«Что еще могло взорваться?» – мельком подумал Стас и, заорав от внезапного ужаса, упал, свернулся калачиком, закрыл голову руками.

Умирал «Гамаюн». Корабль сделал все, что мог, и сейчас выбрасывал боль и безумие гибнущих симбиот-систем наружу, стараясь защитить от них пилота.

Стас плакал, выл и ждал. Как учили, дышал и ждал, когда уйдет чужой кошмар. Наконец встал, шмыгнул носом и пошел осматривать масштабы бедствия.

Выход из «Замка» непоправимо покорежило, пришлось выбираться через аварийный люк верхнего яруса. К счастью, работало аварийное питание, и Стас молча взял назад свои обвинения командного центра в жлобстве. Протиснувшись через еще теплый после взрывов люк, земледел выбрался наружу и тяжело вздохнул.

Корабль пропахал огромную борозду через весь лагерь. Видимо, пытался дотянуть до людей и посадить «Гамаюн» поблизости от поселения, чтобы помощь пришла быстрее, но повреждения были настолько сильными, что рассчитать траекторию и расстояние он уже не смог.

Жилой модуль размазало. А самое поганое – срезало верхушку «Замка». Где уже вырос узел связи.

В воздухе стоял густой медный запах умирающего корабля.

– Пилот! – оскальзываясь на комьях глины, Стас побежал к кораблю.

«Гамаюну» и тут не повезло. Пытаясь затормозить, он развернулся, и носовая часть проехалась по выросшим и окрепшим постройкам поселка. Нос корабля напоминал изуродованную пасть кашалота. В глубине разодранного, истекающего компенсационной жидкостью зева висела на соединительных шлангах пилотская капсула. Стас полез к ней.

– Ну, ну где же, где индикаторы? – бормотал он, обрывая с капсулы клочья корабельной псевдоплоти.

На уровне колена показались слабо мигающие огни.

– Очень, очень нехорошо, – бормотал он сам себе, присев на корточки.

Читать показания аварийных капсул их учили еще на первом курсе. И на втором. И на третьем. Дисплеи и группировка информационных блоков была стандартной и для индивидуального костюма, и для пилотской капсулы, отличалось только количество показателей и детализация.

У «Гамаюна» датчиков было много. Большинство сигналили оранжевым и красным. Хотя основные функции жизнедеятельности – более-менее, но уже начинали вылезать в оранжевую зону. Непонятно, почему? При разрушении симбиот-системы капсула должна перевести пилота в полный анабиоз, притушить мозговую активность, заорать на всех частотах.

Мозговая активность – красная? Это с чего?! Погас ряд индикаторов – полностью уничтожена линия эмпатической связи с кораблем. Это очень и очень плохо. Во время полета мозг, сознание пилота, он сам становятся частью корабля. Пилот и корабль существуют в общем психоэмоциональном пространстве, которое создает и поддерживает корабельный мозг.

В случае аварии «Гамаюн» должен был отключить пилота от полетной реальности. Почему же этого не произошло?

И тут Стас заметил то, что должен был увидеть с самого начала. Дополнительный блок индикаторов. Мертвых. Тут ему стало по-настоящему страшно.

– Так. Спокойно. Думай, – вслух приказал себе Стас.

Мало того, что на него свалился умирающий корабль Дальней разведки и полностью убил поселок, уничтожив при этом все системы связи. Так еще и пилот его – один из «закромочников».

Сколько их было, точно никто не знал. Тех, кто еще в начале Эры Объединения согласился срастить свой мозг с искусственным сознанием кораблей Дальней разведки и ушел за границу Звездного тракта. Согласились по разным причинам, но за каждой стояла своя нелегкая история… Кажется, среди них были как раз посмертники. Неужто и здесь «повезло»?

Внутри билась паника, а пальцы уже сноровисто ощупывали стыки капсулы, нашаривая внешние переключатели. Что он помнит о «закромочниках»? Полное объединение с мозгом корабля, прямой контроль корабельных систем. Жизнедеятельность тоже поддерживается симбиотической связью с кораблем. По сути, «закромочник» и есть корабль.

Нажать здесь и здесь, одновременно потянуть вверх и вниз два нароста ручного открывания капсулы…

С тихим шипением кокон раскрылся, и на Стаса пахнуло холодом антисептика. Лицо пилота закрывала маска эмпат-интерфейса, к вискам присосались вводы дублирующих систем, руки и ноги обвивали лианы диагностического, массажного и, звезды их знают, каких еще комплексов. Сейчас часть лиан отвалилась, часть почернела, и из-под них выступали капельки крови. Мощное, неприятно белое тело подрагивало, сокращались мышцы, словно пилот боролся с кошмаром.

«Он с ним и борется», – подумал Стас.

Разваливается мир, в котором пилот существовал сотни лет.

Земледел осмотрел лианы-кабели, которые шли туда, где должен был находиться корабельный мозг. Разъемы вроде бы здоровые, но что по ним сейчас передает погибающий «Гамаюн»? Как стабилизировать пилота? Медкомплект Стас подтащит, а вот что делать с мозгом?

Кажется, в «Замке» есть неплохой модуль синтетической реальности с набором реалов.

– И я тебя к нему подключу, пилот, – сказал вслух Стас. Похлопал по борту капсулы и добавил: – Ты только держись давай.

В комнате отдыха он варварски раскурочил панель встроенной техники, выдрал реал-модуль. Антиграв-носилки лежали в подвальном этаже и не пострадали. Погрузив на них мед- и реал-комплект, Стас потянул носилки к кораблю.

Не позволяя себе усомниться в том, что делает, отключил лианы от вводов, подключил к реал-модулю. Прогнал меню. Надо что-то спокойное. Вот. Старая Москва. Летний дождь. Годится. Активировал медиколога. Теперь можно выдохнуть и присесть в сторонке, наблюдая, как взлетает в воздух овальное серое тело медиколога, выпускает из себя щупы, присасывается к дрожащему человеку и начинает свою работу.

Пилот затих.

Очень хотелось спать. Стас проваливался в дрему и тут же, вздрогнув, выныривал. Медиколог негромко загудел, мигнули огни диагностической панели. Стас набрал короткую команду – в воздухе повисло голографическое табло – и охнул. Пилотом был Михеев. Один из Первой десятки. Из посмертников.

Кажется, их нашли в каком-то так до конца и не опознанном комплексе, выплавленном в скальном массиве планеты, которая лежала далеко в стороне от исследовательских и, тем более, регулярных маршрутов. В истории было немало непонятного, говорят, сами посмертники почти ничего не помнили о последнем этапе своей жизни. В основном – что они должны были переселяться в составе одного из флотов эпохи Первого Исхода.

Впрочем, глубоко в эту историю Стас не влезал, а сейчас уж точно было не до исторических изысканий.

Конкретно Михеев вроде бы первым добровольно срастил себя с синтетическим мозгом корабля-разведчика на заре Эры Объединения. Слился с кораблем и ушел в далекий поиск. Кажется, именно Михеев уходил в самые глубокие рейды, пропадая на десятилетия. Три раза ему предлагали закончить поиск, пройти реабилитацию и вернуться на Старую Землю. Каждый раз он отказывался, просил только модернизировать «Гамаюн» и провести диагностику тела, а последние годы перестал даже стыковаться со станциями обслуживания. Входил в зону уверенной связи, передавал информацию и снова уходил в поиск.

Заговорить с пилотом Стас решился спустя три с половиной часа. Он убеждал себя, что сначала надо перевезти его в «Замок» и подключить к стационарному медкомплексу. Что надо пройтись по руинам поселка и понять, что уцелело, – сходил, убедился: «Гамаюн» размазал весь поселок. Что пилоту надо прийти в себя – в какое себя, когда ему оторвали половину мозга и убили реальность?

Наконец, он признался себе – ему попросту страшно. Это же как говорить с одной из Старших сущностей, наполненной героизмом и самоотречением. С глубоким Космосом. Только очень мудрым.

Стас рывком надвинул неприятно скользкую «чашку» реал-модуля и вошел.

* * *

В Москве было тепло и влажно. Тяжелая черная туча уходила за реку, по лужам скакали солнечные зайчики, дурачились, прыгали в глаза. Пахло листвой, рекой, кофе из бежевого павильона рядом с метро. Самоуверенно плыли над белыми стенами золотые купола Музея мировых религий, и звонко выспрашивала что-то очень важное у пожилой женщины девчонка в оранжевом платье.

Стас завертел головой и сразу увидел пилота. Тот сидел на зеленой скамейке и внимательно смотрел по сторонам. Безошибочно выделил Стаса, поманил к себе. Стас подошел, встал напротив.

– «Гамаюн» не вытянул, – не то спросил, не то подтвердил пилот.

– Да. Умер два часа назад.

– И медикологов поблизости нет, иначе тебя и вот этого всего тут бы не было.

– Вы на Энтее. Вторая стадия терраформирования. На всю планету один земледел – я, Стас Светлов. Первая моя планета.

Пилот с силой потер руками лицо, пробормотав:

– Как же плохо-то все, плохо как… Связь?

– Нет. Верхнюю часть «Замка» снесло, моя рация в жилом модуле была, по нему «Гамаюн» проехался. В общем… – Стас замялся, набрал воздуха и закончил: – Можно дождаться помощи. Не выйду на связь, пошлют спасателей. Я вас подключил к медблоку, показатели, в основном, штатные.

Пилот встал, прошелся вдоль скамейки. Вдали, где бродила туча, громыхнуло, и потянуло свежим ветерком.

– Не отсидимся мы, земледел. Мне связь нужна. Срочно. Семьдесят стандартных часов. Край – восемьдесят.

Стас открыл рот. Закрыл. Снова открыл. Пилот остановился, повел рукой. Над лавочкой повис тактический голодисплей.

– Смотри, вот тут Энтея, так?

Загорелась оранжевая точка, чуть выступающая за границу Звездного тракта, который светился теплым золотом. А вокруг фиолетовая бесконечность неизведанного космоса с редкими синими точками звездных систем, обследованных Дальней разведкой. Оттуда, из фиолетовой глубины, летело черное косое полотнище.

– Смотри, как оно двигается, – Михеев показал на дисплей.

Полотнище косо срезало золотистый выступ, над которым висела система Энтеи. Участок потемнел, щупальца темноты зазмеились вглубь тракта, поглощая обитаемые звездные системы.

– Вот так выглядит космос, по которому этот фронт прошел. – Пилот вызвал на экран новое изображение.

Оплавленные планеты. Над одной из них продолжают вращаться искусственные спутники, солнечные панели покрыты серой слизью, неприятно отблескивающей в свете угасающего светила. Светило окружает полупрозрачная сфера того же неприятного серого оттенка, что и слизь. Сфера пульсирует, кажется, что вещество, из которого она состоит, делается плотнее, набирает силу.

– Фронт срезает вот этот участок, – Михеев снова вернул карту Звездного тракта. – Мы с «Гамаюном» подсчитали, это не менее семидесяти обитаемых систем. Единственный вариант – полная эвакуация.

У пилота задергалась щека. Он тяжело оперся на скамейку.

– Быстрее, земледел. Связь.

– Тогда вездеход. Он автономный. Уцелел. Вот, смотрите. – Стас заторопился и теперь уже сам развернул карту. – Вот, мы тут, а вот тут, – он ткнул в синюю пирамиду, – базовая станция. Там основной передатчик и оборудование для выращивания поселков. Добираемся, и я вывожу вас на связь.

– Молодец, парень! Ну давай тогда, шеф, гони.

И добавил совсем непонятное:

– Два счетчика.

* * *

Атомный вездеход «Вепрь» – машина надежная, хоть и считается устаревшей. И при желании скорость развивает, как тот самый вепрь, если его хорошенько разозлить. Капсулу с пилотом Стас принайтовал посередине пассажирского отсека с таким запасом прочности, будто они собирались ехать сквозь землетрясение. И рванул. Расчетное время прибытия – спустя пятьдесят шесть часов с момента старта. «Но когда и где все шло по расчетному времени?» – напомнил он себе и тут же отогнал ненужную мысль.

Тропа, по которой он месяц назад завозил зародыш жилого комплекса, уже заросла, и найти ее можно было только по чуть более светлому оттенку кустарника и свежей сочной фиолетовой траве.