– Хотели про Изнанку, будет вам про Изнанку, – сказала мама, раздавая нам с Максом по иголке и катушке. Мне досталась с красными нитками, а Максу с белыми. – Вы же помните, что наш мир и мир Изнанки скрепляются швами, как части рубашки или брюк. Есть люди, которые следят за состоянием швов, чтобы те не разрывались или не распадались.

– А что будет, если они все разорвутся? – спросил Макс.

– Дыра будет, вот что. И она обязательно расползётся во все стороны, и мы из этого мира посыплемся на Изнанку, как горох. Ну или наоборот, обитатели того мира попадают нам на головы. – Мама помолчала, задумавшись. – Честно говоря, никто не знает наверняка, потому что этого нельзя допускать. Понимаешь, если вещь рвётся основательно, то её выкидывают. Мы ведь не хотим, чтобы наш мир выкинули.

– Куда?

– Куда-нибудь. На окраину Вселенной. Так вот. Чтобы этого не случилось, прохудившиеся швы скрепляют обратно при помощи вот этих ниток и иголок. Это специальная профессия, очень почитаемая с обеих сторон наших миров.

– И ты у нас крутая швея? – догадался я.

– Можно сказать и так.

Она показала нам, как вставлять нитки в иголки и завязывать прочные мелкие узелки. Нить на ощупь была обычная, такими пуговицы пришивают. Убедившись, что мы справились, мама забрала у нас иглы, а потом подошла к нашему столу у окна, на котором ещё вчера валялись всевозможные школьные тетради, раскраски, цветные карандаши, солдатики, деревянные паровозики и много чего ещё. Я заметил, что всё это убрано. Мама как-то незаметно успела подготовиться. Хотя дети обычно и не замечают, как мамы наводят порядок везде и всюду. Она раздвинула шторы. За окном жарило солнце, непривычное для осеннего Петербурга, по ясному голубому небу плыли редкие облака.

Я знал, что что-то произойдёт. Я внутренне готовился и даже успел подумать о папе, который снова всё пропустил (в прошлый раз он тоже некстати уехал на срочное совещание).

Но я точно не ожидал того, что случилось в следующую минуту.

Мама вынула из кармана серебристую монетку, взяла её за ребро и воткнула в воздух напротив окна, чуть выше головы. Да-да, именно в воздух, будто там стоял невидимый автомат с игрушками с прорезью для мелочи.

Легким движением руки мама опустила монетку сверху вниз, создав в воздухе тёмный вертикальный разрез. Он дрожал и переливался. Я отчётливо видел трепещущие края, состоящие из множества мелких, переплетённых между собой нитей. Это был шов.

Макс удивлённо охнул. Мама же, ухватившись за разрыв нитей, раздвинула их в стороны. Раздался сухой потусторонний треск, шов разошёлся ещё сильнее – от пола до потолка. Исчезли окно, наш стол и часть книжного шкафа. Пропала люстра.

На той стороне шва я увидел низкое небо, будто кто-то закрасил его чернилами и натолкал от горизонта до горизонта грязной ваты. Вдаль простиралась белая заснеженная равнина без домов и деревьев. Мир там погрузился в зиму и темень. В этой темени отчётливо выделялись на снегу две серебристые полосы, тянущиеся к нашему разрыву. Макс сообразил первым.

– Это рельсы! – вскрикнул он. – Настоящие рельсы!

Макс бы, не раздумывая, шагнул в эту зиму и темноту, но мама его удержала.

– Нам лучше отойти в сторону, – сказала она и отвела Макса и меня к нашей двухъярусной кровати.

В этот момент я понял, что рельсы вибрируют. Вообще всё вокруг начало медленно вибрировать. Зазвенела чайная ложка в чашке на краю стола. Задрожала Максимова игрушечная железная дорога. Задребезжал ноутбук на тумбочке. Я вглядывался в темноту, уже понимая, чего ожидать.

И – точно. Вихрем взвилась снежная пыль, резкий сильный гул ударил по ушам. Из пелены и темноты выкатился огромный белый поезд, тянущий за собой вагоны. Вокруг люстры расплылось белое облако густого пара. Локомотив наполовину вкатился в комнату и резко затормозил, едва не упершись мощным носом в стену.

Детская наполнилась горячим воздухом с густым запахом машинного масла. Где-то внизу поезда зашипело. Раздался оглушительный протяжный гудок.

– С прибытием! – закричала мама, размахивая руками.

Макс вопил от радости. Ещё бы. Словно случился его день рождения, где подарком был настоящий поезд!

За стеклом пассажирской будки никого нельзя было разглядеть из-за пара и мокрого снега. С передней вытянутой части сильными потоками лилась на пол вода, и я подумал, что мама кого-нибудь убьёт за испорченный линолеум.

Во всяком случае, это будем не мы.

Где-то вдалеке зашипело, заскрипело. Я различил в темноте пятно белого света и какое-то движение. Постепенно снежная пелена расступилась, и, переступив дыру, в нашу комнату вошла… бабушка!

Глава вторая, в которой мы куда-то едем и узнаём о новом вокзале

В прошлый раз наше путешествие на Изнанку началось с падения. С настоящего такого падения, когда мы вывалились из дыры в реальности под дождь на огромной высоте и летели вниз к каменной мостовой. Разбились бы в лепёшку, но у нас были зонты, которыми мы воспользовались и удачно приземлились куда надо. Да-да, шутки про Мери Поппинс вязнут на зубах.

Сейчас мы никуда не падали, и это, признаться, меня порадовало. Я сразу понял, что паровоз, бабушка и уж тем более разошедшийся шов между мирами – это не что иное, как начало нового приключения.

Бабушка выглядела… как обычно она и выглядит. Совершенно нетипично для бабушки, то есть была одета в тёмно-серое платье со множеством пуговиц от подбородка до пояса, в чёрные перчатки и меховые сапоги до колен. На голове – тёплая круглая шапка, тоже с пуговицами. От бабушки по комнате распространялся тёплый сыроватый запах канализации. Мы раньше думали, что бабушка работает где-то в центре города, занимается очисткой водоёмов, но потом оказалось, что у неё (и у дедушки тоже) есть дела поважнее. Они отвечают за сохранность прошлого в Петербурге. Чтобы память о городе сохранялась в настоящем и в будущем, ведь тот, кто забывает прошлое, вынужден будет повторять ошибки снова и снова.

Она обвела нас взглядом, посмотрела на маму и произнесла:

– Стоянка четыре с половиной минуты. Всё собрала?

Оказалось, мама уже держала у ног два рюкзака с вещами. Она торопливо протянула их нам.

– Младший едет?

– А куда же он от брата, – развела мама руками. – Пусть посмотрит, подумает. У него тоже выбор не за горами. Ты проследи, чтобы переоделись. В тёплом удобнее.

Я натянул лямки рюкзака на плечи.

– Надеюсь, ты предупредила их обо всём, что может встретиться на пути, – сказала бабушка. – О загадочном и страшном. Опасном и интересном. Куда не надо совать нос и о чём нельзя ни в коем случае ни у кого спрашивать. Так ведь? – Она не дала маме и рта раскрыть, взмахнула рукой. – Оба живо за мной, а не то вагончик тронется, перрон останется, и будем куковать с вами до следующего прибытия.

Думаю, не нужно уточнять, что в голове у меня снова закружился вихрь вопросов, но времени на них не оставалось. Мы с Максом быстро поцеловали маму и помчались на Изнанку.

Вот мы были в тёплой уютной детской комнате, за окном ранняя осень, яркое солнце. А вот перешагнули через дыру, и краски смахнуло невидимой рукой, превратив пейзаж в бело-серый. Исчезло ощущение тепла или холода. Ноги погрузились в снег, но не замёрзли. Изо рта вырвалось облачко пара, на щёки мгновенно налипли снежинки. Я обернулся и увидел на той стороне маму. Она достала те самые две иглы с нитками, которые мы вдевали, и быстро зашила отверстие точными стежками. Родной мир исчез, вокруг раскинулось бескрайнее заснеженное поле.

Мы бежали за бабушкой. На уровне металлических колёс вагонов со свистом вырывался пар. Дрожали рельсы. В какой-то момент поезд пронзительно загудел, дым встал столбом, и я едва не потерял бабушку из виду. Меня дёрнули за руку, я очутился у вагона – обычного, пассажирского. Мы на таком ездили с папой в Москву. Дверь была открыта, спущена лесенка. У вагона стоял высокий мужчина в форме вагоновожатого. Что-то в нём было необычное, но я не сразу сообразил, что именно.

– Вы Буратино! – воскликнул Макс.

И точно – он был деревянным. На лице проступали лёгкие трещинки, стеклянные глаза вращались в вырезанных глазницах, аккуратно сделанный нос торчал кверху, а губы были похожи на две приклеенные к лицу небольшие деревяшки красного цвета.

– У вас вырастет нос, если вы будете обманывать? – не унимался Макс, удивлённый не меньше моего.

– У вас вырастет язык, если вы будете так много болтать, – парировал деревянный человек. – Я Чур, один из множества Чуров, присматривающих за стоянками. Ни разу о нас не слышали?

– Не приходилось, – ответил я, ища взглядом бабушку.

Она, как оказалось, стояла позади меня.

– Тогда добро пожаловать в «Постсторонний экспресс», скоростной поезд, следующий по маршруту «Москва – Выборский вокзал». В поезде есть вагон-ресторан, детский вагон, вагон для забытия и вагон неопределённости, через который вы можете выйти на любой станции, если вдруг передумаете ехать дальше.

– Они точно не выйдут, – проворчала бабушка, протягивая Чуру билеты. – Им до депо.

Проводник оторвал у билетов корешки:

– Туалеты в технической зоне не занимать, крошки по вагону не разносить. Накажу!

– Он шутит. Чуры общаются только с пассажирами поездов, вот и нахватались разного. Не обращайте внимания.

– Будете громко петь под гитару – высажу! – продолжал улыбаться Чур.

Бабушка пропустила нас вперёд и поднялась сама. Внутри горел тусклый, жёлтый свет. Я выглянул в коридор и обнаружил, что это купейный вагон. Все двери были плотно закрыты.

– Я знаю все вокзалы в Петербурге, – заявил Макс и тут же начал перечислять: – Московский, Витебский, Финляндский, Ладожский и Балтийский. Выборского нет.

– Ты балда, – сказал я. – Мы ведь не в Петербурге, а на Изнанке. Тут свои вокзалы.

Поезд вздрогнул, как живое существо, всеми вагонами сразу, и неторопливо тронулся с места. Застучали колёса, набирая ход. Чур за нами не поднялся, и я увидел застывшую деревянную фигурку в серой шинели посреди снежной пустыни.

– Старший брат прав, – сказала бабушка. – Этот вокзал находится на Изнанке. Крупнейший транспортный узел между несколькими городами. Связывает изнанки Петербурга, Москвы, Мурманска и Новосибирска, не считая маленьких городов, разломов, трещин и разных аномальных зон.

– Зачем мы туда едем? – спросил Макс. – Нам вообще далеко? И что будет, когда мы доедем? Аномальные зоны – это очень страшно?

Макс был весь в меня, мог стрелять десятком вопросов в секунду. Бабушка прошла половину вагона и остановилась.

– Почему это именно моё путешествие? – добавил я.

– Потому что тебе скоро двенадцать, – ответила бабушка. Макса она усиленно игнорировала. Ещё бы, можно с ума сойти, если отвечать ему на всё подряд.

– Мама уже рассказала. А что это значит?

Мы вышли из вагона-купе, пересекли сцепку, тамбур и оказались в другом вагоне. Там стояли высокие парные кресла со столиками с обеих сторон от прохода. В креслах сидели самые разные пассажиры – взрослые и молодые, мужчины и женщины, несколько стариков и старушек. Обычные люди, обычно одетые, с обычным цветом кожи и всё такое. Едва мы вошли, все они повернули головы и уставились на нас. И вот это было необычно. В вагоне царила тишина. Никто не разговаривал, не шумел, не выходил в проход. Я поправил лямку рюкзака.

Люди, сидящие в креслах, молчали и пялились, синхронно поворачивая головы в нашу сторону. Стало не по себе. Какой-то мальчик застыл с рожком вафельного мороженого в руках, которое не донёс до рта. Рот оставался открыт, мороженое таяло и медленно текло по пальцам.