В любой другой ситуации он без проблем подобрал бы еду с пола. Голод не тетка: жрать захочешь, что угодно съешь. Но сейчас он не мог на это пойти, поскольку совсем недавно читал нотации Кастету и не хотел, пусть даже вынужденно, вставать с ним на одну ступень. Напарник признает за ним лидерство и будет признавать, пока сам Худя ведет себя соответствующе. Стоит дать слабину, и они легко поменяются местами. При всей своей туповатой внешности Кастет далеко не дурак, хотя сам этого не понимает.

«Вот и не стоит давать ему лишние козыри, – решил Худя, отправляя в рот порцию тушенки. – Раз он считает, что я в нашей компании главный, пусть так и думает. А мне надо поддерживать в нем это убеждение и при каждом удобном случае намекать, что без меня он ни на что не годен».

Настроение улучшилось. Худя выудил из банки очередной кусочек консервированного мяса, стащил зубами с ножа и, методично двигая челюстями, замычал знакомый с детства мотив. Слова песенки из мультика про умного зайца, по сути, стали его девизом. Вот и сейчас он мысленно напевал: «Сильным быть неплохо, что и говорить, но должны еще и шарики варить. Шарики, шарики, шарики варить. Шарики, шарики, шарики варить».

С малых лет отождествляя себя с ушастым персонажем, Худе нравилось думать, что он такой же хитрый, башковитый и легко справится даже с самым сильным человеком не с помощью грубой физической силы, а посредством ума. Поэтому он с раннего возраста развивал мозг, а не тело. В школе физкультура была его самым нелюбимым предметом, тогда как математикой и другими точными науками он мог заниматься часами без перерыва.

Быть может, он стал бы знаменитым ученым, но скверный характер и тяга к насилию сделали его тем, кем он был сейчас: хладнокровным бандитом и убийцей. Недаром ведь говорят: пути господни неисповедимы.

Как бы там ни было, Худя оказался прав в главном своем предположении: развитый мозг давал преимущества. В их с Кастетом тандеме это было особенно заметно. Задания они всегда выполняли вдвоем. Причем основную работу делал Кастет, а вот сливки, в виде благодарностей и особого расположения босса, зачастую снимал Худя. В этом было его особое умение, и он пользовался им без зазрения совести.

– Ибо сила без мозгов – это путь в никуда, – неожиданно сказал он вслух.

Кастет перестал жевать и удивленно посмотрел на приятеля.

– Чего?

– Я говорю, пропадешь ты без меня. Ты ж как этот… – Худя пощелкал пальцами, вспоминая слово, – неандерталец, вот. – Он доел тушенку и отодвинул пустую банку в сторону. – Знаешь, где они теперь?

– Где?

– Вымерли, как мамонты, потому что выживает умнейший. Радуйся, тебе повезло, что я рядом. Не дам загнуться по глупости. – Худя потянулся и зевнул. – Ладно, я спать. Следи за огнем, не дай костру прогореть. Часов через пять разбуди, я подежурю, а ты отдохнешь.

Худя приставил автомат к стенке, улегся на пол рядом с костром и поворочался с боку на бок, ища удобное положение. Его дыхание становилось более размеренным. Он постепенно проваливался в сон, даже не подозревая о грозящей опасности.

Не так далеко от места ночлега приятелей в зарослях кустарника прятались развалины дома. Над пышными волнами растительности горными пиками торчали остатки стен, но ни Худя, ни Кастет не заметили их в быстро сгущающихся сумерках, когда шли к приютившей их на ночь хибаре.

Среди обломков крыши и фрагментов кирпичной кладки находился прикрытый от посторонних глаз наваленными как попало досками вход в подвал. Сухой и чистый, он приглянулся одному из самых коварных, хитрых и опасных обитателей Зоны. Мутант покинул логово задолго до появления здесь напарников. Теперь он возвращался домой после длительного отсутствия. Причем не один, а с набранной за время удачной охоты свитой.

Мозголом почувствовал чужое присутствие до того, как увидел отблески костра на торчащих из облезлых рам пыльных обломках стекол и втянул вывернутыми наружу ноздрями широкого носа пахнущий дымом воздух. Псионик знал, как опасны люди: они могли убивать на расстоянии с помощью изрыгающих огонь и грохот приспособлений. Но он также знал, какое вкусное у них мясо, а потому решил действовать.

Нюхач, пучеглазка и два «слепыша» из его свиты послушно двинулись в указанном направлении. Суггестор рассчитывал отвлечь с их помощью внимание сталкеров и узконаправленным потоком пси-излучения превратить жестоких врагов в безобидных зомби. С его стороны это был выгодный обмен жесткого и невкусного мяса мутантов на деликатесную человечинку. Рядом с ним перетаптывались с ноги на ногу четыре безмозглых бормотуна, и он был не прочь пополнить запас живых консервов.

Псионик мысленно велел зомбарям оставаться на месте, а сам зашагал следом за тварями. Непосредственно возле хибары он планировал отдать мысленный приказ мутантам разбиться на группы. Мозголом действовал как истинный стратег. По его замыслу, пучеглазка и нюхач должны одновременно ворваться в дом с противоположных сторон после того, как «слепыши» запрыгнут в окна облюбованной сталкерами комнаты.

Среди подчиненных чужой воле мутантов не было прирожденных хищников. Да, в их рацион входило мясо, но это вовсе не означало, что они добывали его честной охотой. Их основная добыча – доживающие свой век подранки, но чаще всего они пожирали падаль или подбирали остатки чужого пиршества. С вооруженными сталкерами ни слепые псы, ни нюхачи, ни тем более пучеглазки предпочитали не связываться, а если и нападали, то на одиночек и при значительном перевесе в живой силе. Другими словами, атаковали скопом и с разных сторон, чтобы у жертвы не было шансов на спасение. Но так они охотились только в группах с себе подобными и никогда бок о бок с другими мутантами. Если бы дорожки этой четверки каким-то образом пересеклись на просторах Зоны, то они с большей вероятностью передрались бы между собой, чем стали действовать воедино. И все же псионик заставил их не только сбиться в одну стаю, но и двигаться с предельной осторожностью.

Мутанты передвигались в ночи, как истинные машины для убийства. Все, кроме пучеглазки. Та хоть и не хоркала, как это свойственно ее сородичам, шла как будто на костылях. Зато нюхач и слепые псы чуть ли не стелились по земле, плавно переставляя конечности, одну за другой. Стрекот цикад и тихий шелест листвы маскировали шорох трущейся об их тела высокой травы.

Один из «слепышей» приглушенно зарычал, но, подчиняясь ментальному сигналу псионика, замолк и зашевелил мокрым носом, нюхая пахнущий дымом, медовыми травами и еще каким-то незнакомым, но вкусным запахом воздух.

Твари приблизились к дому. Нюхач и пучеглазка двинулись в разные стороны, обходя заброшенное жилище с флангов, а слепые псы, чуть присев на задние лапы, напряженно замерли напротив окон в ожидании новой команды.

Псионик помедлил, словно на глаз оценивая готовность «слепышей» молниеносно броситься в атаку, и пошел за неуклюже передвигающей ноги мутосвиньей. Под босой ступней хрустнула ветка. Он замер с отставленной назад левой ногой и поднятой параллельно земле правой рукой, как будто невидимый фотограф сделал стоп-кадр волшебным фотоаппаратом и все вокруг остановилось, выждал несколько мгновений и снова зашагал к дому.

Пучеглазка покорно плелась к крыльцу впереди мозголома, не разбирая дороги. Ее самый большой глаз сильно косил в сторону, средний давно поразила болезнь, и он превратился в мутное бельмо, а самый маленький, ближе всех расположенный к хлюпающему влажными пузырями треугольному носу, наполовину закрывал уродливый кожный нарост. Но даже будь мутосвинья абсолютно слепой, она бы продолжала идти, не боясь столкнуться с препятствием или угодить в болото, появись то или другое на пути. За нее все решал суггестор. Если нюхачу и слепым псам достаточно было телепатически переслать мыслеобраз предстоящей атаки и таким же способом обозначить их местонахождение перед схваткой, то пучеглазка требовала постоянного контроля. Вот он и отдавал ей беззвучные приказы, куда и когда повернуть.

Псионик ни за что бы не стал гнать ее к дому, будь у него в стаде больше тех же нюхачей или слепых псов. Но так как выбирать не приходилось, а сам он не горел желанием лезть под пули и не хотел рисковать зомби, пришлось тратить силы на управление глупой животиной.

В темноте мутант не разглядел лежащей в траве двери, а потому не отдал твари мысленный приказ сместиться левее. Под зазубренными с внутренней стороны и заостренными снизу трехгранными копытами затрещали подгнившие доски. Псионик спохватился. В крохотный, с кулачок ребенка, мозг мутосвиньи поступил новый сигнал, и она осторожно попятилась назад.

Кастет услышал хруст и вскинул голову. Какое-то время он прислушивался к долетающим с улицы звукам, поворачивая то одно, то другое ухо к разбитому окну. Ему показалось, он различил слабый треск и шорохи, еще сильнее напряг слух и даже приложил к уху согнутую ковшиком ладонь, но, кроме шелеста листвы, так ничего и не услышал.

Ветер шумит, решил он, встал с пола и наклонился за чурбачком.

Он только взял в руки полешко, как с улицы донеслось злобное рычание. Мгновением позже раздался звон бьющихся остатков стекла и в комнату, в туче сверкающих в свете костра осколков, запрыгнули слепые псы. Зарычали и залаяли, брызжа слюной.

Почти в одно время с ними в дом через боковое окно заскочил нюхач. Подошвы разношенных армейских ботинок тяжело стукнули об пол. Упираясь в облезлые доски скрюченными, как когти, грязными пальцами, мутант затряс обрывком гофрошланга от натянутой на макушку старой противогазной маски. Из гнилозубой пасти вырвался злобный рев.

Словно в ответ на его призыв, в комнату с визгом и хрюканьем ворвалась пучеглазка. Звонко стуча копытами по грязному полу, мутосвинья двинулась к Кастету. Тот поднял полешко над головой и был готов от души попотчевать тварей. Худя резко сел, когда мутанты ворвались в дом. Спросонок он позабыл, что приставил «калаш» к стене, и теперь лихорадочно шарил ладонями по полу в поисках оружия.

– Ну, кто первый?! – рявкнул Кастет и взмахами импровизированной дубинки трижды рассек воздух перед собой. Его с головой захватил боевой азарт; кровь кипела от адреналина.

Один из «слепышей» глухо зарычал. Густой желтый гной медленно сочился из пустых глазниц, оставляя на жесткой пегой шерсти влажные кривые дорожки. Пархатая шкура на вытянутой в длину морде собралась складками. Темные губы оголили желтые с коричневыми разводами клыки. Правой передней лапой пес процарапал глубокие борозды в полу и бросился на человека.

– Получи! – Кастет наотмашь ударил мутанта по голове. Раздался глухой звук, будто палкой стукнули по дереву. «Слепыш» пронзительно взвизгнул, гулко хлопнулся на пол и забился в предсмертных конвульсиях. Темная кровь толчками изливалась из пробитого черепа. Пес дергал головой, щедро орошая пол и ботинки своего убийцы уродливыми кляксами, большими бесформенными пятнами и крохотными пятнышками.

Кастет перешагнул через судорожно трепыхающегося пса, снова замахнулся полешком, но нюхач и второй «слепыш» одновременно прыгнули на него с разных сторон. Пес намертво впился в дубинку зубами, а нюхач, взмахнув в прыжке рукой, наискось распорол рукав сталкерского комбинезона и тут же поплатился за это. Кастет действовал на рефлексах. Ослабив хватку (поленце выскользнуло из мясистых пальцев и вместе с псом хлопнулось под ноги), схватил нюхача левой рукой за воротник надетой на голое тело рваной камуфляжной куртки, встряхнул, как шкодливого котенка, и, сжав правую руку в кулак, что есть силы врезал промеж круглых окуляров старого противогаза. Нюхач подавился рыком и как-то разом обмяк.

– И-э-эх! – Кастет резво провернулся на месте и швырнул урода в пучеглазку. Та бросилась на здоровяка одновременно с другими тварями, но поскольку находилась дальше всех в момент атаки, не успела причинить вреда. А ведь она могла распороть бедро одним ударом заостренного копыта.