– А имя‑то мужское? – Старушка, посмотрев на нее поверх очков, покачала головой. – Чем аргументируешь выбор, иллюминация?

– Нравится мне! – признала Лука. – Лучше, чем Луша или Луня, звучит. Загадочно и… сильно!

– Сильно – это сильно! – фыркнула Анфиса Павловна. Разлила янтарный чай, взялась за молочник. – Будешь с молоком?

Лука наморщила нос, но спохватившись покачала головой:

– Нет, спасибо!

– Ты мне руки‑то свои покажи, – вдруг сказала старуха.

Лука молча вытащила руки из‑под стола. Ну все. Углядит бабка черный маникюр – пиши пропало!

– Черный – вовсе не цвет смерти, – улыбнулась та и налила себе молока в чашку, – это цвет земли. Прах в землю хоронят – вот и стали люди черный считать цветом печали. А ведь оттуда жизнь на земле идет – от земли, воды, огня и ветра.

На миг почудилось Луке, будто поднялись вокруг старушки сиреневые стены, внутри которых выглядела пожилая женщина совсем по‑другому – высокой черноволосой красавицей. И вдруг она вспомнила, как держала ее за руку Муня на крыше бара, показывая то, что видят ее глаза. Вспомнила и этот дом, и увиденных воочию жильцов, и сияние, источаемое этой самой Анфисой Павловной!

Когда она пришла в себя, хозяйка, сидя напротив, пила чай мелкими глотками и внимательно смотрела на Луку.

– В следующий раз постарайся воспоминание перевести в действительность, – строго сказала она, – иначе так и будешь обрывки видеть, а не картину целиком. Вижу, ты неученая совсем? Родители с тобой не занимались?

– Нет у меня родителей! – Лука расплескала чай из только что поднятой чашки и поставила ее на место. – И учить меня некому!

– Редкий случай, – спокойно заметила Анфиса Павловна. – Обычно наши все потомственные, да ты, наверное, и сама заметила.

Лука кивнула.

– Пойдем, комнату покажу, – поднялась хозяйка. – Бука ты, но мне нравишься. Да и потенциал хороший, Макс‑то мой в астрологию подался, гороскопы, вишь, составляет, озорник, вместо того чтобы серьезными вещами заниматься. А мне уходить, знание не передав, нехорошо… Ну да чего это я вперед паровоза… Погляжу сначала, как ты полы моешь! И моешь ли вообще!

Комната была просторной, с большим окном, выходящим во двор. Под окном стоял диван, у стены – ореховый трехстворчатый шкаф, явно старинный, рядом – письменный стол из современных и, совсем уж ни к чему, черное офисное кресло. На полках вдоль торцевой стены теснились книги с разноцветными корешками.

– Ну как? – поинтересовалась Анфиса Павловна. – Подходит девушке с мужским именем?

Лука ступила в комнату осторожно, как кот на чужую территорию. Ощущение, шедшее от стен, ей понравилось – здесь было спокойно и светло, и дело вовсе не в тихих соседях и достатке освещения!

– Подходит! – Она выглянула в окно. – Только, Анфиса Павловна, вы мне говорите, пожалуйста, что нужно для вас сделать, потому что я не знаю что!

– Конечно, буду говорить, – заулыбалась старушка. – Когда переедешь‑то?

– Да прямо сейчас и перееду! – Лука вышла в коридор и вернулась со своим рюкзаком. Бросила его на кожаный «стул босса». – Вот, переехала!

Брови Анфисы Павловны впервые поползли вверх. Однако она ничего не сказала, лишь махнула рукой, зовя за собой.

– Ванная… Вот эту полочку можешь занимать, а сюда полотенца вешать. Туалет… ну здесь как при коммунизме, все общее. Моя комната.

Комната хозяйки не уступала размерами предыдущей. У стены располагалась кровать на металлических столбиках с шишечками в навершиях. На ней – белое кружевное покрывало и три уложенные друг на друга подушки, накрытые дивной красоты накидушкой, вышитой по всей поверхности гладью. Такими же салфетками, на которых цвел волшебный сад, были укрыты два массивных комода, стоящие рядом. В простенке между узкими шкафами висело зеркало в старинной деревянной раме, под ним, на тумбочке, стояли иконы и лежали церковные свечки. Пахло чистотой и немного – нагретой солнцем пылью.

– Ключи, – Анфиса Павловна положила в ладонь Луке связку, – деньги на продукты, список, что нужно купить. Я консервативна, продукты одни и те же пользую. Так что список не выбрасывай, покуда наизусть не выучишь.

Лука молча смотрела на нее и думала, как хорошо, что бабулька оказалась такой простой и сложной одновременно. Но сложность ее лежала где‑то за гранью, там, куда Лука заглянула пока одним только глазком, а вот простота была здесь – в этих ключах и списке, в чистенькой комнатке, пахнущей благородной старостью, в неожиданных ремарках.

– Чего глазеешь, иллюминация? – засмеялась Анфиса Павловна.

– Пакет дайте… для магазина! – смутилась Лука и пошла доставать из рюкзака тапочки, подаренные ей Муней.

Непорядок в доме в обуви ходить!

* * *

Несмотря на ершистый характер Луки и спокойно‑язвительный Анфисы Павловны, соседки зажили душа в душу. Пожилая дама действительно оказалась неприхотливой – она любила свежие продукты, в основном кисломолочные, чистые полы и… дорогой алкоголь.

Когда Лука с первой получки купила банку красной икры, сервелат в нарезку и бутылку вина, Анфиса Павловна с доброй улыбкой отобрала у нее бутылку и поставила под мойку, к мусорному ведру. После чего достала из буфета нехилую круглую бутыль, украшенную виноградной лозой.

– Человек есть то, что он ест и чем периодически напивается! – сообщила она, открывая золоченую пробку, которой можно было легко убить в висок, и разливая по хрустальным пузатым бокалам жидкость ярко‑янтарного цвета. – Не лей в себя всякий контрафакт, иллюминация, пользуй только старые добрые напитки!

– Ух! – выдохнула Лука, отпив из своего бокала. – Ничего не поняла, кроме того, что это было круто!

Анфиса Павловна любовно намазывала бутерброд с маслом икрой. Для этого был извлечен на свет странный ножичек с тупым закругленным концом и рукоятью, похожей на раковину.

– Лимончик вот, заешь! – посоветовала она. – Считается, что клубника оттеняет вкус шампанского, соленый огурец – водки, а лимон – коньяка.

– Да? – искренне удивилась Лука.

В ее семье пили без изысков – пиво по выходным, водку по праздникам, заедая чем придется, в основном докторской колбасой.

– Учить тебя и учить жизни, иллюминация, – вздохнула Анфиса Павловна.

Янтарный напиток, несмотря на легкость пития, знатно шумел в голове.

– Почему вы меня так называете, Анфиса Пална? – набравшись наглости, уточнила Лука. – Ладно бы я вся стразами была усыпана, от макушки до кроссов!

Старушка хмыкнула.

– Видишь ли, девонька, я уже стара, глаза меня подводят, несмотря на бинокуляры мои, потому частенько пользуюсь тем, что мы называем периферическим зрением. Но это не то зрение, про которое написано в учебниках для медицинских учебных заведений!

– Мы? – уточнила Лука.

– Хранители, – кивнула та. – Тебе случалось когда‑нибудь смотреть на периферический мир?

Лука вспомнила, как Муня показывала ей пространство, ноздреватое, как свежий хлеб, в котором ясно видна каждая дырочка, трещинка, вмятинка.

– Да, наверное, – засомневалась она.

– Тогда ты знаешь, как много там света и… вообще всего. Молодым ведьмам и колдунам сложно привыкнуть к такому изобилию, да и организм адаптируется не сразу, вот почему они не могут долго смотреть. А я, старая и подслеповатая, могу, чем и пользуюсь. У тебя сильный Дар, Лука. Правда, он дремлет. Но однажды пробудится. Я его вижу как, – она хихикнула, – новогоднюю елку, обмотанную сразу несколькими разноцветными гирляндами.

– А как пробуждается Дар? – заинтересовалась Лука, уминая колбасу.

Анфиса Павловна снова наполнила бокалы. Впрочем, «наполнила» – неправильное слово. Она разливала по чуть‑чуть, на самое донышко, затем грела бокал в ладонях, покачивая в нем напиток, подносила к носу и нюхала, как лучшие духи. И только после этого дегустировала. Поневоле Лука попыталась повторить этот цирковой номер. Странный аромат щекотал обоняние, и это было… волнительно.

– У всех по‑разному, – задумчиво ответила старушка, поставив бокал, – кто‑то переболевает, как гриппом, с высокой температурой и насморком, кто‑то вещи оживляет, кто‑то видит в лужах другие миры…

– А у меня было в детстве… – вдруг решилась Лука.

Никогда и никому не рассказывала, а тут решилась. То ли из‑за вкуса, цвета и запаха колдовского напитка из бутыли с виноградной лозой и двумя буквами Х и О, то ли из‑за личности квартирной хозяйки.

– Ну‑ка, ну‑ка, – заинтересовалась та, – расскажешь?

– А вы смеяться не будете? – уточнила Лука.

Старушка, полуобернувшись, посмотрела на форточку. Та вдруг стукнула, открывшись. В кухоньку влетел свежий ветер – сильный и влажный, дунул Луке в лицо, будто старый друг, любящий подшутить, а затем… поднял со стола бокал с остатками коньяка и сунул ей в пальцы. Лука махом выпила остатки и со стуком вернула бокал на стол.

– Понятно, смеяться не будете! – сказала она. – Вы как про лужи сказали…

И она поведала домохозяйке и о луже, и о головастиках, и об огне в печке. Не призналась лишь в последнем эпизоде, в результате которого брат попал в больницу, а мотороллер – на свалку. Застыдилась…

Анфиса Павловна слушала внимательно. Когда Лука закончила говорить, разлила по последней и убрала бутыль обратно в буфет. Потянулась к колбасе, но передумала, намазала еще один бутербродик икоркой и сказала как ни в чем не бывало:

– Когда во мне пробуждалась стихия огня, я спалила сарай… Ночевала там с одним парнишкой, от его ласк совсем голову потеряла… едва успели выбежать! Ох и досталось мне потом от мамки!

– За что? – удивилась Лука.

– За то, что себя не контролировала. Стихия – она и есть стихия. Дикая, необузданная. Мы, стихийники, можем управлять ею, подчинив себе. Это как дикого зверя укротить: коли он признает в тебе хозяина – будет слушаться, коли нет – погрызет и тебя, и твоих близких!

Девушка отвела глаза. Старуха была права. Не разозлись Лука тогда на Артема, кулак ветра не сбил бы его мотороллер!

– А как это – подчинять?

– Для начала надо учиться контролировать свои мысли. Думаешь, это просто такие тараканы безобидные в голове? Нет, иллюминация, к сожалению, это не так. Если бы стихийники себя не контролировали – мы жили бы в мире бесконечных ураганов, наводнений и смерчей. Можно сказать, что мы – одни из самых опасных Хранителей, ведь разрушения, которые могут случиться из‑за нас, носят глобальный характер!

Лука вдруг вспомнила, как бушевала гроза в ту ночь, когда она металась по комнате, мучимая виной. Неужели это из‑за нее так ярились молнии и лил дождь?

– А я – стихийница? – с замиранием сердца спросила она.

– Похоже на то! – задумчиво протянула Анфиса Павловна. – Но пока ты воздух не почувствуешь, ничего нельзя сказать наверняка. Ты ведь не чувствовала еще?

– Нет, – спустя еле заметную паузу ответила девушка.

* * *

Несмотря на репутацию модного клуба, публика в «Черную кошку» приходила такая разная, что Лука иногда диву давалась. Конечно, всех посетителей объединяла принадлежность к «периферическому миру», как называла полную чудес и магии реальность Анфиса Павловна, однако внешне они могли сильно различаться. В этот вечер в зале было многолюдно, но девушка, вышедшая в свою смену, сразу обратила внимание на столик в углу, за которым примостились трое здоровых мужиков. Таких здоровых, что она решила – это профессиональные культуристы, тем более что накачанных бицепсов и мощных грудных мышц в разрезах футболок в обтяжку те вовсе не скрывали.

Пока Лука принимала заказ у бородатого блондинистого громилы с веселыми глазами, остальные переговаривались, обращая на официантку внимания не больше, чем на пепельницу.