Хайдарали Усманов: Шутки Богов. Смена позиций

Шаг за шагом

Комната была узкой, длинной и удивительно тихой. Толстые стены приглушали любые звуки извне, а окна с рисовой бумагой рассеивали мягкий дневной свет, наполняя помещение золотистым сиянием. В этой тишине, нарушаемой лишь скрипом кисти по шелковистой бумаге, сидел Андрей. На нём была уже привычная простая тёмная одежда ученика, выдаваемая ему по распоряжению старейшины, рукава аккуратно закатаны, чтобы не мешать движению руки.

Сейчас перед ним лежал чистый свиток, натянутый на столе при помощи гладких каменных прессов. Чуть левее располагалась керамическая чернильница с густым чёрным пигментом и рядом – три кисти разной толщины. В воздухе витал тонкий аромат сосновой сажи, из которой делались чернила, и что-то странно умиротворяющее чувствовалось в этой почти ритуальной тишине.

Старейшина Йонг Мин сказал, что это будет важной частью его обучения. Каллиграфия – не просто искусство, а основа духовного письма, магических печатей, создания защитных узоров и даже формирования временных пространственных печатей. И хотя Андрей всё ещё сохранял маску немого и “необразованного” слуги, он сразу понял. В этих линиях была скрыта весьма серьёзная и значимая система. Каждый иероглиф был подобен магическому кругу – замкнутая структура, несущая значение, вес, и даже свою собственную энергию.

Он начал с простого. Первый иероглиф – "Цзин" (靜) – “тишина”. Рука парня слегка дрогнула, но движение кисти было мягким, и точным. Он повторял этот знак десятки раз, стараясь добиться той самой внутренней симметрии, которую можно было почувствовать, но не объяснить. Его движения были выверены, словно он подражал дыханию медитирующего монаха. Вдох – линия вверх, выдох – изогнутый штрих вниз.

Йонг Мин не вмешивался в процесс. Он лишь издали наблюдал, сидя в тени, и позволял Андрею самоуглубиться в этот весьма серьёзный процесс. Этот старик знал не понаслышке, что настоящее понимание приходит не от слов, а от молчаливого единения с ритмом. В какой-то момент Андрей остановился, закрыл глаза и провёл пальцем по уже написанному иероглифу. Внутри него всё отозвалось – этот символ не просто означал “тишину”. Он сам был тишиной, вписанной в этот мир.

Следом шёл другой иероглиф – "Фэн" (封) – что означал “печатать”, или “запечатывать”. Он был сложнее. Завитки, пересекающиеся горизонтали, потаённые точки. Любая ошибка в кривизне – и печать может выйти из-под контроля. Андрей писал его медленно, будто слыша отголоски настоящих печатей, которыми метили артефакты в Гробнице Павшего Бога.

К его удивлению, его пальцы почти сами вели кисть. Казалось, они запоминали последовательность движений быстрее, чем разум успевал осознать их. Это было как в бою – тело помнило больше, чем язык мог выразить. И на мгновение он задумался. Насколько каллиграфия и магия были похожи? Иероглифы, нанесённые на свиток, это ведь те же магические векторы, что выстраивались в его голове, когда он формировал плетение магического меча. Только тут они были более… Устойчивыми, застывшими во времени. Позади него шагнул Йонг Мин, и Андрей тут же отложил кисть и поклонился, не поднимая глаз. Старик ничего не сказал. Он лишь подошёл к столу, провёл пальцем по написанным знакам и мягко кивнул, почти незаметно.

– Ты практически сразу чувствуешь структуру. – Тихо пробормотал он. – Это редкость. У многих глаза есть, а смысла они не видят. А у тебя – разум видит прежде, чем кисть коснётся бумаги.

Андрей ничего не ответил на это замечание. Он только склонил голову, принимая похвалу, но внутри него застыло леденящее беспокойство. Та чувствительность, которую он демонстрировал, делала его всё более подозрительным. Но и отказываться от обучения было нельзя. Эти иероглифы могли помочь ему создать собственные печати. В будущем, если придётся запечатать какой-нибудь артефакт… Или скрыть ауру… Или обезвредить врага… Йонг Мин оставил его одного, бросив напоследок:

– Скоро начнёшь писать собственные печати. И если будешь так же внимателен, как сегодня – я покажу тебе Запретную Каллиграфию Трёх Замков.

Андрей остался один в комнате. Он снова взял кисть, и начал медленно, с почти зловещей сосредоточенностью выводить новый иероглиф. "Тень" (影). Он знал, для чего учится. В этих штрихах теперь была не только магия. В них была воля.

Старый мастер Йонг Мин, как всегда, не торопился. Он сидел на возвышении, окружённый тишиной, словно был её воплощением. В его руках покоилась чаша с дымящимся настоем редких горных трав, а взгляд блуждал где-то между старыми воспоминаниями и нераскрытыми тайнами мира. Перед ним застыл Андрей, в привычной позе почтительного слуги, с кистью в руке, всё ещё не докончивший сложный иероглиф, символизирующий “Связывание духа”.

Йонг Мин вдруг поставил чашу на полированный камень рядом и заговорил. Голос его был мягким, сухим, будто пыльный ветер, дующий сквозь забытые архивы.

– Ты, возможно, ещё не понимаешь, – начал он, – что сила печати зависит не только от знания иероглифа, но и от того, на чём ты его оставишь. Бумага, ткань, кожа, металл – каждый материал несёт свою собственную песнь, своё сопротивление и свою жажду запечатлеть магию.

Андрей продолжал водить кистью, но внимательно вслушивался в каждое слово. Его рука не дрожала, хотя иероглиф был одним из самых сложных. Он знал, что старик не просто рассуждает. Он передаёт. Передаёт ему свои знания.

– Бумага из волокон небесного тутовника – основа для ученика. Она тонкая, послушная, но слаба, как детская душа. Подходит для тренировок, для иллюзий и временных запечатлений. Настоящие мастера не используют её. – Старик отхлебнул настой и улыбнулся, глядя на парня. – Но не стоит её недооценивать. В умелых руках и она может удержать тень души.

Он встал, подошёл к полке и вынул длинный, пыльный свиток, разворачивая его медленно. Ткань была чёрная, с проблесками синевы – будто звёздное небо.

– Шёлк Мрачного Паука. Эти демонические существа плетут свою паутину в ущельях Бессветной Тьмы. Ни один смертный не может коснуться такой нити голыми руками – она разрывает душу. Но если паука убить ритуалом Семи Печатей, и проварить его шелк в настое крови духа-гадюки – получается ткань, способная удержать живую магию в течение трёхсот лет.

Он бросил взгляд на Андрея. Тот замер, как статуя, не дыша, и даже кисть в его руке застыла над бумагой.

– Ты думаешь, это редкость? – Йонг Мин усмехнулся. – Это всего лишь середина пути.

Старейшина шагнул дальше и поднял нечто завернутое в красное покрывало. Когда он снял его, Андрей увидел свёрток, заключённый в стеклянную коробку. Внутри лежал тонкий прямоугольник… Кожи. Она переливалась, как живая, меняя цвет от тёмно-серого до бледно-золотого.

– Кожа девятихвостого пса-стража. Эти звери родом из Врат Рассвета. Слуги самих Духов Заката. Их кожа – крепче камня, но гибка как шёлк. На ней можно чертить печати, которые переживут смерть самого владельца.

Йонг Мин обернулся, смотря в глаза Андрею. Его голос стал ниже, насыщеннее:

– На такой коже пишут только трижды. Больше – нельзя. Она… “Устаёт”… А “устав”, начинает пить жизнь писавшего.

Парень слегка кивнул. Он чувствовал холод, пробегающий вдоль позвоночника.

– Есть и другие основы. – Продолжал говорить старик, возвращаясь на место. – Серебряная чешуя ледяного василиска, перепонки из крыльев лотосного демона, пергамент, сваренный из слёз мифической птицы Байхэ. Все они требуют платы. Не серебра, нет. Платы судьбой, разумом, даже воспоминаниями.

Андрей внимательно взглянул на свою кисть. Его пальцы уже знали вес символов. Но теперь он начал понимать и вес материи. Йонг Мин поднял свою чашу и медленно отпил настой, как будто каждое слово, что он говорил, тоже было магией.

– Ты когда-нибудь будешь писать настоящую Печать. И тогда – не перепутай. Не клади знак “Закрытие” на кожу духа воды, не вырезай “Печать души” на чешуе змеи, что ведает забвением. Иначе потеряешь не только печать, но и часть себя.

Он указал на лежащий рядом чистый свиток.

– А теперь пиши. Не просто чернилами. Пиши, как будто душу свою оставляешь между штрихов. Так учатся настоящие мастера Печати.

Андрей кивнул и погрузился в работу. Он уже знал – когда придёт время, он сможет соткать свою собственную Печать. Пусть и на обрывке мира, сотканном из вражды, боли и древних артефактов. И, быть может, она станет тем, что однажды удержит его настоящее имя.

Старейшина Йонг Мин уже не скрывал своего замысла. За последние недели он не только усиленно подкармливал ядро Андрея усиливающими пилюлями, но и начал всё чаще намекать на предстоящее состязание молодых мастеров, что должно было вскоре пройти в пределах Обители Нефритового Оракула – старейшего зала боевого созерцания этой секты. Именно туда отбирались самые перспективные ученики, послушники и “гости” школ, способные проявить себя. Теперь каждое утро начиналось для Андрея с сурового испытания – формирование плетений.

Сначала шло плетение первого уровня. Один меч – одно намерение. Сначала всё было просто. Он, как и прежде, поднимал руки, фокусировался на потоке Ци, что двигался по очищенным меридианам, и “вытягивал” из него линию силы – начало меча. Это было уже знакомо, почти инстинктивно. Но затем старик начинал усложнять задачи.

– Ты думаешь, что одного плетения достаточно, чтобы выжить в бою? – Ворчал Йонг Мин, наблюдая за ним со ступеней внутреннего дворика. – Да даже рядовой ученик средней школы способен держать два! А у нас, в Обители, мастера владеют, как минимум, пятью подобными плетениями. А то и больше. Одновременно. Так что давай снова.

Теперь пришла пора для второго плетения. Этакое раздвоение намерения. Андрей сосредоточился. Внутри него уже плескалась энергия нового ядра – свежая, горячая, будто сплав металла, залитый в форму. Он разбил её на две части, как бы формируя сразу два потока Ци. Потом он одновременно вызвал две проекции магических мечей.

Первый меч вышел ровным – стандартное прямое плетение, без усилений. Второй – слегка дрожал. Он немного “полз”, словно плетение не хотело стабилизироваться. В первый раз парень едва удержал баланс. Лоб вспотел, плечи дрожали.

– Плохо! – Тут же отрезал Йонг Мин. – Это не просто копии. Это духи твоей воли. Каждый меч – это отдельный мечник. Если внутри тебя нет спокойствия и ясности, меч дрожит, как лист во время осеннего шторма.

Андрей скрипнул зубами, закусил щёку изнутри. И снова – вдох, выдох, разведение потоков. Первое плетение вырастает уверенно, второе идёт чуть медленнее, но уже стабильнее.

На третий день пришла пора поработать над тремя плетениями. Теперь задача стала по свой трудности почти нечеловеческой. Ведь каждое новое плетение не просто требовало больше энергии, но и отдельного вектора контроля. Это было так, будто сейчас ему приходилось одновременно писать тремя кистями в трёх разных почерках, не глядя ни на одну из них. И именно здесь начали проявляться истинные плоды его тренировок по ночам – те знания, что он крал у Архидемона, и дисциплина, которой научился, прячась годами. Он уже умел дробить сознание. И теперь это спасало. Он ощущал три проекции одновременно:

– первая – простая и острая, как холодный разум,

– вторая – быстрая, рваная, будто его инстинкты,

– третья – тяжёлая, словно груз его страха и вины.

Каждому он отдавал отдельную команду – как будто в его голове теперь одновременно жили три бойца. И это сработало. Плетения стали более стабилизированными. Они плыли в воздухе, как тени невидимых мечей, каждый в своей стойке, каждый наготове. Старик впервые ничего не сказал. Он просто уселся на корень дерева и смотрел на юношу, не прерывая процесс. Лишь в конце, когда третье плетение чуть дёрнулось и исчезло, он кивнул.

– Три – это уже задаток для мастера. Но если ты выйдешь на арену с этим, и кто-то из них поднимет пять, тебя срежут, даже не подойдя. Так что не льсти себе.