. И только сейчас, когда я оказался в монастыре, я понял, что такое дружба.

– Разве ты не дружил со своими товарищами, с которыми отправился в разведку? Мне кажется, без взаимовыручки, без надежного плеча в столь опасном деле не выжить?

– Мои товарищи были настоящими… хищниками. И если ради выгоды им нужно было бы пожертвовать мной, они, не задумываясь, сделали бы это. Я столько видел! Ужасного, грязного, кровавого. Я слишком рано стал взрослым.

– А мама? Разве мама не могла тебя защитить?

– Я даже не знаю, жива ли она. Отец не разрешал говорить о ней. «Настоящий мужчина не цепляется за бабскую юбку!»

– Он не любил ее?

– Мне кажется, он не умел любить. И никто из моего окружения не умел любить. Я понял это только сейчас, – теперь пальцы Луны гладили руку Змея. Он грустно улыбнулся. – Знаешь, я всего один раз в жизни видел, как человека корежит от любви. Это было… в одном дворце. В день, когда мой отец объявил помолвку с пленницей. Она была красива и… печальна. Шла в золотых одеждах по залу и от горя не видела ничего вокруг. А отец торжествовал, потому что человек, закованный в цепи, умирал от бессилия: его любимую отдавали другому, – рыжий издал гортанный горловой звук. Царевна даже подумала, что Змей вот–вот расплачется. – Представляешь, отец знал, как мучается его соратник, с которым он бок о бок провел пять лет, но все равно у него на глазах поцеловал ту женщину. Зло. Больно. Я видел, как струйка крови текла по ее подбородку. Луна! Мы звери! Какими же мы были зверями!

– И ты после этого идешь на их могилы, чтобы спеть погребальную песню? – непролитые слезы холодили глаза.

– Это все, что осталось от моей родины.

– А что случилось с той женщиной?

– Она сбежала в день свадьбы.

Луна облегченно выдохнула.

– Но ее все равно поймали. Не сразу, время спустя. Ей устроили ловушку.

– А дальше?

– А дальше я не знаю. Дальше мы отправились в разведку.

Немного помолчали. Первой не выдержала царевна.

– Долго еще идти?

– За тем поворотом откроется Мавкино болото. Ты узнаешь его по низкорослым кустам. Нам правее…

Луна оглянулась. Лоза стал чуть ближе. Видимо, прибавил шаг.

«Почему он без плаща? Холодно же…».

ГЛАВА 10

Мавкино болото гляделось пустырем, на котором то тут, то там росли чахлые деревца и низкорослый кустарник. Припорошенное снегом оно казалось мирным, и лишь кроваво–красные ягоды на колючих кустах вносили ноту тревожности – словно какой–то великан окропил нетронутую белизну кровью.

– Шиповник?

– Неа, – Змей потянул за рукав. А Луна даже не заметила, что остановилась. – Ведьмины дички. Яблочки величиной с ноготь. Говорят, они сладкие–пресладкие, но от них сначала в сон тянет, а потом вдруг обнаруживаешь себя в шкуре мавки.

– Прям так–таки мавки? – царевна прищурила глаза. Уж больно познания Змея напоминали плохо слепленную сказку. – По–твоему выходит, что даже мужчины превращаются в мавок? Съел яблочко и на тебе рыбий хвост?

– Не, зачем нам рыбий хвост? Мужчины завсегда остаются мужчинами, – Змей даже как–то ростом выше стал. Плечи расправил. – Нами мавки утешаются. Ну, ты понимаешь, любовь и всякие такие нежности.

Луна сморщила нос, не веря ни слову. Хряк печально вздохнул. Конец его мужской истории оказался не таким радужным, как начало.

– А как наиграются, съедают.

– Байки все это. Меня нянька нечистью с детства пугала, а потому я ни в мавок не верю, ни в кровососов, ни в оборотней.

– Не веришь?! – Змей аж задохнулся и, не зная, как доказать, решил брать очевидным. – А разве тебе никто не рассказывал, что эта самая нечисть по ночам в монастырские ворота скребется?

– Я сейчас умру от твоей наивности! Да нас просто запугивают, чтобы мы не вздумали бежать! Ага, как же! Встречающая меня Даруня на старого вояку с бородой лопатой все указывала да шептала, мол, он призван монастырь от страшных напастей защищать. Только неувязочка вышла: ворота закрыли, ту самую нечисть боясь, а моего возницу снаружи оставили. Кушай, нечисть, человечка, не подавись.

– А ты бы спросила, почему они так с возницей поступили? – уверенности в голосе Рыжего Свина уже не было.

– И спросила. Сказали, он бывалый, в деревне перегодит. Только как до той деревни живым добраться, если ночь на дворе, и нечисть под каждым кустом сидит? – царевна сама не ожидала, что так распалится. Просто не любила, чтобы о ней, как о дурочке думали. – Сам–то ты хоть раз слышал, чтобы кто–то в ворота скребся?

– Дык наши спальни от первой стены далеко… Неужели и вправду пугают? – обескураженный Змей обернулся на Лозу, который оказался уже в десятке шагов от них. – А зачем тогда этого приставили, если опасности никакой нет?

– Говорю же, боятся, что мы сбежим. Хотя куда бежать–то зимой…

– И то верно.

Стелла ни за что не подумала бы, что место, куда они вышли, кладбище. Небольшая круглая поляна, отделенная от Мавкиного болота рядком невысоких деревьев, давно позабывших, что такое зеленая листва, больше напоминала загон для скота. Воткнутые в землю жерди с кое–как привязанными к ним перекладинами, замыкались такими же неказистыми воротами, которые открывались простым снятием петли. Ни надгробий, ни колышков с указанием имен. Даже сами могилы под пушистым снегом, шедшим всю прошлую ночь, различались с трудом.

Змей топтался в нерешительности, словно боялся зайти за ограду. Молчаливый Лоза пошел по кругу, внимательно всматриваясь в следы, которые оставили дикие звери и птицы. Луна, частенько бывавшая с деревенскими друзьями в лесу, смогла различить цепочки лисьих и вороньих лап.

– Кар! – шум крыльев и на перекладину села довольно упитанная ворона. Или это она от холода так нахохлилась?

Царевна поежилась. На открытом месте было более зябко, чем в лесу, где пушистые елки оберегали от ветра.

– Что? – спросила она явно пребывающего в растерянности Змея.

На это «что» обернулся Лоза.

– Здесь как–то все иначе выглядит, чем два месяца назад. Будто кто–то огромный могильные холмики в землю втоптал.

Его тревога моментально передалась спутнице. В голове зазвенело и Луна, чтобы убрать раздражающий звон, сглотнула.

– Может, их просто снегом присыпало? – голос ее оказался непривычно высок. – Он всегда все впадины–холмики выравнивает.

– Да. Конечно. Бояться нечего. Это просто снег, – рыжий старался убедить себя. Но рубленные фразы возымели обратное действие. Захотелось убежать.

– Кар!

Луна и Змей завизжали одновременно. Лоза с той стороны поляны укоризненно покачал головой.

Рыжий Свин выдохнул и полез рукой куда–то под плащ. На свет появилась красная роза. Ее лепестки смялись, но в этом виделась какая–то особая, щемящая нежность цветка. Змея потряхивало, отчего полураскрывшийся бутон тоже мелко дрожал.

– Ты где взял розу? – спросила Луна, не в силах отвести взгляд от контрастной красоты. Белый снег и красные, точно кровь, лепестки.

– В оранжерее. Я потом покажу. Как–нибудь. Там Искра работает. Она разрешила, – последняя фраза предназначалась Лозе, который не спускал глаз с трясущегося Змея.

Рыжий сделал несколько неуверенных шагов к центру «загона», опустился на колени, положил цветок на снег. Обернулся на Луну, которая, подойдя ближе, ободряюще улыбнулась. Прочистил горло и запел.

Пел неумеючи, сбиваясь в дыхании, не дотягивая гласные, но так проникновенно, что даже не зная родного языка товарища, где шипящие звуки преобладали над остальными, Луна поняла – он прощается с погибшими братьями и отпускает их души туда, где они могут свободно поле… полежать среди облаков.

Как только песнь закончилась, Змей дернулся.

– Ты слышала?