Процесс интимной близости мужчины и женщины во все времена наделялся чертами более возвышенными, чем совокупление животных. Говорили о духовной близости, о слиянии душ, придумывали десятки поэтичных названий, и особенно старались в этом мои сородичи, всегда воспевавшие красоту природы и всех ее проявлений: «прогулка по звездной дороге», «прикосновение к вечности», «танец жизни», «пробуждение весны». Люди выражались проще, они называли это «заниматься любовью».

А вот в том, что сейчас происходило между нами, не было совсем ничего возвышенного, да и с любовью этот процесс никак не связывался. Гораздо лучше подходило грубое и бесцеремонное слово «трахаться», кажется, калька с орочьего, или какое‑то другое обозначение из области совсем уж ненормативной лексики.

Фель двигался во мне глубокими сильными толчками, до боли сжимая ладонями ягодицы, а я впивалась ногтями в его плечи, рвано стонала и не просила – требовала не останавливаться, еще и еще, содрогаясь от прокатывающихся по телу волн наслаждения. До тех пор, пока удовольствие не затопило меня до радужных искр перед глазами, отозвавшись эхом низкого хриплого мужского стона.

На некоторое время мы оба замерли. Я уткнулась лбом в прохладное плечо, обняла его за талию отчего‑то ватными ослабевшими руками, и, не переставая, вздрагивала и ежилась – не то от отголосков ощущений, не то от зябкого вечернего воздуха, который буквально только что казался раскаленным. Фель одной рукой упирался в стол, второй – обнимал меня, а его теплое учащенное дыхание щекотало и грело мое ухо.

Потом он мягко отстранился, но вместо того, чтобы одеться и уйти (мысль об этом вяло и как‑то очень грустно шевельнулась у меня в голове), принялся, насколько я могла слышать, раздеваться дальше.

– Что ты делаешь? – Я наконец вспомнила, что рот существует не только для поцелуев, но может выполнять другую полезную функцию. Вопрос не слишком умный, но думать сейчас мозг отказывался, в голове царил вязкий плотный туман.

– Раздеваюсь, – предсказуемо отозвался светлый и через мгновение потянул меня к себе, вынуждая слезть со стола. Привлек в объятия, но не просто так: длинные ловкие пальцы без особого труда нашли застежку юбки, и я зябко вздрогнула, оставшись совсем без одежды. – Замерзла? – мягко спросил Фель, обнимая меня обеими руками.

– Немного. Сыро, холодно, – честно призналась я.

– Сейчас я тебя согрею, – с тихим предвкушающим смешком пообещал – или все‑таки пригрозил? – он и начал медленно прокладывать дорожку из поцелуев вниз по шее. Не солгал: согрелась я почти сразу.

Во второй раз все произошло иначе. Сладко, медленно, тягуче, до слез остро.

То ли звезды на небе вдруг встали по‑особому, то ли стоило благодарить самого Феля – не знаю, но я даже не пыталась что‑то вспоминать и с чем‑то сравнивать. Просто точно знала, что так хорошо мне не было никогда прежде. Огневик оказался изумительным любовником – страстным как пламя в его крови и чутким настолько, что впору подозревать его в умении читать мысли.

Двух раз тоже показалось мало.

Когда мы наконец насытились и улеглись на полу на юбке, я уже окончательно потеряла счет времени и, кажется, потерялась в пространстве. Эльф самоотверженно вызвался послужить мне не только подушкой, но еще и матрацем, позволив устроиться у себя на груди. Благо, он был существенно выше и шире в плечах, и в таком положении я чувствовала себя достаточно комфортно. Слушая размеренный стук его сердца, я заснула, а вернее – попросту отключилась.

Разбудило меня ощущение холода. Я лежала на боку на полу, холод пытался добраться до костей и проморозить насквозь, а единственной преградой ему служило тепло чужого тела: кто‑то большой и почти горячий обнимал меня со спины. Некоторое время пыталась сообразить, что вообще происходит, где я нахожусь и как сюда попала, причем открытые глаза никак не помогли установлению истины. Тусклый рассеянный свет, просачиваясь непонятно откуда, наполнял небольшую комнату. Пахло мускусом, какими‑то цветами и чем‑то еще непонятно‑сладким, похожим на перезрелые фрукты; душный теплый запах, очень знакомый и никак не вяжущийся с ледяным полом под боком.

Я поежилась от пробежавшей по телу мелкой дрожи. Обнимавшая меня тяжелая мужская рука вздрогнула в ответ, на мгновение рефлекторно напряглась, прижимая к твердому телу – а в следующее мгновение нас обоих будто окутало невесомое пушистое одеяло, защитив от промозглой утренней сырости. Я тихонько пробормотала что‑то благодарное, вновь попыталась задуматься о происходящем, но глаза уже закрылись сами собой, и сон вновь заключил меня в свои объятия.

В следующий раз я проснулась уже от невнятной возни рядом и от ощущения, что мне тяжело дышать. Тоже завозилась, пытаясь отвоевать немного воздуха, и сообразила, что я просто лежу, уткнувшись лицом в мужскую грудь. Пару секунд недоверчиво ее разглядывала, пытаясь вспомнить, откуда она взялась, а потом, опомнившись, перевела взгляд выше, на лицо ее обладателя – и встретилась со взглядом темно‑красных, почти вишневых глаз.

Воспоминания вечера и ночи нахлынули тяжелой жаркой волной, издевательски отчетливые и безжалостно приятные. Тело отозвалось на них сладкой ломотой в мышцах и легким тянущим ощущением внизу живота, отголоском вчерашнего желания. А вот разум… тот пребывал в тихом шоке и пока не мог – или просто боялся? – осмыслить произошедшее.

Некоторое время мы лежали неподвижно, молча глядя друг на друга, и в вишневых глазах я видела отражение собственных эмоций. Никто не решался первым нарушить тишину и хоть что‑то сказать. А что говорить? Предъявлять претензии? Можно подумать, вчера кто‑то кого‑то заставлял или тянул силком! Где там, вцепились друг в друга, как голодающий в краюху хлеба, и… оторвались по полной. Нет, я могла ожидать от Бельфенора обвинений, но что‑то он не торопился ругаться.

Тоже ждал моего возмущения и скандала?

– Что будем делать? – в конце концов, не выдержав тишины, уточнила я. Голос звучал сипло, в горле саднило. Жалко, что эльфы не подвержены простудам, не получится списать сорванный ночью голос на временное недомогание.

Фель, чья рука до сих пор – видимо, чисто машинально – продолжала обнимать мою талию, а кокон согревающих чар защищать от ледяного пола, медленно пожал плечом.

– Есть несколько вариантов, предлагаю самый простой: сделать вид, что ничего не было, – так же хрипло предложил он.

– Согласна, – поспешно кивнула я, садясь и пытаясь распутать пальцами волосы. Мои черные и его белые пряди за ночь причудливо переплелись, и яркий контраст выглядел потрясающе эффектно. Правда, мысль об этом я поспешила отогнать подальше, а лучше – вовсе выкинуть из головы. – И никому ни слова.

– Согласен, – не стал он спорить. Тоже сел, помог мне освободиться, пятерней пригладил волосы, убирая их с лица, и огляделся по сторонам. Интересно, куда и когда подевался его хайратник? – М‑мать Природа… – выдохнул он с такой интонацией, с какой обычно принято употреблять совсем другие слова. Я вскинулась, ожидая встретиться взглядом с каким‑нибудь лишним свидетелем происходящего – и тоже замерла, в шоке разглядывая стену перед собой.

Лучше бы это был свидетель!

– Мы что, правда… – медленно проговорила я, с трудом фокусируя взгляд на светлом. – И вчерашний стол был…

Фель выглядел ошарашенным и даже почти напуганным, я сама – подозреваю, и того хуже.

Мы сейчас находились в том самом храме Всех богов, перед которым вчера совершался ритуал. Хуже того, в этом храме мы провели всю весьма насыщенную ночь. И ладно бы просто в храме! Мы не нашли ничего умнее, как провести горячую ночь пред ликом хаоса. И ладно бы просто перед ликом…

Я вчера кончала, выдыхая имя этого почти чужого мне светлого, на алтаре фатума: хаос отвечает за судьбу.

От этой мысли стало жутко, засосало под ложечкой и отчаянно захотелось стереть из памяти ближайшие сутки. С другими богами еще можно договориться и надеяться, что пронесет, а судьба всеведуща, и такого осквернения своей святыни не простит. Звезданет ответным ударом так, что мало не покажется…

– Может, они вчера смотрели в другую сторону? – жалобно пробормотала я. Фель криво усмехнулся и бросил взгляд на пару эбонитовых статуй с глазами из серого дымчатого кварца.

Двенадцать наших богов отвечают за разные силы, из которых сплетен мир, и за сферы жизни попарно: мужчина и женщина, супружеская чета, уравновешивающая недостатки друг друга. Существовали свои каноны изображения их всех, но алтари неизменно были парные, отдельно никого из богов никто не рассматривал – только в единстве противоположностей, в балансе мужского и женского. Только в паре Ната и Таны, покровителей жизни, женщине отводилась более выраженная созидательная роль, Тана отождествлялась с Матерью‑Природой, а Нат – со смертью и перерождением как с одним из неотъемлемых этапов жизни.

Покровители хаоса бесстрастно глядели на нас. Мужчина – Дар – левой рукой приобнимал за талию свою супругу Раду, а сжатую в кулак правую ладонь, перевернутую тыльной стороной вверх, простирал над алтарем – простым деревянным столом. В правой руке Рады лежал тугой свиток, в котором, по легенде, описан конец этого мира, а левую богиня держала над алтарем, только ладонь ее была сложена лодочкой и обращена кверху.

Считается, что судьба – это слишком личное дело, чтобы обсуждать его и даже обдумывать при посторонних, поэтому чета покровителей хаоса всегда стоит обособленно от прочих, зачастую – вот в таких уединенных комнатах. На стол принято ставить специальную чашу, в которую изредка кладутся дары, если хочется поблагодарить за удачу, но чаще – предметы, олицетворяющие просьбу или вопрос к богам. Чаша же обычно стоит при входе, и для общения с богами нужно для начала аккуратно омыть ее в холодной воде.

Я почти не сомневалась, что предмет, грохотавший вчера по полу в центральном помещении, этой самой чашей и был.

– В любом случае, как бы они ни решили нас наказать, это ничего не меняет, – первым взял себя в руки Фель и пружинисто поднялся. Я проводила его взглядом и задумчиво кивнула.

Я ни в коей мере не оправдывала свое вчерашнее поведение, но все же… Все же даже сейчас, утром, в чем‑то его понимала. Светлый был хорош. Безупречная физиономия – ерунда, а вот остальное действительно приковывало взгляд.

Большинство сильных боевых магов пренебрегают физической подготовкой, довольствуясь тем, что получили от природы. Да у них обычно и времени на тренировки не хватает, как‑то не до того. Сколько я себя помнила, именно поэтому всегда предпочитала воинов без магических способностей, а у Феля было тело именно воина. Сильное, тренированное, при каждом движении под кожей красиво перекатывались мышцы, делая его похожим на какого‑то хищного зверя. И если отбросить знание, кем является этот огневик на самом деле (что со мной, собственно, вчера и произошло), ничего удивительного в том, что я обратила на него внимание.

Тряхнув головой, поспешила отогнать наваждение и последовать примеру светлого, который начал одеваться. Довольно, и так уже наворотила столько, что теперь полвека расхлебывать! Надо, как и договорились, сделать вид, что ничего не было, и продолжать спокойно жить дальше.

И никогда, никогда больше не пить!

Пока я предавалась мрачным мыслям и отряхивала запылившуюся юбку, Фель, уже успевший натянуть брюки и сапоги, выглянул в общий зал. Подобрал на пороге мою блузу и вышел, видимо, за собственной рубашкой. Что‑то негромко стукнуло, потом звякнуло (кажется, огневик водружал на место чашу), после чего светлый вернулся с добычей, и мы в молчании закончили одеваться.