Все это подразумевает критический анализ, который отталкивается от конкретных ситуаций и таким образом ведет к формированию личности, а не наоборот. Каждый день мы проявляем внимание к своему ребенку, когда он просыпается, к домашнему животному, к другу, который нам звонит, чтобы поделиться тревогами… Совокупность таких реальных действий и составляет общее понятие «заботливый человек». Но если мы поступим наоборот, то есть начнем с понятия, то, скорее всего, это ни к чему не приведет. Общее понятие состоит из универсальных формул, имеющих мало отношения к действительности, так что мы просто заставляем себя поступать определенным образом, при этом часто – против собственной воли. Следование универсальным формулам приводит лишь к стандартизации идентичности.

Вполне возможно, что именно в момент осознания, что мы наконец соответствуем общим стандартам, нас и охватывает экзистенциальная тоска от того, что мы лишь одни из многих. Философ Бодрийяр писал об этом так:

«Культура делает из нас клонов, и ментальное клонирование по уровню развития опережает биологическое… Система образования, пресса, культура и массовая информация превращает уникальных индивидов в идентичные копии»^[4].

Мы переживаем избыток идентичности. Проблема в том, что он порождает тревогу и в худшем случае приводит к депрессии. Одно из самых точных определений депрессии было предложено Аленом Эренбергом, который сказал, что «депрессия – это усталость быть собой»^[5].

Мы ощущаем избыток реальности (гиперреальность) и тем не менее постоянно стремимся погрузиться в нее. Изобилие информации (гиперинформация) приводит к тому, что, принимая решение, мы всякий раз осознаем, что отказываемся от других решений, которые нам тоже хотелось бы принять. Но и этого мало: под воздействием такого давления мы рано или поздно испытываем желание стать личностью, выделяющейся из общей массы, то есть страдаем от гиперидентичности.

Мы сталкиваемся с избытком реальности, и наше знание о ней тоже чрезмерно. Избыточно все: слишком много путешествий, которые нужно совершить, впечатлений, которые нужно получить, блюд, которые нужно попробовать, людей, с которыми мы должны познакомиться, социальных сетей, в которые мы должны зайти… Не замечать все эти прекрасные возможности, которые предлагает нам жизнь, становится все труднее. Ко всему этому добавляется гонка за созданием идентичности столь чрезмерной, что в конечном итоге она может оказаться нам не по силам.

Знакомый мир

До того как социальные сети позволили нам превратить свой аватар в рупор для общения с виртуальной деревней, мы выходили в мир, чтобы познать его. Реальность была огромным и привлекательным местом, где можно было найти самого себя через удивление. До появления гиперсвязи и интернета идентичность каждого из нас обусловливали контекст и обстоятельства. Фокус внимания был сосредоточен не на эго, а направлен за пределы идентичности. Мир казался необъятным, ведь он еще не был оцифрован. Чтобы удивиться, достаточно было просто открыть дверь и выйти из дома. Это было началом приключения, которое формировало нашу личность и определяло нас по мере того, как мы совершали определенные действия.

Но когда всемогущий экран проник в нашу жизнь, нам стало казаться, что все «под контролем»: реальность можно погуглить – и тогда появится чувство, что мир знаком, близок и познаваем.

При этом фактор удивления теряет значимость, и внимание к внешнему миру ослабевает. Мы начинаем ощущать, что избытка мира не существует, но при этом мы «что-то этому миру должны». Мы посещаем места, фотографии которых видим в социальных сетях, и воспроизведение этих фото превращается в задачу, которую нужно выполнить, – что-то вроде возложенного на самого себя обязательства. Всякий раз, когда появляется такая возможность, мы отправляемся в путь по разработанному дома маршруту, заранее бронируем столики в ресторанах, покупаем билеты, читаем путеводители, смотрим 3D-снимки отеля, где остановимся, продумываем места, которые посетим, нанимаем гидов, читаем отзывы – для удивления практически не остается места. Мы становимся частью этой реальности еще до того, как выходим из дома, и во время самого путешествия чувствуем, что нам все уже хорошо знакомо. Мы перемещаемся в пространстве, но не путешествуем. Как отмечал Бодрийяр, мы становимся жертвами отсутствия случайностей, недостатка иллюзий (я сказал бы – удивления) и избытка реальности.

Мы часто рассматриваем киберпутешествие как своего рода репетицию, которая призвана унять тревогу перед отъездом. Когда мы садимся в машину, наша цель уже не в том, чтобы увидеть и познать мир, мы хотим лишь подтвердить то представление о нем, которое получили посредством смартфона, планшета или компьютера… Отправляясь в путь, мы на самом деле тренируемся лишь в умении распознавать то, что увидели ранее. И делаем мы это не в одиночку, а в сопровождении собственного аватара. Путешествуя, мы испытываем колоссальное давление от того, что должны думать не только о себе, но и своем виртуальном «я». Аватар, то есть образ, который мы создали для интернета, – проявление избытка идентичности. Реальность представляет интерес только тогда, когда она служит целям аватара. Все то, чем нельзя поделиться, выставить напоказ или просто нефотогенично, не достойно внимания. Мы не должны забывать, что в гиперсовременности успешную личность невозможно представить в отрыве от идеального образа ее аватара.

Раньше, отправляясь в поездку, мы были открыты новому. Внешнее доминировало над внутренним, и поэтому путешествия могли привести к озарению. Идентичность современного человека более закрыта и старается подчинить внешнее своей природе. Реальность как таковая нас уже не интересует: мы хотим, чтобы существовала «персональная реальность для меня и моего аватара», иными словами, стремимся поставить реальность на службу избыточной идентичности, которой нужно постоянное самоутверждение. Это, в свою очередь, не позволяет нам меняться и лишает нас малейшей возможности открыть в себе что-то новое.

Ритуал и чужое

До того как гиперсовременность и техноглобализация вошли в нашу жизнь, переживание странного, незнакомого и необычного было в порядке вещей, тем более что каждый из нас находился в рамках привычных жизненных обстоятельств. Мы несли багаж того места, где родились и выросли: района, школы, социального класса… В конечном итоге этот груз становился частью нас и сопровождал повсюду, куда бы мы ни отправлялись. Покидая родительское гнездо, мы уносили с собой несколько ритуалов, которые связывали нас с отчим домом и надолго оставались частью нашей жизни.

Эта связь с корнями выражалась через обязательные действия: еженедельные письма близким, почтовые открытки, телефонные звонки родителям каждый вечер в одно и то же время, обсуждение привычных тем… Мы прилагали много усилий, чтобы сохранить тот язык, который связывал нас с местом, определившим нашу идентичность. Связь была обусловлена контекстом, в котором мы выросли, и подразумевала следование определенным ритуалам для общения с окружающими, некоего протокола, который был знаком собеседнику. Эти ритуалы в повседневной жизни создавали ощущение стабильности и, по мнению корейского философа Хан Бён-Чхоля^[6], четко транслировали ценности, которые сплачивали сообщества.

Таким образом, ритуал способствовал организации людей, что отражено в самом определении этого слова: «то, что устанавливает порядок». Контакт с истоками представлял собой нечто среднее между долгом и праздником, это были формальные действия, которые помогали нам уверенно двигаться по жизни. Подобно литургии, они следовали определенному распорядку и имели четкий стиль и характер, что, в свою очередь, способствовало сохранению признаков идентичности.

Прошло время, и новые поколения привыкли путешествовать с раннего детства, учиться вдали от дома, при первой возможности снимать квартиру, ездить в другие страны по программе студенческого обмена и познавать мир через экран. Иностранное кажется знакомым, чужое воспринимается как нечто близкое и привлекательное, и поиск себя легко выходит за рамки непосредственного окружения. Учитывая то, что электронные устройства позволяют нам выходить на связь с родными в любой момент и из любого места, само понятие разрыва с отчим домом практически перестало существовать.

Мы все меньше испытываем потребность воссоединиться с родными местами, хотя время от времени нас охватывает ностальгия. Мы отказались от ритуалов и ослабили натяжение нити идентичности, которая связывала нас с домом. Раньше натяжение этой нити помогало нам сопротивляться всему инородному, тому, что не было частью нас самих. Именно ощущение натянутой нити приводило к тому, что за пределами зоны комфорта все казалось странным или даже шокирующим. Чтобы отдалиться от ядра собственной идентичности, приходилось раз за разом преодолевать эту силу. С каждым шагом клубок разматывался все больше, но натяжение нити сохранялось с помощью ритуалов, связывающих нас с корнями.

Уход из родительского дома, расставание с парнем или девушкой, рождение ребенка, переезд в столицу ради новой работы, путешествие за границу – все эти события были значимы для человека благодаря той прочной связи, которая определяла его жизнь, но не мешала изменениям. Когда возникала потребность, человек отправлялся во внешний мир навстречу приключениям. Под приключением понималась неопределенность будущих событий, и пережить ее помогали ритуалы, которые мы воспроизводили, где бы ни находились.

Но что же сохраняет натяжение нити в гиперсовременном обществе? Молодежь (и даже не совсем молодежь) выросла с ощущением того, что нить в их клубке такая длинная, что натяжения не возникает, куда бы они ни поехали и чем бы ни занимались. Веревочка вьется, а конца не видать. Ритуалы связи с истоками вытесняются ритуалами связи с собственным эго. Благодаря глобализации у людей появилась возможность есть ту же самую еду, пить те же напитки, покупать ту же одежду, выбирать те же развлечения в любой точке мира… «Связь с корнями» теперь не ограничивается ни временем, ни пространством. Сеанс связи можно устроить во внутреннем дворике библиотеки с помощью ноутбука, прямо на Эйфелевой башне через смартфон или на руинах Помпей с умными часами на запястье. Больше не нужно сохранять привычки, которые формировали внутренний мир человека. Жизнь стала намного более импульсивной. Порыв натягивает нить на несколько минут, пока длится контакт с домом, но не имеет ничего общего с ритуалом.

Ритуал подразумевает постоянное ощущение натяжения нити в течение дня. Мы просыпаемся и знаем, что в девять вечера нам нужно позвонить мужу, жене, маме, брату или девушке; из любой поездки нужно привезти подарки детям; каждое утро в семь нужно поцеловать родных и пожелать им хорошего дня, а после ужина собраться в гостиной, чтобы вместе посмотреть телевизор… До наступления глобализации человек ощущал, что у него впереди вся жизнь, но в основе всего были ритуалы связи с домом – и, где бы он ни оказывался, он совершал определенные действия, которые помогали ему сохранять натяжение нити (собираясь за границу, укладывал в чемодан кусок любимой колбасы или бутылку оливкового масла, продолжал везде слушать привычную музыку и т. д.). Напоминание о корнях и ритуалы укрепляли сформировавшуюся идентичность, создавали порядок и придавали уверенность. Однако новые технологии поощряют импульсивность, новшества и сиюминутность, избавляя нас от малейшей необходимости поддерживать натяжение нити.

Церемонии

Мы постепенно заменяем ритуалы, из которых состоит клубок нашей личности, церемониями, направленными вовне. Церемония – это формальное действие, совершаемое перед сообществом, пространство, где человек раскрывается, демонстрируя определенные шаблоны поведения. Церемония привлекает своей торжественностью и легкостью участия, ведь это действо разворачивается перед публикой согласно четким правилам. Общедоступность – ее очевидное преимущество, и, поскольку мы живем в интернет-вселенной, универсальный принцип церемоний позволяет нам чувствовать себя как дома, куда бы мы ни отправились. Все, что нужно делать, – это каждый раз повторять все этапы церемонии, взаимодействуя с виртуальным сообществом.