Харада окончательно расслабил руки, позволив им тряпично мотаться по воде. Противника он не видел, чувствовал – гигантская морская кобра следит за ним, покачиваясь на собственном хвосте, возвышаясь над трясущейся океанской поверхностью и с клокочущим шипением раздувая серебристо-зеленый капюшон. Ну-ну… украдкой Харада опять покосился на сестру, чей юркий силуэт из-за переливающегося нарядного хифукими сразу бросался в глаза. Серьезно! Ему не почудилось! Окида, прилипнув к тощему юноше в черной, расшитой черепахами или еще какими-то тварями рюкоги^[9], аккуратно снимала ленту с его стянутых в низкий хвост волос. Замену – свою ярко-желтую косичную тесемку, истрепанную и замусоленную, – она уже повязала.

С ума сошла. Опять!

Если бы Харада не притворялся мертвым после предыдущей атаки твари, он непременно завопил бы на всю деревеньку: «Окида Сэки, а ну хватит, это уже слишком!» Но нужнее было восстановить дыхание. Харада не успел даже увидеть, заполучила ли сестра очередную жалкую, но желанную добычу, – совсем близко от него, точнее, от места, где он только что бултыхался, вода взметнулась. В нее обрушился плотный чешуйчатый хвост, а воздух зазвенел от рева, тонкого и вибрирующего. Харада смутно уловил пару вскриков с берега: кто-то из зевак явно не позаботился о губковых затычках. Сам он затычки потерял, зато вовремя бросил бултыхаться дохлой рыбой. Ушел на дно, переждал рев там, и теперь пора было заканчивать.

Харада нырнул снова – быстро, почти без всплеска, с удовольствием встречая толщу и сбрасывая отяжелевшую рюхито и пояс. Раздеться бы вообще, но некогда, ладно. Да еще правила найбидо^[10], по которым выйти на бой – даже с тварью! – в одном белье неприлично, на тебя же будут боги со Святой горы смотреть, и на твою задницу тоже. Харада сомневался, что богам так уж интересны чьи-то бои и тем более задницы, но с народом не поспоришь.

Он с силой загреб руками и тут же прижал их к корпусу, толкнулся ногами, раз, другой – и вода послушно расступилась, придавая скорости. Ика-цу, кальмаровая техника плавания, уже не раз выручала его в подобных боях. Этот не должен был затянуться – главное, хватило бы воздуха. Змея, уже раненая, остервенело искала Хараду: лупила хвостом, мутила толщу. Точнее, пыталась: кружила гальку, повезло, что берег не песчаный. Харада сцепил зубы. Переливающиеся витки туловища кобры уже светлели впереди, а вот запас воздуха он рассчитал плохо. Но если глотнуть его, а потом снова нырнуть – потратит время. Как бы змеюка не очухалась.

Ладно. Обойдется, не впервые! На очередном гребке Харада собрался, поджал к груди колени – и вытянул верное оружие из-за бинта, перетягивающего лодыжку под штаниной. Костяная рукоять привычно легла в ладонь. Харада ухмыльнулся и поплыл еще быстрее.

Все же не повезло, змея его почуяла – может, по колебанию толщи. Встретила вихрем гальки в потеплевшей от крови воде и очередным хлестким взмахом хвоста, под который пришлось подныривать, – но цель Харада помнил. Деревни Левого, океанского, берега Ийтакоса страдали от таких тварей часто. Хотя эта, огроменная, успела потопить пять рыболовецких суденышек и утащить под воду шесть человек только за минувшую осень.

«Седьмой корпусный щиток. Седьмой от головы, не от хвоста».

Грудные и брюшные щитки кобры были непробиваемы ни для чего, кроме волшебства, которым Харада не обладал – он родился без метки, как и большинство. Но один – седьмой щиток, точнее, полость между ним и восьмым, паховым, – уязвим. Харада не запоминал детали, но кажется, где-то там вылезают выношенные змеей детеныши. И через эту же щель морская кобра испражняется, в том числе переваренной рыбой и человечиной. О боги, ну и мерзость.

Харада подплыл, замахнулся и, преодолев водную толщу, с силой вогнал окикунай^[11] в нужную щель. Широкое, как спина ската, лезвие вошло по рукоять. Вода побагровела еще больше, но перед глазами у Харады уже мерцало, так что он оттолкнулся от содрогнувшейся туши, поскорее всплыл и, едва холодный воздух обжег лицо, зажал бесценные уши ослабшими руками. Ему, впрочем, повезло: когда, кашляя и отфыркиваясь, он вырвался из волн, змея уже не ревела – она грузно падала. По океану расползались багровые пятна.

Харада отдышался, собрался и, как мог, двинулся к берегу. Голова гудела, волосы залепляли лицо, лезли в глаза и в рот. Звуков, намекающих, куда плыть, впрочем, хватало: огорченный гвалт одних зевак – тех, что ставили на змею, – и радостный – тех, кто ставил на Хараду. Все-таки собравшись, он прямо на плаву вскинул руку, чтобы помахать этим любимцам удачи, но силы подкачали. Ухнув в волны по самые ноздри, Харада смачно хлебнул соленой воды.

– Желтый тигр! – заорали с берега его боевую кличку.

Синяя рюхито печально плавала впереди, качая рукавами. Харада подхватил ее, в очередной раз задумавшись: а не попросить ли поклонников звать его синим тигром? Желтого в Хараде не было… ну… примерно ничего, не считая отлива кожи, общего для всех в Ийтакосе. И, главное, Харада ненавидел этот цвет. Ненавидел особенно с того дня, как…

– Желтый тигр! Желтый тигр!

Ну… хоть не господин зверюга. Эта кличка, которой его обзывали пару раз, и всегда один и тот же человек, прилипнуть не успела, но и в памяти почему-то не сгладилась. Проклятье!..

Харада бегло обернулся на светлеющий в кровавых волнах труп змеюки, вздрогнул – в который раз порадовался, что опять дрался не с человеком, – а на следующем вялом гребке врезался во что-то теплое и мягкое. Ну, не совсем в мягкое, ребра у сестренки выпирали.

– Эй, осторожнее, дурень!

И все-таки Окида ухватила его за подмышки, помогла встать, и Харада понял, что наконец достиг дна. Вернее, дна он в каком-то смысле достиг, еще только став участником бесконечных найбидо. И все-таки… Стопы уперлись в гальку, Харада постарался распрямиться и ухмыльнуться пошире, но колени подогнулись, зубы стукнули за напряженными губами. Промерз, а пара ран и ушибов давали о себе знать.

Окида, ворча, обняла его за пояс и подставила плечо. Наваливаясь на нее и с удовольствием расслабляясь, Харада в который раз подумал, как потрясающе иметь такую сестру. Когда она росла, перед глазами ее – точнее, на страницах едва ли не единственной книги в доме – был необычный пример: легендарная иноземка, гирийская королева-воительница Орфо, жившая пятьсот лет назад. Окида мечтала о похожей судьбе, полной подвигов, приключений и невероятной любви. Не так чтобы дочь рыбака и плетельщицы водорослевых циновок имела шанс стать принцессой, но, так или иначе, сестра была одновременно тоненько-прекрасной, как лотос, и крепкой, как дубовая бочка, усиленная обручами из святого железа. Вот и сейчас она уверенно обхватила Хараду крепче и повела к берегу; коса ее, жидкая, но длинная, плыла следом. Бирюзовый кончик почти сливался с цветом волн. Харада отбросил назад свои мокрые патлы. Их кончики, обычно темно-темно синие, сейчас почернели.

– Украла? – не сдержавшись, игриво шепнул он в открытое, покрасневшее от промозглого ветра ухо Окиды. – Ну… барахло?

– Откуда ты знаешь? – шикнула сестра, не в смущении, скорее раздраженно, и пальцы ее укоризненно стиснулись у Харады на боку. – Дурень! Лучше бы за боем следил!

– Я следил, как мог, – честно уверил он.

Серьезно, его ранили от силы трижды, и все три раза шипастым концом хвоста, не зубами. Не придется даже высасывать яд из его ляжки, как было пару недель назад.

– Я вижу, – буркнула Окида, помедлила и все же довольно закивала. – Ага. Такая красивая, скоро покажу…

– Окида, знаешь, меня начинает это беспокоить. – Вряд ли сейчас было лучшее время для бесед по душам, тем более воспитательных, но Харада не сдержался. Впрочем, он трусил: даже смотрел не на сестру, а на толпу, в возбуждении подступившую к кромке океана; искал высокого юношу в рюкоги, расшитой водоплавающей живностью. – Ты… ну, это… неправильно!

– Можно подумать, правильно это! – Под водой она подло отдавила ему ушибленную в одной из атак ступню. Харада взвыл. – Слушай, братец, ради всех богов, не читай опять мне мораль. Каждый справляется с горем и гневом как может: ты дерешься, а я вот…

– Да лучше бы ты тоже дралась или хоть воровала кошельки, а не ленты. – Второе было шуткой, и Харада надеялся, что Окида поймет. Она досадливо оскалилась, но до ответа не снизошла. – Окида, драки… в драках хотя бы правда можно выплеснуть гнев. А на деньги из кошельков, представь себе, можно есть и оплачивать ночлег. Ты же…

Взгляд его, ища украденную ленту, заметался по одежде и прическе сестры, но, видимо, она спрятала трофей. Тогда Харада посмотрел на ее профиль: сморщенный узкий нос, сжатые губы, прищур в густой завесе ресниц… На виске вилась прядь, все с тем же градиентно-бирюзовым переливчатым кончиком. Эту прядь, как всегда, захотелось дернуть. Харада даже потянулся, но тут сестра развернулась к нему и осадила:

– А я собираю что-нибудь, чтобы наполнить свой мир. Дыру на месте мира. Уймись, ладно?

Они как раз вышли на берег, и Окида тут же разжала руку. Отпустила Хараду, с гордо поднятой головой шагнула в толпу, высматривая ставщиков, чтобы забрать долю, – и ноги отказали окончательно. Харада завалился на четвереньки, что не помешало отдельным восторженным девушкам закидать его монетками, а кадоку^[12] – накинуть на плечи провонявшую рыбой, зато теплую дерюгу. Так повелось: найбидо были древней традицией, проводились часто, и «потешных» бойцов любили. А уж когда противником становилась какая-нибудь досаждавшая простому люду тварь, а не другой такой же крепкий бродяга…

Любопытные окружили Хараду, на разные голоса восторгаясь его ловкостью. Он отвечал невпопад: настроение попортилось. Чтобы никому не смотреть в глаза, он вяло наблюдал за происходящим в воде. Кобру выволакивала шестерка крепких юношей и девушек, еще несколько ждали с тесаками, готовые рубить тушу в куски – не тащить же целиком.

– На-ай, славно. Мальчик, поедим через часок или чуть поболе, змеятина – дело быстрое, – приятным поскрипывающим голосом сообщил кадоку.

Он все стоял рядом, кутаясь в песочный хифукими с бледной жемчужной вышивкой. Покачивался с носков на пятки; волосы, седые и тонкие, с уже едва заметным лазурным переливом на концах, трепал ветер. Харада рассеянно обвел старика глазами. Есть не хотелось, но ведь скоро захочется. Жареная рыба, немного риса или паровых булочек, острые овощи, хорошее сливовое вино – то, что, наверное, вернет присутствие духа.

– Угу, спасибо, – глубокомысленно ответил Харада, чтобы быть вежливым.

Змеюку уже разделывали прямо на гальке. А какой-то ушастый улыбчивый мальчишка с поклоном вернул ему окикунай, даже услужливо обтертый от крови. И пояс вернул.

– Расстара-аемся для тебя, больно славно бился! – Кадоку благосклонно улыбнулся.

Запахивая сырую рюхито и опоясываясь, Харада не сдержался:

– Может, и ничего, но ведь все самое интересное произошло под водой, откуда вам…

Старик рассмеялся, сухо, будто горох пересыпая, но по-прежнему тепло:

– По тому, что делает человек над водой, можно угадать мно-огое из того, что он сделает, оказавшись под ней. – Лицо все-таки чуть помрачнело, а взгляд скользнул с трудящихся над будущим ужином односельчан в сторону. – Намного сложнее что-то предсказать, если бой под водой начинается. Выныривает порой не человек – чудовище, а ты и не заметишь подмены…

Харада вздрогнул – и поплотнее закутался в вонючую дерюгу. А потом проследил за взглядом старика – и увидел то же.

Чудищ из-под воды. Людей из другой части Ийтакоса. Неважно, суть одна.