– Может, и не замечали мы ее? – Корхель пнул ногой по почерневшему кусту, который тут же осыпался. Густо запахло гарью. – Под зарослями ежевики немудрено. Кто ж по доброй воле захочет в них лезть? Горка, не горка – все одно, если колючки заживо кожу сдерут.

Дядька Прун, чьи седые тонкие усы уныло свисали по бокам рта и заканчивались где–то на груди, отвязав от ремня связку с тушками зайцев, кинул ее в траву и в задумчивости пошел по кругу. Ломкие, иссушенные огнем кусты хрустели под ногами.

– Долго еще стоять? – заныл напарник молодого охотника. – И чего принялись пожарище разглядывать, будто невидаль? Вот когда храм Багуш–Пальских горел и восковые статуи от жара на бок заваливались, точно живые, было интересно. А тут черная пыль одна…

– Брось кабана, Миклуш, – откликнулся дядька Прун, присаживаясь на корточки. – Здесь творится что–то неладное. Сам посмотри.

Кабан тяжело опустился на траву. Пух с потревоженных метелок, словно легкий дым, понесло по ветру.

Корхель, сбросив тут же у туши заплечный мешок, поспешил следом за товарищами.

Дядька Прун крутил в руках оплавившийся кусок металла.

– Ишь ты… Никак серебро? – Корхель, вытирая головным платком вспотевшее лицо, наклонился ниже. Тонкие волосы, похожие на пожухлую бесцветную траву, прилипли к загорелому лбу.

С той стороны, где столпились охотники, от низа и до самой макушки горки шла тонкая расщелина. Поковыряв пальцем у ее основания, Прун вытащил на свет еще один слиток.

– Никак мы клад нашли? – Корхель живо представил, сколько сокровищ может быть скрыто под тонким настом. – Видать, потому молния и шарахнула, обойдя стороной высокие ели, что злата и серебра здесь закопано немеряно?

– Надо в деревню бежать, – молодой охотник, будто скаковой конь, готовый тут же взять старт, гарцевал на месте. – За ломами и лопатами.

– И телегу хорошо бы пригнать, – кивнул Миклуш, не в силах оторвать взгляд от пары слитков, что лежали на ладони у дядьки.

– Погодьте суетиться, – Прун, распрямившись, пнул носком стоптанного сапога расщелину. – Может и нет никакого клада. Так, две монетки затерялись. Надо бы наверху посмотреть, там, кажись, щель расходится…

Все проводили глазами змейку расщелины, которая по мере приближения к макушке горы неумолимо утолщалась.

– Так я гляну, – Корхель, не дожидаясь одобрения, полез наверх. Никто и опомниться не успел, как земля под его ногами загудела, и долговязый охотник рухнул куда–то вниз. Горка оказалась полой.

– Кор? Кор, ты живой? – как только камни перестали шуршать, а поднятая в воздух пыль улеглась, молодой подполз к зияющему провалу на брюхе. – Кор?!

– Ну, что там, не тяни… – дядька Прун и сидящий у его ног испуганный Миклуш тянули шеи, пытаясь заглянуть за край обвала.

– Там гроб, кажись. Огромный…

– Гроб? А Корхель где?

– На крышке лежит.

– Жив? Жив хоть? Дубина стоеросовая, не молчи! – терпения у старика не хватало, но и желания повисеть на краю обрыва и рассмотреть все собственными глазами тоже не возникало.

– Не з–з–знаю, – молодой сглотнул. – Но, кажись, та крышка тоже из серебра. И она треснула…

– Подмога нужна, – Миклуш поднялся на дрожащие ноги. – Я до деревни сбегаю.

– Веревки захвати. И побольше! – дядька Прун проводил глазами пошатывающегося охотника, ломанувшегося через кусты. – «Эх, надо было молодого послать. Он посноровистее».

– Ну что? – Прошел час. Старик сидел, облокотившись о ствол дерева, молодой продолжал лежать на брюхе у ямы. – Корхель так и не шевелится?

– Кажись, сильно башкой стукнулся и сознание потерял, – вздохнул дозорный, – или вовсе помер. Высота не так, чтобы большая, но ежели головой об угол… то…

Договаривать не стал. Невезучий Корхель лишь год назад женился и теперь дожидался рождения первенца. Представлять, как будет убиваться Зденка в случае смерти мужа, было страшно.

Уже смеркалось, когда со стороны замка послышался шум.

– Он что, всю деревню собрал? – молодой повернул голову в ту сторону, где виднелся факельный огонь, и тихо–тихо начал отползать от ямы. Земля сотрясалась так, словно на подмогу шло войско.

Миклуш сидел на первой же подводе – самой большой, какую нашел в деревне. Следом подкатило еще три – с мужиками, вооруженными баграми, веревками и лопатами. Ворох мешков, вываленных на землю, и топоры, заправленные за пояса, однозначно указывали, что гонец в красках описал находку.

– Где яма с серебром? – вперед вышел староста – крепкий мужик за пятьдесят. В деревне люди жили небогато, поскольку сестры–графини давно забросили хозяйство и хирели вместе с замком, но Дадарь, крутившийся при старухах, по мнению многих, подворовывал, отчего мог себе позволить и камзол из корпского сукна, и штанов полдюжины в отличие от тех, кто имел всего пару и сидел, не высовывая нос из дома, пока те сохли.

Носы начищенных сапог богато блеснули кожей, когда староста приблизился к краю ямы и опустил факел ниже, чтобы рассмотреть открывшееся нутро.

– Осторожно, рухнешь! – только и успел предупредить дядька Прун, когда камни под ногами старосты начали осыпаться.

– Мавка тебя побери! Почему медлил? Смерти моей захотел? – Дадарь торопливо попятился, но его жадный взгляд успел выхватить и огромный постамент, и сам гроб, что под факельным огнем сыто сверкнул серебром. Тело Корхеля воспринималось как досадная помеха, мешающая рассмотреть витиеватый узор на крышке.

«Должно быть, кто–то из древней знати спрятан в могильнике, – староста в уме подсчитывал вес погребальных предметов. – Дурак, Миклуш. Надо было втихую о таких вещах рассказывать. Поднял ор на весь поселок, как теперь от сестер находку скрыть? Земли–то им принадлежат. Заграбастают и опять по ветру пустят, неумехи…»

– К дереву, к дереву веревки привязывай! – распоряжался Дадарь, готовясь спустить в яму первых добровольцев, когда дикий крик перекрыл гул голосов.

– Корхель! Корхель, ты где?!

Люди расступились.

На поляну выскочила простоволосая женщина. Распахнувшаяся душегрейка открывала взору большой живот. Женщина крутанулась на месте, пытаясь отыскать мужа. Односельчане прятали глаза.

– Стой, Зденка, не кричи, – староста обхватил беременную за плечи. – Там твой муж.

Дадарь мотнул головой в сторону ямы. Притихшая было женщина рванула к провалу, да так прытко, что удержать ее не хватило сил.

– Кор! Кор!!! – она перешла на визг, понимая, почему муж не отзывается. – «Наврали. Все наврали! Мертвый он, иначе уже подал бы голос!»

– Стой, глупая! – дядька Прун кинулся наперерез, но не успел. Зденка замерла у края ямы, напоминающей огромный колодец. Брошенные вниз факелы неохотно освещали тело мужчины.

– Кор? – спросила женщина у тишины. Односельчане перестали дышать, страшась стать свидетелями трагической развязки.

Только душегрейка осталась в руках дядьки Пруна, когда Зденка шагнула в склеп.

Хор голосов вскрикнул сначала от ужаса, а потом от удивления, когда люди поняли, что беременная не полетела вниз головой, а нащупала под ногами лестницу, которая открылась под осыпавшимися камнями. Она тоже была серебряной.

– Ты поплачь, поплачь…

В яме уже было тесно. Тело Корхеля сняли с гроба и положили у стены колодца, тут же забыв о вдове. Дядька Прун гладил черноволосую женщину по голове. Она стояла на коленях и с усердием застегивала рубашку на груди мужа, распахнувшуюся от удара. Пуговицы не слушались, выскальзывали из дрожащих пальцев, но Зденка старалась привести одежку в порядок.

Три дня, всего три дня его не было дома, а она уже соскучилась. Ждала, напекла пирогов, а он… мертвый, в какой–то грязной яме…

Крышка гроба, сдвинутая усилием шестерых, с грохотом упала на пол и разломилась на несколько частей, открыв взорам пожелтевшую от времени шелковую ткань, которой был укрыт мертвец.

– Посмотри, мужчина или женщина, – прошептал староста, подталкивая под локоть Миклуша.

– С–с–сам смотри, – охотник будто ненароком сделал шаг в сторону самого большого куска серебра.

Дадарь скосил глаза на крышку гроба и, поняв намерение сотоварища по странному делу, усмехнулся. Прочитав про себя молитву, рывком отбросил шелк с лица покойника.

Миклуш забыл о серебре. Тяжелая тишина опустилась на пребывающих в яме. Вскоре прекратились и всхлипы вдовы, почувствовавшей, что за ее спиной происходит нечто необычное. Она повернула голову и, увидев, как вытянулись лица односельчан, поднялась, поддерживаемая дядькой Пруном, на ноги.

В гробу лежала женщина. На это указывало богатое платье и сетка, расшитая жемчужинами, на густых, не утративших блеск, волосах. Но лежала она… вниз лицом. Кружева на рукавах не смогли скрыть, что руки ее были скручены за спиной намертво.

– Это кто ж так над ней поизмывался? – растеряно произнес молодой охотник.

– Не о том думаешь, глупец, – оборвал его староста. – Спроси лучше, почему мы не видим тлен.

– И точно, – присвистнул Миклуш, подойдя ближе, – одежка точно сейчас сшитая, а пальцы не превратились в мощи…

– Так бывает, – дядька Прун втянул носом воздух. – Когда сырости нет, мертвец просто усыхает. Но почему она вниз лицом–то?

– Мне мамка часто говорит, ежели я набедокурю, то мой отец в гробу перевернется, – молодой охотник вытер краем рубахи слезящиеся глаза. Его факел чадил. – Может эта тоже перевернулась?

– Ну да, такой же сынок заставил. Лет двести назад. А то и поболе…

– Я хочу увидеть ее лицо, – вдруг произнесла Зденка. Ее глаза лихорадочно блестели, на щеках появился яркий румянец. Мужчины замерли. – Из–за нее умер мой муж. Я хочу знать, как выглядит Леди Смерть.

Беременным не отказывают, даже если их просьбы странны. Беременной вдове никто и не подумал перечить.

Ухватив ткань платья, которая опасно натянулась, но не треснула, погребенную перевернули. Ожидая увидеть нечто страшное, с приплюснутым носом и ощеренным ртом, люди удивленно выдохнули.

Она была красива. Невероятно красива и молода. Тонкий нос, изящно очерченные губы, плавные арки бровей и мягкий овал лица, на котором еще светились прижизненные краски. Словно женщина только что уснула.

– Падаль, – беременная зло топнула ногой. – Ты все равно падаль…

Губы мертвячки дрогнули. Или это неверный свет факела заставил так думать?

– Разлучница, – между тем шептала Зденка, входя в какой–то транс. Ее голос становился резким, каркающим. – Тварь…

– Уведите ее отсюда, – первым пришел в себя староста. Дядька Прун положил ладони на плечи беременной и потянул назад.

– Шлюха… – вдова уже брызгала слюной. Она ухватилась пальцами за край серебряного гроба и не позволила себя увести.

Улыбка мертвой ширилась, и вдруг она открыла глаза.

– Ведьма! – выкрикнула несчастная женщина и забилась в судорогах, став невероятно тяжелой.

Столпившиеся вокруг гроба люди закричали в ужасе. Всем казалось, что вот прямо сейчас покойница встанет.

Лестница тряслась от натуги под сапогами мужчин, стремящихся выбраться из склепа. Они уже забыли о беременной, потерявшей сознание. Страх гнал их вон.

Только через час, услышав крик ребенка, разносящийся по притихшему лесу, когда даже ночные птицы да зверье, чуя беду, попрятались, староста и дядька Прун отважились приблизиться к яме. Заглянув за край, они увидели лежащую на полу Зденку, а между ее ног зашедшегося плачем ребенка.

– Жалко малютку, – бабушка Зденки – единственная родственница с обеих сторон, кутала новорожденную детку в теплый платок. Осень наступила как–то сразу, за одну ночь. В день похорон лил холодный дождь. Кладбище развезло, провожающие супругов Квочиков в последний путь утопали в грязи по щиколотки. – Я стара и больна, дите поднять не успею. Да и куда мне о нем заботиться, если я себя не могу прокормить.

Она шла за старостой, надеясь, что тот услышит ее причитания.

– Я пришлю мешок муки, – Дадарь отводил глаза. Он понимал, что не о мешке муки просит старуха. Но зачем ему и его жене чужие дети? Не дал бог своих, ну и не надо. Возраст уже не тот, чтобы в куклы играть.