Николай Леонов: Памятка убийцы

© Макеев А. В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Памятка убийцы

Введение

Даже после смерти она была невероятно красивой. Тонкой, изящной. Словно статуэтка из фарфора. Одна из тех, что стояли у нее в серванте. От этого его душила ярость. Злость. В смерти нет ничего красивого. Она отвратительна, она разрушает все вокруг. И люди, потерявшие кого-то близкого, тоже отравлены ее ядовитым касанием, и они несут эту заразу дальше. Хотелось разбить, сломать ее. Но останавливал план.

И то, что в глубине души он боялся, что убитая, если он коснется ее, рассыпется в пепел или разобьется на тонкие осколки. А это разрушит все.

Глава первая

Генералу Петру Николаевичу Орлову угрожали часто. Можно сказать, что он уже привык. Но вот уже который день в верхах Орлову очень старались дать понять, что кресло под ним угрожающе шатается. Все нападки генерал привычно отбил, по поводу своего кресла он давно не волновался, а вот что за карусель началась по поводу работы его управления, Петру Николаевичу было интересно. Такие шатания он очень не любил. И понимал, что если кто-то копает под него, то придется отбиваться.

И лучшего помощника, чем Гуров, в этом деле у него не будет. Бывали в практике полковника дела, в которых Петр Николаевич просил Льва работать быстро, тихо и так, чтобы никто, даже Крячко, не знал, что на самом деле происходит. А бывало и наоборот – когда кресло генерала, можно сказать, защищали оба напарника.

В этом году весна в Москву пришла рано. Светило яркое солнце, и хрустальный блеск сосулек стекал на асфальт звонкими каплями. Еще вчера был прохладный февраль, а сегодня в кабинете оперативников Главка Льва Гурова и Станислава Крячко даже с распахнутыми окнами и открытой дверью от жары было нечем дышать. Не хотелось включать компьютеры, казалось, что и от них будет слишком много жара. И дело было не в погоде за окном, а в том, что отопление работало так, словно вокруг была не весенняя Москва, а зимний Мурманск. Уже все сотрудники управления ходили по коридорам в футболках и в шутку говорили, что все происходящее – это диверсия, чтобы нейтрализовать работу Главка.

– Я к этому не готов, – практически простонал Крячко. Он только приехал. Гуров же был на работе с восьми утра, нужно было провести допрос по делу, которое длилось уже почти четыре года, и с каждым годом дата слушания дела в суде переносилась. Для всех в Главке было большим секретом, каким образом Лев Иванович умудрялся спокойно переносить любые погодные перемены. Он мог с удовольствием пить крепкий горячий чай или кофе в самую жару, а даже в самые крепкие морозы казалось, что перчатки полковник надевает исключительно чтобы не шокировать общественность.

– У тебя что, лава течет вместе крови? – спросил Крячко, заметив чашку с горячим кофе у друга на столе.

– Нет, но сегодня обещали вручную слить горячую воду. Батареи остынут, оживешь, – улыбнулся Гуров уголком губ. Телефон зазвонил, как обычно, «вдруг». Словно подкарауливал момент, когда Лев наконец-то закончит заполнять очередной формуляр, отложит ручку и потянется к кофе, чтобы сделать глоток и порадоваться, что у него есть целых пять минут на себя.

Гуров молчал в трубку минут пять, потом сказал, что скоро будет. Он еще уточнял адрес, когда, в свою очередь, зазвонил телефон у Крячко, и Орлов быстро попросил его поехать на убийство вместе с напарником.

И Гуров, и Крячко занимались не связанными друг с другом преступлениями. Льву Ивановичу досталась очень запутанная история с кражей картины из частной коллекции. С каждым днем расследование обрастало таким количеством деталей, что у полковника уже все перемешалось, а порой, как ему казалось, в глазах темнело от избытка информации. Крячко досталось стандартное мошенничество в масштабах бюджета небольшого государства, всего с одним убийством в деле. Собственно, из-за этого убийства Стасу и приходилось заниматься сбором информации. Он даже чувствовал себя неловко, видя, как друг постоянно мотается на допросы очередного «эксперта», который был уверен, что он точно разгадал тайну картины и всех несчастий вокруг нее.

– Тебя тоже посылают на труп на Волхонке? – спросил Крячко, положив трубку.

Гуров кивнул.

– Старые дома, близость к Кремлю… Такое начало обычно не предвещает ничего хорошего, но хотя бы отдохну от всего этого. – Он показал рукой на гору бумаг на столе.

– Тяжелое у тебя дело, если ты хочешь отдохнуть на убийстве, – фыркнул Крячко.

Напарники решили поехать на машине Гурова, благо добираться предстояло не столь далеко, особенно если знаешь, какими переулками можно обогнуть традиционные пробки.

Направлялись сыщики к островку старой, кинематографичной Москвы. Дома, всего три, сохранились на Волхонке, в низине рядом с Кремлем. Если пройти через арку сквозь дом, то окажешься на одной из самых коротких улиц Москвы – Ленивке, упирающейся в набережную Москвы-реки. Трех- и четырехэтажные дома были построены в девятнадцатом веке, и когда-то в них размещались доходные дома. Теперь же – квартиры, считающиеся элитными, несмотря на старый жилой фонд.

Во двор одного из таких домов Гуров с Крячко и въехали. Крячко мельком огляделся: тихий дворик, у подъездов теснятся дорогие и очень дорогие автомобили. У нужного им – первого – стояла криминалистка Дарья.

– Я вас поджидаю! – радостно воскликнула она при виде сыщиков. – Следственная группа работает. Я свое дело уже сделала и решила подышать свежим воздухом. Лев Иванович, Станислав Васильевич, вы себе не представляете, как там красиво! – Дарья отличалась удивительной для человека ее профессии эмоциональностью, искренней и яркой. – Там так удивительно! Сейчас увидите! Если можно так сказать, то это очень красивое убийство. – В этом была вся эксперт Главка, она могла найти красоту в убийстве, восхититься местом преступления и потом сидеть до утра, чтобы отыскивать следы там, где никто их не нашел.

– Ну что ж, веди, показывай свою красоту, – усмехнулся Гуров.

И они вошли в подъезд. Квартира жертвы располагалась на первом этаже, рядом с аркой. Старомодные высокие ступени, чугунные витые перила и узорная плитка подъезда странно контрастировали с современной металлической дверью. Гуров и Крячко, сопровождаемые Дарьей, вошли в тесную прихожую. Дарья кивнула на дверь в конце коридора:

– Она там, – и пояснила на случай, если полковники не успели ознакомиться с информацией: – Афанасьева Наталья Александровна, восемьдесят девять лет. Бывшая прима-балерина Большого театра. Очень активная дама, особенно в таком возрасте. Она даже преподавала в училище.

– Спасибо, Даша, – кивнул Гуров и шагнул в ярко освещенную солнечным светом комнату. Небольшую, какую-то пыльную, словно старинная шкатулка.

Бывшая прима Большого театра сидела в кресле у окна и смотрела на улицу. Первое, о чем подумал Гуров почему-то, – это отсутствие решеток на окнах. В голову ему пришла мысль, что ставить решетки на такие окна в подобной квартире было бы невероятной пошлостью. И здесь их не было. Зато были какие-то пуфики, тонконогие столики-подставки, фарфоровые фигурки, хрусталь за стеклами старомодной «горки». Словно все застыло в прошлом. Впрочем, впечатления замшелости обстановка не производила – скорее ощущение творческой натуры, этакой изысканности. Полковнику даже показалось, что он попал в какой-то кинофильм, настолько кинематографичным выглядело место преступления.

– Режиссер, блин! – Голос Крячко вырвал Гурова из странного оцепенения.

– Серьезно подготовился, – хмыкнул Лев Иванович, встряхнувшись. – И вряд ли ограничится одной постановкой.

– Полагаешь? – вздохнул Стас и задумчиво кивнул. И впрямь, обычно, если убийца обставляет место преступления с такой тщательностью и даже артистизмом, значит, его акция направлена на достижение каких-то ведомых лишь ему целей. И она не останется единственной.

– Как цветы между страницами книги, – неожиданно сказала Дарья, которая сегодня вела себя так тихо, что казалось, будто она и не дышит вовсе.

Точно. Квартира, мертвая балерина у окна, солнечный свет на стертом от времени паркете, шелк, картины на стенах в белых паспарту, а не тяжелых золотых рамах. Изысканный аромат мимозы. И рыдающая девчонка-квартирантка, нашедшая труп. Почему-то всем старая балерина напоминала засушенную между страницами книги чайную розу.

– Как ее убили? – спросил Крячко, надевая перчатки и осматриваясь.

– Пока предположительно – отравили. А потом накрасили, уже посмертно, посадили в кресло и придали ей позу задумчивого созерцания, – быстро, словно на уроке, ответила Даша.

– Почему посмертно? – заинтересовался Стас. – Может быть, она сама… прихорашивалась?

– Нет, – убежденно заявила Дарья. – Очень плотный тон… тональный крем, – пояснила она в ответ на недоумевающий взгляд сыщика, – и дешевый, насколько я могу сказать. Это пока предварительно, точнее напишу в отчете. Лег неровно. Толстый слой пудры. Ну и вообще… Судя по тому, что мы обнаружили на ее трюмо в спальне, женщина предпочитала дорогую и более легкую косметику.

– Ясно, – задумчиво покивал Стас, осматриваясь.

Льву все это что-то напоминало. Что-то из его далекого прошлого. Но он решил обдумать смутные ассоциации позднее – пока же следовало заняться делом, раз уж Орлов направил их со Стасом сюда. Кстати, почему? Единичными убийствами обычно занимаются не оперативники из Главка.

– Почему мы? – эхом откликнулся на мысли Гурова Крячко.

– Это я позвонила Петру Николаевичу, у вас было занято, – сказала Дарья Гурову и протянула ему письмо. Бумажка была в пакете для сбора улик. Гуров машинально натянул тонкие перчатки, чтобы не оставлять своих «пальчиков» даже на пластике пакета, и взял его. Сквозь прозрачную пленку просматривался конверт, на котором было напечатано «Льву Гурову». Просто имя, без звания, без регалий. Но почему-то ни у кого не возникло сомнений в том, что письмо было адресовано именно полковнику.

– Открою?

– Конечно, – кивнула Дарья. – Отпечатков ни на конверте, ни на листке нет. Но вы правы, все равно лучше в перчатках. Я в лаборатории гляну – вдруг потожировые следы обнаружатся или еще что интересное.

Гуров кивнул, достал конверт и вынул из него самый обычный лист бумаги для принтеров, сложенный, как когда-то складывали письма в конверты: втрое, а сбоку еще один сгиб.

«Ты помнишь, когда ты последний раз ходил на балет?»

– Бред какой-то, – сказал Крячко, когда Лев показал ему записку. Полковник пожал плечами. – Кто тебе такие любовные послания может слать?

– Пока нет ни одной мысли, – серьезно ответил Гуров. – Я никогда не был в этой квартире. И не был знаком с примой-балериной Афанасьевой. Лично, во всяком случае.

– Да ты вроде бы и балетом не увлекаешься? – вяло поддел его Крячко. И предложил уже серьезно: – Проверим документы?

– Проверим все, – отозвался Лев, еще раз рассматривая лицо убитой. Насколько он знал – благодаря супруге-актрисе, – на лицо балерины нанесли сценический макияж. Плотный светлый тон, яркие пятна румян на скулах, тяжелые черные стрелки на веках и темно-алые губы. На сцене такой грим очень важен, он позволяет различать черты лица актеров даже с дальних рядов зрительного зала. Изящная поза…

– Переодевать ее убийца не стал? – задумчиво пробормотал себе под нос Гуров, обратив внимание на то, что корсаж и пышная юбка-пачка из черной сетки аккуратно пристроены поверх домашних футболки и бриджей. Пуанты же натянуты на кончики пальцев и привязаны к щиколоткам лентами.

– Не стал, – согласно кивнула Дарья. – Либо не хотел возиться, либо размеры не подошли – точнее скажу после детального осмотра и измерений. Вот по пуантам и так видно – маловаты. Сами понимаете, с возрастом размер ноги нередко увеличивается, растаптывается, так сказать.