– Знаешь, ты должна сходить на свидание! – заявила Краснова однажды в конце восьмого класса. Мы учились в разных школах, но Ната ненавидела почти всех, кроме мальчишек, которые приносили ей вкусности и разные подарки.

– Я? На меня ни один парень не смотрит, ты о чем? – засмеялась я. Мы шли по бульвару. Моя длинная бирюзовая юбка почти волочилась по асфальту, а широкая белая рубашка не позволяла разглядеть даже намека на фигуру; а вот Наташа была в короткой, под самые ягодицы, джинсовой юбке, которая открывала ее худые длинные ногии обтягивающей кофточке малинового цвета. . Она одевалась довольно броско, и всегда привлекала к себе внимание.

– У нас с тобой почти один размер. Я дам свое платье и сделаю мейк, как тебе идея? Или ты до конца дней собралась сидеть в клетке со своим чокнутым папаней?

– Я просто хочу… – я резко остановилась, не договорив. Подул легкий ветерок, на вдоль аллеи на деревьях зашелестела листва, шум с проезжей части стих, будто кто-то сверху заглушил громкость.

– Ты чего? – спросила Ната, щелкнув перед моими глазами пальцами.

– Витя… – прошептала я, устремив взгляд вдаль. Там, через дорогу, он стоял рядом с какой-то девчонкой. Они целовались. Его руки касались ее талии, скользили вниз, по пояснице к бедрам. Так нежно и интимно…

– Я чего-то не знаю? Кто этот мальчик? Хорошенький, – усмехнулась Ната, а мне и сказать нечего было. Из глаз покатились слезы. А чего я, собственно, ожидала? Что он будет хранить верность? Да и кому? Серой и мрачной Рите, которой даже дворник не подумает сделать комплимент.

Я закрыла рот ладонью, отводя взгляд. В голове вспыхнули воспоминания из прошлого, из нашего детства. Почему они не пропадают? Почему чувства такие живучие?..

– Ритусь, ты чего? Эй, – Наташа закинула руку мне на плечо и притянула к себе, крепко обнимая. – Ну, хочешь, мы этого парня сделаем твоим? Хочешь? Ты только скажи! Я научу тебя, и он…

– Пойдем домой, Нат? – всхлипнув, сказала я.

– Но ты мне все расскажешь!

– Пойдем, не хочу, чтобы он видел… не хочу его видеть.

* * *

Наташе я все-таки рассказала всю свою грустную историю. Она сразу загорелась идеей восстановить наше общение с Витей, даже навела о нем справки. Оказывается, теперь он был богатым наследником: носил дорогие часы, одевался в хорошую одежду, делал фотки на крутой телефон. Шестаков стал капитаном баскетбольной команды, выезжал на соревнования, ему пророчили светлое будущее в профессиональном спорте.

И да, у него была девушка – Алена Смирнова. Невысокая, яркая, улыбчивая, с копной пшеничных волос, идеальной фигурой и миловидным личиком. Соцсети пестрили их совместными фотографиями, да и статус «встречаемся» вполне однозначно говорил, что надежды у меня нет.

– Швабра! – заключила Ната. – Богатая и пустая швабра. Он с ней переспит и забудет ее.

– Чего? – не поняла я, завистливо разглядывая фотографии. Столько лет сдерживалась, не искала вестей о Вите, жила воспоминаниями, которые грели душу и сердце. А теперь увидела, и словно кипятком обожгло не зажившую рану.

– Ты гораздо красивее, Риточка! Надо просто стянуть с тебя этот дурацкой мешок!

– Я всегда думала, что друзья нужны для того, чтобы говорить правду.

– Ничего себе, – засмеялась неожиданно Ната. – Ты стала дерзить, мне это нравится!

– Кажется, ты заражаешь меня своей стервозностью. Отодвинься, я еще хочу спастись.

– Ладно, – махнула рукой Наташа. – Но мы еще вернемся к этому разговору! Если есть хоть один шанс поймать золотую черепаху, надо его использовать!

– Рыбку, – поправила я. – У Пушкина была рыбка, а не черепаха.

– Да какая, к черту, разница? – вспыхнула Краснова. – Хоть золотое авокадо. Главное, – чтобы парень твоей мечты любил и хотел тебя, а не какую-то пустую фифу.

Я засмеялась. Не стала возражать, да и идею с захватом парня мечты все же пришлось отложить. Попросту на это не было ни сил, ни времени. Мама неожиданно забеременела. Вот уж чего-чего, а пополнения в семье я не ожидала никак. Не с нашим бюджетом, да и не с папиными методами воспитания.

Что будет ждать маленького ребенка в этом месте? Хорошо ли будет ему…

Наверное, надо было рассказать матери про отца. Но я не смогла. Когда я увидела их вместе,– как они улыбались друг другу, с какой радостью папа трогал живот мамы,– приняла решение – молчать. Как тут скажешь, что твой муж – тиран, постоянно бьющий собственную дочь?

Беременность, правда, протекала не очень хорошо. Маме пришлось уйти в декрет преждевременно, а отцу – наоборот, перестать просиживать штаны на диване. Он устроился охранником в какую-то крупную фирму в дорогом элитном офисе и,наконец-то перестал сидеть дома, хотя я не была уверена, надолго ли его хватит на этой работе. Синяки перестали появляться у меня на теле, и в какой-то момент я даже забыла те уроки силы и жестокость, сверкавшую в глазах отца.

Думала, праздник пришел и на мою улицу. Однако когда мать положили на сохранение, отел снова стал прежним. Кто-то на работе испортил ему настроение, суп, который он сам же и забыл поставить в холодильник, прокис, носки порвались; ну, и под руку подвернулась я. Опять был ремень, снова крики и извинения. После пришлось покупать обезболивающие таблетки и два дня сидеть дома, натираясь мазями, потому что, откровенно говоря, чувствовала я себя ужасно.

Наташа позвонила мне, и, пока папа поехал забирать маму из больницы, заглянула в гости. Она опешила, увидев отметины на моем теле.

– Дьявол! – крикнула она, сжав кулаки. – Зарезать его мало! Как же бесят эти мужики! Уроды! – подруга то и дело сыпала ругательствами, а я думала только о том, чтобы мама ничего не заметила Ей нельзя было волноваться. Пусть бы никогда не узнала, каким жестоким бывает ее муж.

– Однажды мир рухнет, – сказала я, вспоминая слова Вити.

Каждый раз, когда отец бил меня, я думала о нем: о его теплой улыбке и нежном голосе, о глупых шутках и глазах, в которых словно плескался целый океан. Только мысли о Вите помогали не сломиться, продолжать верить в лучшее, в то, что дождь не будет вечным.

Летом мама родила мальчика. Его назвали Матвей. Матюша. Самое безобидное и невинное существо на всем свете. А через неделю мы узнали, что у Моти слабое сердце. Скорее всего, через год ему придется делать операцию, на которую у нас не было денег, и которые вряд ли могли появиться в ближайшем будущем. Оставалось надеяться только на квоту, и мы молились, чтобы случилось чудо. Хотя я помнила – верить в чудеса чревато разочарованием и болью. Надежда может ранить больнее, чем ее отсутствие.

Следом явилась и другая проблема – школа, в которой я училась, не прошла какую-то аттестацию по безопасности, так как была слишком старой. С ее стен и потолка, порой, валилась штукатурка, а из окон сквозило несмотря на все старания учителей утеплить сгнившие деревянные рамы. В итоге ее закрыли на неопределенный срок, а учеников распределили по районным школам – пристроили, куда смогли.

Я думала, меня переведут к Нате, которая не особо мечтала сдавать экзамены и поступать в универ, ведь у подруги попросту не было на это времени. У нее на уме были лишь парни, одни парни и еще раз парни. Однако случилось иначе, и я не знаю, можно ли назвать это везением. Мне выделили место выделили в элитном лицее. По закону подлости, в том самом, в котором учился Шестаков. И не просто в одном здании – меня определили в его выпускной класс. Сказать, что я была поражена таким поворотом судьбы – значит не сказать ничего.

Глава 8 – Рита

– Да ладно? – засмеялась Наташа, провожая меня до автобусной остановки. Первое сентября – самый ужасный и душный день осени. Я еще и очки надела: с недавних пор зрение совсем упало.

– Молчи, просто молчи!

– Рит, давай переоденем тебя. Ну колхоз, ей-богу, – Краснова закинула руку мне на плечо, пробежавшись взглядом по моей белой рубашке, которая была мне велика на два размера, застегнутой под самое горло, и черной юбке широкого покроя, длиной до щиколотки.

– Зато синяков не видно.

– Твой шизанутый папаня опять махал кулаками?

– Последние два месяца он почти не замечал свою дочурку, но позавчера узнал, в какую школу меня перевели, и разошелся. Мамы с Мотей, как назло, дома не было. В общем… – я вздрогнула, вспомнив удар ремнем по спине. Даже летом я не ходила в открытых вещах. Отец поднимал руку не часто, но если уж выходил из себя, то меры не знал.

– Ужасно, – фыркнула Ната. – Мой тоже вчера напился в стельку. Но я ему пригрозила.

– Ты умеешь. Мне бы твой характер, – вздохнула я, с завистью взглянув на подругу. У нее был боевой нрав, и с отцом она часто говорила на равных. Могла и ножом махнуть, и стул в него бросить, и даже ударить бутылкой, если она попадется под руку. Ната, может, и ушла бы из дома, но ждала окончания школы, чтобы ей уже не создавали проблем учителя и органы опеки. У нее и план был: устроиться в зоомагазин и снять комнату в общежитии рядом с озером. Я часто завидовала ее бесстрашию перед будущим.

– Слушай, если кто-то обидит тебя в этой элитной школе, ты не молчи! Врежь им или посылай на три веселых буквы. Я знаю, моя девочка, ты не способна на ругательства, но сильна духом. И если ты не дашь сдачи, я дам за тебя. Ты же знаешь, я чокнутая! – Краснова засмеялась, и я вместе с ней. Она была моей единственной поддержкой, но почему-то не могла заменить Витю.

Я продолжала вспоминать его, и порой только воспоминания не давали моему миру рухнуть окончательно.

– Лучше бы ты книги так читала, как рвешься в бой.

– Зануда, – фыркнула Наташа и убрала руку с моего плеча. Мы попрощались, обменявшись любезными фразочками, и я запрыгнула в старенький автобус. Пока ехала, думала о папиных угрозах. Если он хочет перевести меня в другую школу, я не стану возражать. Если хочет драться с Витей – пусть попробует. Уж теперь-то переживать незачем: мы больше не дети, да и Шестаков вполне мог постоять за себя. Он был теперь выше моего отца, шире в плечах и, скорее всего, сильней.

У ворот школы я остановилась и нерешительно вздохнула. Сжала лямки старенького рюкзака, поправила круглые очки на переносице и откинула косу на спину. Мимо меня прошли несколько девчонок – с ярким макияжем, в коротких юбках и модных блузках. Я опустила голову, оглядев свой наряд. Собственно, мне плевать, в какой одежде ходить. Может, так оно и лучше. Может, Шестаков меня вообще не узнает. Ведь прошло уже восемь лет, а мы ни разу не пересекались. Ну, вернее, я его видела, но он-то меня не замечал.

«Ладно. Что будет, то и будет»,– подумала я и уже собиралась войти во двор, как меня обогнала шумная компания парней, но вдруг они затихли, остановились в перед воротами и повернулись в сторону дороги. Я тоже остановилась и перевела взгляд на подъехавшую большую черную машину. Ее дверь тихо открылась, и из нее появилась сначала одна худенькая ножка в черной лодочке, а затем другая.

«Это же она!»,– поняла вдруг я.

Точно! С ней целовался Витя тогда, два года назад. Алена – кажется, так звали девушку. Ее пшеничные волосы развевались на ветру, а кожаный сарафанчик, едва скрывающий бедра, подчеркивал идеальную фигурку. Алена походила на куклу Барби, созданную для обложек глянцевых журналов или подиума.

Парни тут же расступились, словно были ее личной охраной. Один так поторопился отойти, что наступил мне на ногу, а потом оглянулся, окинул взглядом, полным презрения, и не посчитал нужным даже извиниться. Собственно, я ничего другого и не ожидала. У некоторых мозги, видимо, расположены между ног. Впрочем, если они там где и должны быть, то начинают плавиться при виде красивых девушек.

– Привет, Ален.

– Привет, Аленка!

– Смирнова!

К нам подбежали еще несколько девочек, но они уже казались совершенно обычными на фоне этой принцессы. Расцеловались в щечку, обменялись улыбками, и кто-то опять, не заметив меня, наступил мне на ногу. Кошмар! Моя нога невидимая что ли?..

– Как дела, как Шест?