Она обернулась. Ольга стояла на пороге своего подъезда, придерживая коленом открытую дверь.

– Космонавтом, – ответила Айша приглушенно.

– Кем?

– Иди в баню! Не буду я кричать на весь двор!

– Вечером позвоню, скажешь. А то не усну от любопытства. – Оля послала ей воздушный поцелуй и скрылась за дверью.

2. Судьбоносные баранки

Андрей не хотел ехать в Германию, ему и здесь было хорошо. Далекая страна казалась чужой и до противности прилизанной. Раздражали и разговоры, как немцам сытно там живется. А он не мыслил себя отдельно от гор, в которых каждый день открывал что-то новое. Однажды во время вылазки за грибами они с пацанами нашли обглоданный кем-то продолговатый череп, долго рассматривали его и гадали, какой масти был павший конь и от чего он погиб. Весной охапками собирали подснежники, ирисы, тюльпаны и тащили мамам или девчонкам, смущаясь и посмеиваясь друг над другом. На пологих склонах запускали бумажного змея. Бечевка трепетала в зажатом кулаке, а в небе метался змей с длинным цветастым хвостом, желая сорваться и удрать из цепких рук. Устав от беготни, мальчишки сидели и смотрели на город, строя планы на следующий день. И все это было родное: и необъятное небо над головами, и горы как отдельная страна чудес со своими сюрпризами и подарками, и тонкий аромат яблок, который сопровождал повсюду. Андрюхе казалось, что он сам состоит из всего этого, как будто его слепили, взяв понемногу и от неба, и от гор, и от яблок. Выдерни его и пересади в немецкую землю, там он и зачахнет, как декабрист, который взрослые не разрешали трогать, потому что капризный цветок тут же сникал, если его передвигали с места на место.

Мама же всерьез собиралась на родину предков. С тех пор как они с отцом развелись, мысль о переезде неустанно транслировалась миру. Вроде как невыносимо было жить с бывшим мужем на одном пространстве, пусть и таком огромном, как Казахстан.

Отец, конечно, учудил. Ездил-ездил на вахту, месяцами пропадал на северах, там и подженился. Бабушка, почувствовав неладное, собралась немедленно мчаться туда, накрыть гнездо разврата и вернуть сына домой. Однако дорога далась бы ей нелегко, поэтому мама отговорила и отправилась сама.

Добравшись через всю страну на перекладных до мужа и оценив обстановку, вернулась она довольно быстро. «А я говорила – не дело это, когда муж и жена порознь. Что ж сдаешься так? Поборись за мужа-то. Эх, надо было мне ехать, я бы пару клоков выдрала у стервы этой, разлучницы!» – причитала бабушка, глядя, как мама собирала вещи. Бабушка велела не пороть горячку, а оставаться в мужней квартире, и сыну написала, что, пока она жива, не будут ее внуки по углам скитаться из-за того, что он развел шуры-муры на своих вахтах. Но они все-таки съехали. Много позже отец приходил, предлагал матери начать все сначала. Андрей втайне гордился ею – предателей прощать нельзя, она и не простила. Отец собирался поступить совсем гнусно – бросить вторую семью, где один за другим уже появились дети.

Так мама, Андрей и младший брат Ярослав остались втроем. Жили в Алма-Ате ровно до тех пор, пока Андрей не стал отбиваться от рук без отцовского пригляда. Подростковый возраст, дворовая компания, дурманящий цвет яблоневых садов, что простирались от их дома до самых гор. С шестого класса начал попивать дешевый портвейн, покуривать сигареты за гаражами и лихо резаться в карты. Мама строжила как могла, но что ее слова, когда вокруг много тех, чьи истории гораздо интереснее: кто-то отсидел и хвастался наколками, кто-то пел под гитару блатные песни, кто-то сорил деньгами и показывал, как метать нож. Андрей впитывал все, абсолютно не отделяя плохое от хорошего, принимая жизнь такой, как есть: и с мамиными нотациями, и с пацанскими проделками. При этом рос неглупый, читал взахлеб любые книги, что попадались под руку, благодаря чему имел широкий кругозор.

Он мог вести долгие, обоюдоинтересные беседы с кем угодно: от трясущихся алкашей, что сшибали копейку у магазина, до бабушкиных соседок, монументальных советских матрон сталинской закалки. Сердце Эллы Георгиевны ликовало, когда сын тихо застывал дома с книжкой. Но когда за окном раздавался свист, Андрей отбрасывал чтиво и бежал на улицу – прочь от мудрых, но запылившихся историй навстречу трепещущей и яркой, как огонь, дворовой жизни. Мать увещевала его изо всех сил, обращалась, наступив на гордость, к бывшему мужу, который вернулся с новой женой и поселился неподалеку. Отец согласился повлиять, даже настучать первенцу по дурной голове, но сын без всяких экивоков воспитателя послал. Недалеко. К новым детям. На которых отец его променял.

В один летний день сидел Андрей с книжкой Конан Дойла, читал про пеструю ленту и ухмылялся. Он-то змей не боялся, много их водилось в горах. С улицы раздался крик Ярика:

– Андрюха! Андрюха-а-а!

– Чего? – Андрей высунул из окна свою вихрастую голову.

– Там это… Как их назвать-то… Отцовских детей бьют.

Андрей бросил книжку и полетел на улицу.

– Где?

– У первого дома.

И они помчались туда, где жил отец. Издалека услышали крики и плач. Андрей на бегу врезался в плотный кружок и отшвырнул пару человек. В центре на корточках сидели двое мальчишек, прикрывали ладошками головы. Андрей поднял их – целы, только напуганы, один заливался слезами. Да и не стал бы никто бить такую малышню, просто местные решили заняться воспитанием. Он посмотрел вокруг, стараясь с каждым встретиться глазами, чтобы ясно донести мысль, и сказал:

– Это мои братья.

– Наши, – добавил Ярик, который встал рядом.

– Да мы так, познакомиться, – ответил кто-то. – Не трогали мы их.

– Ну и хорошо, – сказал Андрей. И они с Яриком повели мальчишек к себе умываться.

По дороге старшие объяснили младшим, что они Юрковские, ветки одного дерева. А раз так, надо держаться вместе.

Пришедшая с работы Элла Георгиевна застала удивительную картину: четыре отпрыска Юрковского пили чай с хлебом, посыпанным сахарным песком. На ее вопросительный взгляд Андрей повторил то, что сказал всем на улице:

– Это мои братья.

– Наши, – снова поправил Ярик.

А вскоре случилось то, что стало последней каплей для маминого терпения. Андрея поймали на воровстве баранок. Налетам шустрых и вечно голодных местных пацанов подвергались и яблоневые сады, где поджидали заряженные солью ружья, и хлебозавод, на котором работали жители всех близлежащих домов. Оттуда так и манило стащить еще теплую буханку или мягкие сладковатые баранки, чтобы потом, сидя на крыше гаража и болтая ногами, вонзать зубы в хлебный мякиш, грызть яблоко и слушать, как внутри плещется кураж.

Сторож, носатый дедок кровожадного вида, схватил Андрюху лишь потому, что тот выронил из кармана нож и замешкался. Вскоре, крепко получив пару раз по шее, Андрей стоял у дверей своей квартиры. Сторож втолкнул его в прихожую и поволок на кухню, там бросил на стол вещдок. Элла Георгиевна заметалась, понимая, что надо дать денег. Не проронив ни слова, она сняла золотые сережки и положила рядом с ножом. Плотно сомкнутые губы означали, что говорить ей в этот миг было чрезвычайно трудно. Она всегда держалась на людях с достоинством и даже сейчас не позволяла себе разнюниться. Казалось, попроси палец – отрежет и отдаст в ту же минуту, только бы утрясти все без милиции. Сторож качнул головой:

– Убери, Элла, не будь дурой. Увозить надо пацана подальше, иначе плохо кончит.

Посмотрел на прохвоста, который украдкой жевал баранку, вздохнул и вышел.

Мама с прорвавшимися наконец рыданиями принялась остервенело охаживать Андрея полотенцем, схватила даже скалку, но стукнуть не решилась. Он прикрывал лицо руками и думал лишь о том, что нипочем бы его не поймали, если бы не выпавший нож. В голове созревал план мести сволочному сторожу. Забор поджечь! Пусть побегает, раз такой прыткий.

Ночью Андрей услышал мамины горестные всхлипывания и шепоток, она то ли жаловалась кому-то, то ли молилась. Стало совестно. Хотелось как-то ее успокоить, но что тут скажешь? Утром он поклялся маме – никогда больше не станет воровать. Поджог забора пока еще оставался в планах – это же не воровство. Мама слушала внимательно, склонив голову набок. «Только бы не плакала», – глядя на опухшее лицо, думал он.

За окном протяжно засвистели – пацаны вызывали к гаражам, им не терпелось узнать, как он выкрутился. Те, кому удалось удрать с хлебозавода, видели, что Андрея сцапали и потащили домой. Они притаились до утра, затихли, а с наступлением нового дня замаячили под окнами, шепотом пересказывая детали тем, кто за баранками не ходил.

Мама подняла сухие глаза и сказала решительно, отметая возможные уговоры и протесты:

– Я созвонилась с бабушкой, ты уезжаешь в Жанатас.

Нож отправился в мусорный бак.

3. Подкидыш королевских кровей

Ольга всегда считала себя чуточку лучше других. Самую малость, но лучше. В детстве она воображала, что некая королевская семья оставила ее на попечение нынешним родителям. Откуда в степях Казахстана могла появиться венценосная чета с орущим свертком – этим вопросом Оля не задавалась.

Если предки ругали, маленькая Олечка, глотая слезы, думала: «Вот вернутся за мной и покажут вам!» С годами мысль угасла, но сожаление нет-нет да и возникало. Ах, как было бы славно, если бы в их обитую коричневым дерматином дверь однажды кто-то постучал и сказал: «Собирайся, дорогая, твое время пришло». В подростковом возрасте, понятное дело, Оля уже не верила в сказки, но чувство легкого превосходства над другими никуда не исчезло.

Например, едут они в автобусах в пионерский лагерь «Жулдыз» – Олечка занимает лучшее место у окна, чтобы прокатиться с ветерком. Песни поют по дороге, знакомятся. Пока у шлагбаума идет суетливая выгрузка, Оля ускользает от всех и несется к разноцветным домикам. Самая хорошая койка, рядом с откидной отдушиной^[2] и подальше от двери, достается ей, потому что она чуточку лучше остальных. Что значит – нечестно? Кто успел, тот и съел, шустрее надо ноги передвигать.

Папа звал ее принцессой. В детстве было даже немного его жаль. «Вернутся за мной настоящие родители, как же он без меня?»

Красивый и кудрявый, похожий на киноактера Игоря Костолевского, он приходил с работы, и все вокруг, спокойное и размеренное, менялось. Мама лучисто улыбалась, дома становилось светлее и просторнее, словно в распахнутое окно врывался свежий ветер. Папа намывал руки и вещал из ванной, что сейчас, вот сейчас он выйдет на охоту ловить маленьких непослушных девочек. Оля и Аня с визгом бежали прятаться. Папа ходил по квартире, заглядывал везде, даже в выдвижные ящики серванта, но найти никого не мог. Девчонки переминались с ноги на ногу за шторами и тоненько хихикали. Наконец с победным криком он их обнаруживал, сгребал ручищами и носился по квартире, сшибая стулья. Мама смеялась и ругалась понарошку, что они разнесут весь дом. А девчонки обезьянами висели на его плечах и до звона в ушах хохотали.

Папа умер, когда она училась в пятом классе. В гробу лежал незнакомцем, строгим и некрасивым.

– Такой молодой. Инфаркт. Еще жить бы и жить.

Шепоток иглой вонзился Ольге в темечко. Она обернулась, но люди стояли молча с одинаково скорбными лицами. Ей захотелось набрать побольше воздуха и кричать, кричать, кричать, что всех она обменяла бы на него, живого. Стоявшая рядом мама бросила на нее быстрый взгляд и сжала руку, сдерживая готовую вырваться наружу истерику. И Оля покорно сникла.

Новый мамин избранник по имени Сергей, интеллигентного вида дядька с чеховской бородкой, работал на скорой. Просочился он в семью Исаевых, когда Оля училась уже в десятом классе. К появлению отчима она отнеслась снисходительно. Мама переключила внимание на него, кокетливо смеялась и подкрашивала губы морковного цвета помадой, так что его присутствие было только на руку. Но, к сожалению, счастье длилось недолго.