2. Zamudio-Martínez G, Zamudio-Martínez A. Diagnósticos clínicos al observar obras pictóricas. Rev Med InstMex Seguro Soc. 2019;57(2):113–117.

3. Mazurak M, Kusa J. Landmark procedure in paediatric cardiology: 65th anniversary of the first successful repair of tetralogy of Fallot. Arch Dis Child. 2019; doi:10.1136/ archdischild-2018–316441

4. Emery AEH. Genetic disorders in portraits. Am J Med Genet. 1996;66(3):334–339. doi:10.1002/(SICI) 1096 8628(19961218)66:3<334:: AID-AJMG17>3.0. CO;2-N

5. Laskowska M, Krześlak A, Forma E, Jóźwiak P, Bryś M. Genetic diseases and other unusual disorders presented in art paintings. Folia Med Lodz. 2012;39(1):5–19.

Эгон Шиле и испанский грипп (незавершенное полотно «Семья», 1918 год)

Эгон Шиле. Семья, 1918, Галерея Бельведер, Вена.

В 1918 году австрийский художник Эгон Шиле работал над картиной – портретом своей семьи. Он успел завершить лишь часть полотна, на котором, помимо него, были еще три фигуры: сам Шиле сзади, его изможденное обнаженное тело сгорблено, его меланхоличный взгляд отрешен, он смотрит сквозь зрителя. Перед ним его жена Эдит, она смотрит в другую сторону. Около ее ног ребенок, с беспокойством и страхом глядящий за пределы картины, он прижимается к ноге матери. Все персонажи соединены друг с другом и разобщены одновременно. Снова и снова Шиле говорит об одиночестве, и этот рассказ, наверное, самый страшный, потому что он прерван смертью всех участников портрета.

1918 год принес художнику успех: в самом начале года Вена наконец признала гениальность восходящей арт-звезды, а это означало, что его работы начали продаваться. Весной 1918 года, после смерти своего кумира Климта, Шиле стал претендовать на роль ведущего художника Австрии. Это новое положение в обществе означало изменение и финансового статуса его семьи, что было особенно важно, так как Эдит была беременна.

Гармонию картины 1918 года «Семья» нарушают даже не контрастные отрешенные взгляды участников, избыточная бледность кожи и подмалевка черного фона. Гармония рушится незавершенностью при общем ощущении внутреннего спокойствия. Эта картина никогда не будет закончена: Эдит умерла от испанки 27 октября 1918 года, Эгон пережил ее на три дня, их ребенок умер нерожденным.

Незавершенная картина превратилась в памятник жертвам пандемии испанки. Это интересный факт. Несмотря на разрушительные последствия испанского гриппа для мирного населения (умерло до 100 миллионов людей), в мире практически не осталось объектов культуры, поддерживающих воспоминания о нем, хотя есть бесчисленные памятники погибшим в Первой и Второй мировых войнах.

Нет никакой доблести в том, чтобы умереть от инфекции. Испанский грипп, как и любая другая инфекция, остался только в семейных хрониках, но не коллективных. Возможно, поэтому его уроки до сих пор не учтены.

Короткая плодотворная карьера Шиле, который умер в возрасте 28 лет, была яркой. Наверное, это мой самый любимый художник. Когда Эдит была на смертном одре, он запечатлел ее последние часы – но это не траурный портрет. Ее лицо поражает спокойствием, но ее суженные глаза излучают усталость и боль. На следующий день ее не стало. Три дня спустя Эгон тоже умер. Сохранились документальные подтверждения того, что в этот момент он был равнодушен. В письме своей матери он холодно пишет, что Эдит, вероятно, не выживет. Однако его наброски противоречат словам. В этих набросках она такая же нежная и чувственная, без провокации, столь свойственной стилю Шиле. Искусствоведы говорят о достижении эмоциональной стабильности Шиле в жизни с Эдит.

Еще до роковой встречи с гриппом 28-летнего Шиле сложно было назвать везунчиком. Его ранние годы были омрачены сложными отношениями с матерью и потерей отца, провинциального начальника железнодорожного вокзала. Его отец умер из-за третичного сифилиса, когда Эгону было 14 лет. Сифилисом отец болел долго, первые три ребенка в семье были мертворожденными именно по этой причине, а четвертый ребенок умер в возрасте 10 лет от поздних осложнений врожденного сифилиса. Эгон был пятым – и первым мальчиком, который выжил. Однажды он написал своей матери: «Я – твой плод, который после разложения будет жить вечно, что оправдает твою радость от рождения меня». Его психологические особенности, склонность к грандиозности и эпатажу в ранних автопортретах заставили некоторых исследователей задуматься, не был ли он также инфицирован сифилисом.

Шиле жил в ускоренном темпе. Он начал рисовать в детстве и был зачислен в Венскую академию изобразительных искусств в возрасте 16 лет. Кумиром Эгона был Климт – говорят, до конца жизни он находился под его сильным влиянием.

Остался портретный набросок Климта на смертном одре. Климт также умер от испанки в феврале 1918 года. Хотя по меркам современной терминологии правильнее будет сказать, что парализованный после нарушения мозгового кровообращения человек умер «с» испанкой, а не «от».

Пандемия испанки унесла больше жизней за короткое время, чем любая другая болезнь в истории, но поскольку она была переплетена с «Великой войной», ее ужас с человеческой точки зрения, возможно, не был должным образом зафиксирован. Некоторые называют ее «забытой пандемией», но, видимо, пришло время вспоминать.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Potter P. Pale horse, pale rider done taken my lover away. Emerg Infect Dis. 2013 Apr;19(4):694–695. doi: 10.3201/eid1904.AC1904

2. Coronavirus: What we can learn from the Spanish flu (https://www.dw.com/…/coronavirus-what-we-can-lea…/a-53261596)

Франсиско Гойя, «Паломничество в церковь Сан-Исидро»

Франсиско Гойя, «Паломничество в церковь Сан-Исидро». Музей Прадо, Мадрид

Как известно, искусство представляет собой образное осмысление действительности, процесс или итог выражения мира в художественном произведении. Начиная с планирования и заканчивая воплощением, все это творческий акт. Естественно, на эти этапы могут повлиять не только внутренние переживания или страдания человека, но и то, как он видит или слышит в самом прямом смысле.

Расстройства зрения могут сильно влиять и даже менять стиль художника (Ivanisevic & Ivanisevic 2015). Известный труд о влиянии катаракты на искусство, опубликованный Либрейхом еще в 1873 году, гласит, что с возрастом хрусталик меняет цвет и становится оранжево-янтарным, что приводит к искажению восприятия цвета, в частности синего (Casanovas 1967). В картинах Клода Моне огромное количество оттенков красного, желтого и охры, т. е. эти цвета он лучше всего видел, тогда как оттенки синего глаз перекрашивал в зеленый. Как следствие, диапазон цветов стал почти монохроматическим, и синий исчез (Ravin 1985). Моне сам описал ухудшение своего зрения с 1914 по 1915 год: «Цвета перестали быть одинаково интенсивными для меня… Я почти все вижу в желто-красном цвете, и в целом мои картины стали темнее». В картинах Моне все же есть синий, но это было своего рода жульничество: он выбирал различные градации синего, читая этикетки на тубах краски (Ravin 1985, 1997).

Группа испанских окулистов, Хосе М. Перес-Труллен, Франсиско Х. Аскасо и Мария Х. Аурия, нашла доказательства того, что и Франсиско Гойя (1746–1828) также страдал возрастной катарактой. Катаракта (лат. cataracta от др. – греч. καταρράκτης – «водопад, брызги водопада, решетка») – патологическое состояние, связанное с помутнением хрусталика глаза вследствие денатурации белка, входящего в его состав, и вызывающее различные степени расстройства зрения вплоть до полной его утраты. Катарактой страдает почти каждый шестой человек старше 40 лет.

Существует множество предрасполагающих факторов: от неблагоприятного воздействия окружающей среды до приема некоторых лекарственных средств. Помутнение хрусталика не только приводит к снижению остроты зрения, но и уменьшает контрастную чувствительность, кроме того, с возрастом хрусталик мешает пациенту отличать холодные цвета (Cristal Obal & Ascaso 2014).

Эволюция стиля Гойи в его более поздних работах подтверждает, что у него была катаракта, причем ее признаки находят с 1815 года.

Выцветшие темные фоны, которые по мере прогрессии болезни становятся все более и более размытыми, «смазанные» силуэты – все эти знаки болезни предстают во всей красе в творчестве Гойи начиная с 1827 года. Портрет внука, Мариано Гойи (1827), многими считается «предвестником» импрессионизма: крупные мазки, «неряшливость» прорисовки. Тем не менее мазки Гойи настолько однотонны, что уши практически не отличаются от фона, и весь камзол написан одной краской.

Процесс старения линзы, отображенный в картинах Гойи с однотонным желтым вместо разнообразия оттенков, можно довольно ясно распознать на портретах Марии Мартинес де Пуга (1824), Хосе Дуасо-и-Латре (1824) и Хуана Батисты де Мугиро (1824). Особенно ярко он иллюстрируется изображением золотых пуговиц пальто на портрете Жака Гало (1826). И «апофеозом» катаракты является неоконченный портрет Хосе Пио де Молины (1828), где все дефекты зрения уже невозможно скрыть ни задним фоном, ни мазками.

Но это то, чем страдал Гойя в старости. А что же было до?

Известно, что какие-то «проблемы со зрением» мешали ему следовать академическим нормам, которые требуют точности и аккуратности в линиях, форме и цвете. И его бунт против норм академизма был отчасти обусловлен этим. Эта проблема объясняет и его Informe a la Academia (письмо в Академию), и его новую технику – скетчинг, – и даже его публичное выступление в Бордо, где он заявил: «Я вижу образы: только фигуры, которые „подсвечиваются“ изнутри или не подсвечиваются, фигуры на переднем плане как будто движутся на меня, а сзади – от меня. Мои глаза никогда не были в состоянии различить детали. Я не могу сосчитать пуговицы на пальто у проходящего мимо человека, и моя кисть не может видеть больше меня» (Matheron 1890). Уже в 1787 году в письме к своему другу, богатому арагонскому торговцу Мартину Сапатеру, Гойя пишет: «Как я могу радоваться, если не вижу тебя? Приезжай скорее и привези с собой хорошего настроения, да, и не забудь о моих новых очках, так как я перестал видеть в старых» (Canellas 1991). Художнику в тот момент было чуть за 40, и, конечно же, потребность в смене очков могла быть признаком ранней дальнозоркости (пресбиопии). У Гойи есть автопортрет в очках, который датируется интервалом между 1797 и 1802 годами. Существование с детства дальнозоркости у Гойи как раз подтверждает его фраза «Мои глаза никогда не были в состоянии различить детали». Однако, опять же, это не все.

Первые признаки серьезного заболевания появились в ноябре 1792 года, когда он пожаловался на головные боли, головокружение, шум в ушах, временную слепоту, кроме этого, его правая рука онемела и плохо двигалась. Способность видеть относительно быстро восстановилась, все реже стали мучить головокружения и нарушения координации движений, а правая рука еще долгое время оставалась недееспособной. В письме от 29 марта 1793 года С. Мартинес описывает Мартину Сапатеру состояние Гойи: «Шум в голове и его глухота не уменьшились, но его зрение стало лучше, и он не чувствует себя таким слабым и опустошенным, как ранее. Он уже способен подняться и спуститься по лестнице, и, наконец, он вновь начал заниматься тем, что любил делать до болезни» (Canellas 1991). Но слух безвозвратно исчез, и Гойя до конца жизни оставался глухим.

Этот зловещий кризис, произошедший с художником в возрасте 46 лет, наложил свой отпечаток на образы его произведений. В палитре стали преобладать нейтральные тона: коричневый, серый и черный, которые как будто освещались яркими цветовыми пятнами. Специалисты также указывали на то, что Гойя применил новую технику написания кистью: линии стали короткими и неряшливыми, нервными. В этот период Гойя создал первую серию графических эскизов, насчитывающих 80 металлических пластин, Caprichos («Причуды»), которые бессвязны и нелогичны, как сны или галлюцинации.