– Он считает, что в мире нет ничего, что нельзя купить за деньги. Поэтому и разбрасывается ими по всем политическим и деловым кругам Нагои, покупая себе власть.

Тэрасака говорит тихо, чтобы слышали только те, кто стоит рядом, включая Сидзуку, избегая внимания самого Гэнтаро. Уже одно это дает понять, какие на самом деле отношения между ними.

– Коллеги его называют настоящим скрягой. Говорят, он даже родился с монетой во рту.

– Что ты там сказал?! – гремит гневный возглас Гэнтаро, и Тэрасака втягивает голову в плечи.

К удивлению всех присутствующих, Гэнтаро оставляет помощницу позади и яростно катит свое инвалидное кресло, используя ободья на колесах, прямо к Тэрасаке. Тот застывает на месте, словно его приковали к полу.

– Как только услышал мерзкий голос, сразу понял, что это ты, Тэрасака!

– Го-господин председатель, я просто хотел сказать, что вы ни одной копейки зря не тратите…

– Ты сказал, что я родился с монетой во рту! Кем ты себя возомнил, мерзавец?

– Нет, я…

– Не мелочись, не говори о монете! Я родился, сжимая в зубах бумажную купюру! – говорит Гэнтаро, плюясь в его сторону и не замечая, что его слова ударяют по Тэрасаке.

Тот, отшатнувшись, оседает на землю, ошеломленный напором.

– Тебе бы соску в рот да помалкивать, но нет, ты говоришь так гордо, что у меня аж живот сводит от смеха! Думал, я не услышу? Раз уж говоришь за спиной, так хотя бы делай это с размахом, паразит!

– Паразит?..

– Именно! Твои последние проекты – все сплошь госзаказы, и любой профессионал сразу заметит, что ты тайком урезал бюджет. Думаешь, никто не знает, сколько «грязных» денег ты прокручиваешь втихаря? Сократив бюджет, становится проще нелегально управлять финансами, поскольку снижаются затраты на строительство. Но ты не просто урезаешь бюджет, ты еще и халтуришь! Помнишь, как спортивный зал, который ты построил четыре года назад, наполовину развалился из-за землетрясения силой всего в четыре балла? Вот и я не забыл!

– Это из-за того, что субподрядчик сэкономил на материалах.

– Дурак! Это потому, что ты сократил бюджет при получении контракта, и это в итоге вынудило субподрядчика пойти на такие меры! Ты только что сказал, что я жаден до денег. Но если быть безымянным, бедным и честным в это непростое время, то твои сотрудники и их семьи просто умрут с голоду. Настоящий бизнесмен зарабатывает жадно, но тратит разумно. А такие, как ты, – тоже жадные, но не умеющие правильно распоряжаться финансами, – просто живые мертвецы. А все, чем занимаются такие мертвецы, бесполезно. Ты даже звания строителя не заслуживаешь!.. Ну что, еще есть что сказать?

Не в силах возразить, Тэрасака лишь открывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Его покрасневшее лицо внезапно бледнеет. Сайга, стоящий рядом, тихо бормочет извинения. Придерживая Тэрасаку, он помогает ему подняться, и они спешно удаляются подальше от Гэнтаро.

Как только они скрываются из поля зрения, к Гэнтаро подходит помощница. Судя по ее виду, такое происходило и раньше – на ее лице отчетливо читаются одновременно обреченность и чувство вины.

– Хм, думал, он продержится чуть дольше. Похоже, в последнее время он совсем растерял хватку, – недовольно бормочет Гэнтаро, глядя туда, куда ушел Тэрасака.

Затем он поворачивается к Сидзуке.

– Судья, простите, что вам пришлось стать свидетелем этой неприятной сцены.

– Да, это было малоприятно. Он был неправ, позволил себе говорить такое за вашей спиной под влиянием алкоголя. Но вы, выплескивая оскорбления в адрес почти беззащитного человека у всех на глазах, выглядели еще более жалко.

– О, судья, неужели вы обиделись на мои слова? – удивленно спрашивает Гэнтаро, добавляя масла в огонь негодования Сидзуки.

– Дело не в обиде. Просто вам как пожилому человеку следовало бы вести себя более сдержанно.

– Сдержанно, говорите? То есть нужно молча делать вид, что я не слышу, как говорят гадости прямо у меня за спиной?

– Как бы то ни было, вы не должны опускаться до оскорблений и тем более радостно выносить на свет прошлые грехи человека. Это низко.

– Низко, да? – Гэнтаро раздраженно чешет голову, словно его загнали в тупик. – Но судья…

– Больше не судья, я уже вышла на пенсию.

– Госпожа Коэндзи, прежде всего, я никогда не претендовал на звание сдержанного человека и не думаю, что пожилые люди должны такими быть. Конечно, сказанное вами с трибуны имеет смысл. Если молодежь продолжит колебаться, откладывая брак, количество пожилых людей будет расти, и большинство из них станут бедняками, что неминуемо приведет к росту преступности. Но разговоры о том, что нужно укреплять систему социальной защиты и улучшать условия содержания в тюрьмах, – это всего лишь формальность.

– Что вы имеете в виду?

– Не только окружение толкает людей на преступления. Если бы это было так, все бедняки были бы потенциальными преступниками. По вашей логике, если положить фрукты в прочный ящик, то они не испортятся, но ведь это не так. Полиция ловит лишь немногих, кто действительно занимается преступной деятельностью, и вы наверняка это понимаете. А совершение или несовершение преступления зависит от характера человека и его внутренней силы, а не от того, хороший он или плохой.

Сидзука верит в изначально добрую природу человека. Без этой веры она не смогла бы оставаться объективной и справедливой, поэтому со словами Гэнтаро она категорически не согласна.

– Госпожа Коэндзи, если вы действительно беспокоитесь о будущем, то лучше контролировать тех, у кого слабый характер. Тэрасака – яркий пример. Годами он проворачивает сомнительные дела, но до сих пор не сидит за решеткой благодаря полиции префектуры Айти, состоящей из одних бездельников. Таких, как он, нужно постоянно держать под контролем.

– Вы говорите так, словно возложили на себя роль надзирателя.

– Надзирателя? Не говорите чепухи. У меня нет столько времени, чтобы постоянно следить за ним. Я лишь делаю ему замечания, когда мы пересекаемся. Правда, Митико?

Митико – помощница, к которой он обращается, – плотно сжав губы, даже не пытается кивнуть в знак согласия.

– Так вот оно что! Вы нападаете на него просто для того, чтобы выпустить пар, не так ли?

– Ну, возможно, в этом есть доля правды. Я этого не отрицаю, – спокойно признается Гэнтаро, гордо подняв подбородок.

Сидзука не может понять, чем он так гордится. Пусть его слова и кажутся искренними, поведение Гэнтаро по отношению к Тэрасаке выглядит лишь как демонстрация власти и высокого положения генерального директора.

– Как бы подозрительно он ни выглядел, если полиция его не арестовала и не предъявила ему обвинение, то все, что вы сказали, остается лишь слухами. А использовать их как основание для публичного осуждения – это прямая клевета. Ваш выпад в мою сторону тоже можно рассматривать в таком свете.

Гэнтаро, кажется, находит это замечание забавным, его лицо сияет от удовольствия. Возможно, он осознает, что в глазах оппонента это будет воспринято как провокация.

– Клевета – слишком громкое слово. Я всего лишь высказал свое мнение. И если он сам этого не слышал, то сказанное было всего лишь сплетнями, верно?

– Обсуждать кого-то при всех – это уже оскорбление.

– Хм, похоже, годы в судейском кресле не прошли для вас даром. Даже после выхода на пенсию вы остаетесь судьей.

Слова, произнесенные с явным намеком, кажутся Сидзуке колкими.

– Неужели вы хотите сказать, что я наивна?

– Нет, что вы! Вот если бы вам было лет сорок или пятьдесят… Сейчас я точно не могу назвать вас наивной. Однако мне кажется, что вы смотрите на людей немного свысока. Наверное, это привычка, приобретенная в результате многолетней работы на трибуне?

Слова теперь не просто колкие – они острыми шипами вонзаются в сердце Сидзуки.

– С высоты легко видеть лица людей, но не всегда заметно, что у них под ногами, стоят они на гнилой доске или на мраморе. За прямой осанкой может скрываться внутренняя борьба, а за опущенной головой – попытка оценить свое положение. Только рассмотрев человека от макушки до пят, можно по-настоящему его понять. Не поэтому ли вы ушли в отставку за год до пенсии? Я просмотрел раздаточные материалы, в них написана ваша биография…

Несмотря на свой возраст, Сидзуке хочется ударить этого дерзкого наглеца, но здравый смысл не позволяет женщине, перешагнувшей восьмой десяток, прибегнуть к насилию.

– Я не собираюсь обсуждать с вами свои дела, но так глубоко соваться в чужую жизнь просто неприлично.

– Ах, прошу прощения! Видите ли, сдержанность мне несвойственна. Но вы не показались мне человеком, которого легко обидеть… Что ж, всего хорошего!

По его указанию Митико берется за ручки инвалидного кресла и разворачивается, чтобы уйти тем же путем, каким они пришли. По дороге она оборачивается и низко кланяется в знак извинения. Представив, сколько раз ей приходилось извиняться за подобные ситуации, Сидзуке становится ее жаль.

– Эм… как бы выразиться… спасибо вам за нелегкую работу, – подойдя к ней, виновато произносит Катабути, не успевший вставить и слово из-за напора Гэнтаро.

– Он похож на ураган.

Видимо сочтя это сравнение удачным, тот энергично кивает.

– Одни осуждают его за корыстолюбие, другие восхищаются его выдающейся личностью, сумевшей соединить в себе хорошее и плохое. Он вызывает противоречивые чувства. Но…

«Но пока он оказывает значительную поддержку университету, я не могу относиться к нему пренебрежительно», – вероятно, такова была мысль, которую Катабути не высказал до конца.

Возраст необязательно означает зрелость. Физически тело слабеет, но это не значит, что угасает и дух. Есть те, кто с годами становится злее, те, кто становится узколобым, и те, кто почитает деньги больше предков. Кодзуки Гэнтаро производит впечатление такого человека. Он из тех, кто не сумел достойно состариться.

– Его фигура и правда вызывает противоречивые мнения. Возможно, такова судьба всех выдающихся личностей, – иронично говорит Сидзука, неуверенная, понимает ли Катабути смысл ее слов.

– Вы ведь из Токио, госпожа Коэндзи, или как минимум работали там перед тем, как уйти в отставку. Неужели там нет таких людей, как он?

– Думаю, дело не в регионе, а в человеческой природе.

Внезапно раздается оглушительный грохот, и оконное стекло разбивается вдребезги.

Глава 2

– Что такое?

– Что-то взорвалось?

Сидзука не может пошевелиться, но, к счастью, осколки стекла, рассыпавшись по полу, упали далеко от нее. Среди стекла виднеются обломки бетона, так что, скорее всего, окно разбилось не от взрывной волны, а от прямого удара.

За разбитым окном находится внутренний двор, в котором установлена скульптура. Сидзука гадает: неужели ее взорвали?

И мало кто способен так же сохранять спокойствие, как Сидзука, – люди в зале все как один паникуют.

– Вызовите полицию!

– Нет, сперва скорую помощь!

– На выход!

– Пожилых вперед!

Хотя прогремел только один взрыв, мужчины и женщины, пожилые и молодые – все ринулись к выходу. Из-за того что выходов всего два, не получилось избежать толкотни и давки.

Наскоро поставленные столы опрокидываются, закуски рассыпаются по полу, бьется стекло, и проливается алкоголь.

– Уважаемые гости! Пожалуйста, успокойтесь! Сохраняйте спокойствие! – громко призывает работник университета, но слова его тонут в страхе и панике, не долетая до ушей собравшихся.

Кто-то в спешке спотыкается и даже падает, сбивая собой других.

Сидзука переживает. Если так продолжится, могут появиться жертвы, не связанные с взрывом. Но что она может сделать? Все, что остается, – держаться подальше от толпы и заботиться о собственной безопасности.